Загрузка ...Выставка Казимира Малевича в Tate Modern изначально преподносилась как один из highlights перекрестного года культуры России и Великобритании. Наравне, пожалуй, с космической экспозицией, которая откроется скоро в Science museum. Россия свои козыри знает: “Черный квадрат”, супрематизм, Гагарин. Все самое передовое для своего времени. Жаль, конечно, что время — прошедшее, и, если в Москве сегодня можно с большим успехом представить британца Гринуэя и его мощный мультимедийный проект, то в современной России художников подобного масштаба, видимо, не находится. Весной приезжал в Лондон Андрей Кончаловский с постановками Чехова, но, при всем уважении, ходила туда больше все же русская публика.
А на Малевича британцы и туристы стоят в очереди. Берут наушники с мультимедийным гидом и надолго зависают перед картинами. Не только перед “Черным квадратом”. Давайте, кстати, ненадолго про него вообще забудем — поверьте, у Малевича в запасе есть еще много всего! И начинаешь это понимать уже в первом зале, где выставлены ранние работы художника — те, в котором он не похож ни на футуриста, ни на супрематиста, зато удивительно похож на Гогена, Матисса, Сезанна.
Автопортрет, 1910
Стилистически, ранний Малевич находился под заметным влиянием художников-символистов, заимствовал приемы у фовистов и экспрессионистов, при этом содержательно, уже в начале своего пути, он выбрал путь очень “русского” художника. Делал героями своих работ крестьян, старообрядцев и полотеров, вписывал в свои картины элементы русского быта и даже привносил туда что-то от традиционной иконописи.
Гуашь “Плащаница” (1908) — небольшая, но поражающая своей тонкостью и неожиданностью работа. Христос с улыбкой Будды (не зря Россия всегда была где-то “между” Западом и Востоком), ориентальный пейзаж, стилистика народного декоративно-прикладного искусства — вы ожидали такого от Малевича? Мы, честно, нет.
Немало места на выставке посвящено Малевичу и футуризму — причем не только его картинам, но и дружбе с поэтами Крученых, Хлебниковым, Бурлюком, а также работе над декорациями и костюмами футуристической оперы “Победа над солнцем”, которая была представлена публике в 1913 году. В одном из залов можно, кстати, посмотреть запись восстановленной гораздо позднее версии. Странные персонажи в костюмах из цветных геометрических фигур двигаются на сцене под какофонию звуков (музыка Михала Матюшина), похищают Солнце и провозглашают новые законы мироздания: «Знайте, что земля не вертится» (либретто Алексея Крученых).
Опера отразила ряд фундаментальных принципов русского футуризма: эксперименты в области ритма и рифмы, “заумный” язык (то есть отказ от всех или некоторых элементов естественного языка и замещение их другими, часто непонятными, элементами), доминирование эмоционально-интуитивного начала над рациональным, отказ от логичности. Эти черты легли в основу новой живописи Малевича, выполненной в футуристической и кубистической манере.
На обороте холста “Корова и скрипка” (1913) есть надпись: «Алогическое сопоставление двух форм «скрипка и корова» как момент борьбы с логизмом, естественностью, мещанским смыслом и предрассудком».
В 1915 году Малевич организует в Петербурге “Последнюю футуристическую выставку картин 0,10». Галерея Tate попыталась воссоздать ее по одной-единственной сохранившейся фотографии. На ней — 20 картин, 12 из которых удалось идентифицировать и привезти в Лондон.
Во главе, на самом видном месте — тот самый “Черный квадрат”. Хотя сказать “тот самый” про Лондонскую экспозицию все же нельзя. Оригинальная версия 1915 года хранится в Третьяковской галерее в Москве и, из-за весьма хрупкого состояния, за рубеж не вывозится. Но версии, представленные сегодня в музее, — разумеется, подлинники.
Столкнувшись с тем, что не всегда было возможно представить свою главную работу широкой публике, художник сам в течение последующих 15 лет создал еще три “Черных квадрата”. Два из них — 1923-го и 1929-го годов — сегодня впервые представлены вместе.
На выставке 1915 года “Черный квадрат” недвусмысленно занимает место в “красном углу” — там, где обычно располагают иконы. По одной из версий, кстати, белый фон для квадрата — это не совсем фон, а свободное место, отведенное для оклада. Но версий того, что же все таки этот квадрат означает, так много, что нет смысла слишком долго останавливаться на какой-то одной.
Исследователи видят в нем и воплощение древнекитайской философии о земле и небе, и антихристианский жест, и первооснову теософской доктрины, и мистическое предостережение миру, и просто неудачную работу, замазанную впопыхах черной краской. Несомненно одно — это одна из самых обсуждаемых и самых великих работ в истории мировой живописи.
«Живописцы должны бросить сюжет и вещи, если хотят быть чистыми живописцами». (Малевич, «От кубизма и футуризма к супрематизму»).
Черным квадратом Малевич открыл эпоху супрематизма. В созданном им направлении, которое одним только своим названием (от лат. supremus — наивысший) Малевич провозглашает как пик мировой художественной мысли, он устанавливает доминанту цвета и отказывается от какого-либо содержания вообще. Если раньше — даже в работах Матисса, Ван Гога, абстрактных художников, плотно работавших именно с цветовым наполнением, — цвет был неизменно привязан к объекту, то у Малевича эта связь теряется.
Цвет, по Малевичу, имеет самостоятельное энергетическое содержание. В этом смысле черный квадрат на белом фоне — это максимальные знаки активности цветоформ. Начало нового художественного алфавита.
«Всегда требуют, чтобы искусство было понятно, но никогда не требуют от себя приспособить свою голову к пониманию» (Малевич, «О новых системах в искусстве»).
Вся предыдущая художественная мысль рассматривала искусство как действие, описывающее неким образом окружающий мир. Супрематизм, изображая на холсте исключительно цветоформы, отказывается от какого-либо повествования и описания в принципе.
«Путь Искусства шел все выше и выше и кончился только там, где уже исчезли все контуры вещей, не стало образов, не стало идейных представлений и взамен разверзлась пустыня». (Малевич, «Супрематизм»).
Малевич много времени посвятил изучению цвета не только как средства художественной выразительности, но и влиянию его на психологические и даже медицинские состояния человека. Он, кстати, писал о том, как опасен белый цвет в больничных условиях, как он усиливает боль. Его открытия и разработки пригодились в промышленном дизайне. Оранжевые куртки рабочих, которые используются сегодня по всему миру, — разработка Малевича.
На выставке в Tate Modern представлены работы художника в области архитектуры. Он мечтал построить супрематический город, и мы сегодня можем увидеть, как бы, по замыслу Малевича, он мог выглядеть.
Малевич использовал слово «архитектоны» — архитектурно-скульптурные модели, в которых принципы супрематизма использовались в построении объемно-пространственных форм.
К концу 1920-х — началу 1930-х годов, никогда не отказываясь и не отворачиваясь от супрематизма (и даже более того — построив целую художественную школу и собрав десятки последователей), Малевич снова проходит через крестьянско-русские мотивы (правда, крестьяне на его поздних полотнах, возможно, под гнетом политической ситуации, лишены лиц) и поворачивается к реалистической живописи. Герои его поздних картин теряют плоскость и анонимность и обретают черты персонажей итальянского Возрождения.
«Искусство не имеет ни будущего, ни прошлого, следовательно, оно вечно сегодняшнее». (Малевич, «Экономические законы»).
Творческим завещанием Малевича становится автопортрет 1933 года. Гордая поза, уверенный взгляд, вневременная одежда словно провозглашают его право стоять в одном ряду с великими художниками прошлого. В правом нижнем углу картины, где обычно стоят автографы авторов, можно увидеть монограмму с изображением черного квадрата.
Выставка в Tate Modern продлится до 26 октября, и это обязательное must see.
Подпишитесь на еженедельную рассылку новостей от сайта Russian Gap >>>