Загрузка ...Я ходила вокруг да около этой темы очень долго, потому что трудов по психолингвистике, связи языка и мышления написаны в таких количествах, что вполне хватит на построить небольшой такой домик…даже, может, двухэтажный.
Когда очень много умных людей пишут очень много умных вещей, то начиная писать на ту же тему, чувствуешь себя то ли изобретателем велосипеда, то ли Колумбом с амнезией. Но я все-таки попробую.
Итак, основные проблемы, с которыми сталкивается человек (средний сферический в вакууме), обычно сводятся к емкому и не менее сферическому выражению «языковой барьер», который надо то ли перепрыгнуть, то ли преодолеть, то ли обойти, то ли сломать — в общем, расправиться с ним самым что ни на есть жестоким образом.
Между тем, смею заметить, что агрессией эта проблема решается плохо, а то и не решается вовсе.
Ласка… единственный способ, который возможен в обращении с живым существом.
Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать. Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый! Террор совершенно парализует нервную систему
(Проф. Преображенский)
Так вот, пытаясь барьер преодолеть или сломать, агрессию мы направляем и на несчастный язык, и — что еще хуже — на самих себя, тем самым укрепляя и доводя до железобетонной прочности опоры «барьера», обычно зиждящегося на наших любимых «тараканах». Наблюдая за людьми, изучающими язык, я пришла к выводу, что в процессе обучения языку хорошо диагностируются разные психологические проблемы, мучающие человека по жизни в целом. Тут и перфекционизм, и неуверенность в своих силах, и излишняя самоуверенность, и склонность впадать в депрессии, и склонность к тотальному контролю над всем и вся, и разнообразные страхи, и еще невероятное количество разных тараканов разной степени жирности. Хорошая новость — от кое-каких тараканов, изучая язык, можно избавиться. Ну или хотя бы приручить их.
Попробуем разобраться с некоторыми самыми вредными из «тараканов».
Первым я, пожалуй, поставлю перфекционизм, поскольку именно он ведет к боязни ошибок, а следовательно — очень сильно тормозит процесс обучения. Перфекционисту нужно обязательно сделать все идеально с первого раза и без ошибок, а при изучении языка так не бывает. Нет, большими буквами: НЕ БЫВАЕТ. Нельзя научиться бегать, не научившись ходить, а вспомните (или посмотрите на маленьких детей), сколько раз нам приходится падать прежде, чем научимся не то что ходить — стоять.
Язык — это деятельность, и чтобы научиться ей, необходимо время и ошибки…много ошибок. Как позволить себе ошибаться?…Ну..так же, как позволить себе упасть — легко, на самом деле. Просто расслабиться и говорить.
Многое зависит от преподавателя: опытный преподаватель, столкнувшись со злостным перфекционистом, сможет найти свою «технику» управления: всевозможные «поглаживания» и подбадривания, умелое формулирование замечаний и корректировка ошибок, общая дружелюбная атмосфера на уроке, нахождение баланса между исправлением и неисправлением ошибок, даже дыхательная гимнастика… Я, например, никогда не исправляю ошибки, перебивая студента во время длинного пассажа: мне важнее, чтобы он почувствовал, что может «идти» самостоятельно, а ошибка может быть либо случайной, либо — если она результат неотработанности того или иного правила, значит, надо найти способ ее отработать — но потом. Или если вижу, что студент напряжен и страшно боится сказать что-то неправильно, рассказываю анекдот, устраиваю фонетическую зарядку, подсовываю под нос кроссворд, придумываю какую-нибудь игру — в общем, уловок тьма. При желании так же можно научиться обманывать себя самого, кстати.
Обычные спутники страха сделать ошибку — это страх показаться примитивным и страх быть непонятым (иногда — это, правда, встречается у меньшего количества людей — страх не понять).
Самая частая фраза, которую я слышу от своих взрослых студентов после первых пары месяцев: «Я говорю как 3-хлетний ребенок! Как со мной может быть интересно говорить? О чем со мной можно говорить? Я чувствую себя идиотом! Я говорю слишком просто!» Обычно я парирую это чем-нибудь вроде: «Зато я совершенно точно понимаю, о чем вы говорите! И вообще, если вы способны объяснить что-то вразумительно 3-хлетнему ребенку ПРОСТЫМИ словами — это умение стоит всех в мире причастий и герундиев».
Я сама прошла (и не до конца еще) через эту фазу в английском: в один прекрасный день я поняла, что я знаю язык достаточно, чтобы комфортно жить в этой стране: ходить в магазин, разобраться с банковскими счетами, снять квартиру, прочитать любую инструкцию, пообщаться с любым случайным прохожим на тему британской погоды и работы общественного транспорта и коллегой на рабочую тему… you name it, в общем, но вот когда дело доходит до разговоров на какие-нибудь абстрактно-возвышенно-философские темы, на которые по-русски я могу изъясняться прекрасными длинными фразами и даже находить красивые формулировки, я себя чувствую именно этим самым ребенком, так как слов не хватает, фразы вдруг — как по волшебству — начинают строиться по правилам русского синтаксиса, и мне страшно не нравится, как я «звучу». Мне до сих пор не нравится, то есть это — процесс, но я полагаю, что нет другого пути, кроме как набираться языкового опыта в подобных разговорах, читать, слушать других, впитывать и использовать конструкции…и так далее. И главное — помнить, что на родном языке я говорю, пишу и читаю около 30 лет, а на английском — как минимум в три-четыре раза меньше.
Насчет «быть не понятым»: вот как раз чем проще мы говорим, чем больше шансов у нас быть понятыми. Иногда мы будем звучать слишком прямолинейно — поскольку навык «закамуфлировать» свою мысль или эмоцию приходит только с опытом — иногда даже не собственно языковым, а социокультурным: этикет, манера выражаться в той или иной ситуации, допустимая степень выражения той или иной эмоции — все это усваивается только в процессе использования языка, тут тоже нужно быть готовым к набитым «шишкам» и коммуникативным неудачам. К счастью, обычно носители языка все же снисходительно относятся и прощают иностранцам ошибки, непростительные «своим». (Например, я давно привыкла к вечному «тыканью» студентов — особенно тех, кто учился где-то у кого-то, а не с самого начала у меня (мои не «тыкают», потому что им не «тыкаю» я), а остальных я постепенно перевожу в нужный и комфортный мне регистр общения).
Позволю себе сделать здесь краткий экскурс в проблему соотношения языка и мышления.
Пока мы знаем только один язык, нам кажется, что мы только на нем и думаем — просто потому что процессы мышления и речи на родном языке кажутся нам естественными и единственно возможными. Это примерно как если всю жизнь жить на одном месте, не удаляясь от него далее, чем на несколько километров: все, что за пределами этого кажется несуществующим.
Но при изучении иностранного языка мы сталкиваемся с тем, что мысль вполне себе существует в отрыве от языка и может быть выражена на другом языке совершенно другим способом (или — наоборот — очень похожим на родной). Нежно любимый мной (не менее А.А.Реформатского) Л.В. Щерба писал об этом следующее:
Сравнивая детально разные языки, мы разрушаем ту иллюзию, к которой нас приучает знание лишь одного языка, — иллюзию, будто существуют незыблемые понятия, которые одинаковы для всех времен и всех народов. В результате получается освобождение мысли из плена слова, из плена языка и придание ей истинной диалектической научности.
Отсюда следуют две очень важные вещи:
1) чтобы научиться выражать свои мысли на иностранном языке, нужно искать среди доступных (т.е. изученных) языковых средств (лексики, грамматических конструкций и пр) те, которыми эта мысль выражается обычно и знать их сходства и отличия от подобных в родном языке — как по значению, так и структурно.
Так, например, чтобы сказать, что вам что-то нравится, по-русски мы скажем «Мне нравится» или «Я люблю», по-английски — I like или I enjoy, по-немецки — Es gefallt mir, по-итальянски — mi piace. Отмечаем, что кроме английского, структуры грамматически похожи, а дальше разбираемся с темным лесом синонимов, выражающих разнообразные оттенки этого самого «нравится». Или — моя любимая байка про основную разницу русского и европейского менталитета на примере фразы «У меня есть…» в сравнении с I have, Ich habe, io ho и так далее: в русском языке идея бытия, экзистенции является определяющей, а в европейских языках вся грамматика построена на глаголе «иметь». Русская фраза, таким образом, означает, что нечто рядом с вами просто-напросто существует, и вы ни в коей мере им не обладаете, так как существование — вещь такая, непостоянная: сегодня есть, завтра нет.
2) говорить на иностранном языке и переводить с языка на язык — это две совершенно разные деятельности.
Можно прекрасно говорить на языке и не быть переводчиком. Можно быть переводчиком и не говорить на языке (это, скорее, относится к письменным переводам, конечно).
Именно поэтому переводить в голове фразу с родного языка на изучаемый в процессе говорения — особенно на среднем этапе изучения — это не просто трата времени и сил, но и часто пагубная практика, поскольку очень легко сбиться в родной синтаксис и порядок слов из-за недостатка знаний о более сложных способах организации предложения. Да и на начальном этапе гораздо эффективнее работает метод ситуативный: в какой ситуации, как и что используем. Для этого не нужно даже ударяться в грамматические термины и объяснять, что процессуальное значение несовершенного вида русского глагола в английской грамматике передается глаголами в форме continuous, достаточно разобраться с тем, что если сейчас, в данную минуту занят этим — то говоришь I am doing (в моем случае все наоборот — мне приходится объяснять, что русское «Я делаю» в зависимости от контекста означает и I do, и I am doing, и I have been doing…)
Следующий «таракан» — это недостаточная или — как часто бывает — неправильно сформулированная мотивация.
О нем и других — в следующий раз.