Загрузка ...Пару недель назад психолог Татьяна Винсент делилась с гостями Пушкинского дома материалами своей докторской диссертации об адаптации русскоязычных эмигранток в Великобритании. Заявленная тема: «Женщины двух перестроек. Разговор о психологии адаптации» — привлекла внимание многих, билеты быстро раскупались, на вечер пришла самая разношерстная публика.
С Татьяной мы встретились через несколько дней после мероприятия, у нее дома на юго-западе Лондона. Татьяна открыла дверь, удерживая за ошейник огромную овчарку черного цвета — Мишку, который так и норовил меня «поприветствовать». Как только я переступила порог, Мишка стал прыгать вокруг меня, весело обнюхивать и махать хвостом от радости. Увидев, что я расположилась у стола, а хозяйка ушла за чаем, Мишка уселся рядом со мной и с умным видом на меня поглядывал. За все время нашего разговора он лежал рядом с нами и почему-то иногда тяжко вздыхал после каких-то фраз, сказанных хозяйкой.
Наверное, если бы я встретила Татьяну Винсент на улице, я бы ни за что не признала в ней русской женщины. И не мудрено, ведь она прожила в Англии больше 14 лет.
Яна Розкина: Татьяна, как получилось, что вы решились стать психологом, ведь чтобы стать специалистом в этой области, нужны годы?
Татьяна Винсент: Это точно, особенно если с нуля. Психология – мое второе образование. Кстати, как и у большинства моих коллег. Наверное, чтобы научиться обращаться с нежной человеческой психикой, нужно сначала самой обрасти кожей, основательно ее задубить и сбросить, чтобы обнажились какие-то… сенсоры, что ли. Нервный покров.
А по молодости я выучилась в Самаре на экономиста (очень популярная специальность для женщины в Союзе), работала там-сям, в том числе начальником отдела снабжения в психиатрической больнице. Сначала пугалась, потом научилась даже командовать больными. Они у нас вечно что-то разгружали или перетаскивали (уж так там было заведено), не за бесплатно, конечно, а за страшно дефицитные тогда сигареты. Один в меня влюбился и закидывал стихами. Буквально заворачивал камень в бумажку с виршами и кидал в форточку кабинета. Это был первый «психологический» опыт в моей жизни, пронзительный такой.
В Великобританию я приехала в 2000 году, в самом начале тысячелетия. Пыталась поработать кое-где по специальности, но чуть не умерла от cкуки. Пришлось срочно решать, что делать дальше. Пораскинув мозгами, поняла, что в работе советского снабженца меня привлекал именно вот этот «человеческий» фактор: договориться, выслушать, выбрать нужный момент и т.д. Манипуляция человеческим разумом, так сказать. В общем, пошла учиться на психолога.
ЯР: А как вы сами пережили периоды адаптации в новой стране?
Т.В. Очень травматичное было для меня время. Тот самый случай, когда адаптация совпала с потерей близких людей и сопровождалась огромным чувством вины. Вот вам еще одна причина: я, можно сказать, «поползла» в психологию, как больное животное за лечебной травкой.
ЯР: То есть вы начали свое исследование, чтобы разобраться в себе?
ТВ: Честно говоря, сначала мне хотелось писать о российских стариках, вот они точно прошли «крым и рым», и не по разу. Уникальное уходящее поколение. Но участникам моего проекта полагалось говорить на интервью по-английски. Тогда я решила исследовать «интернациональные» браки, но не в их привычном для всех виде, а таких, когда семья бы состояла из русско-язычного мужчины и британки. Представляете, мне не удалось найти положенных для проекта восьми участников!
Ну, а уж найти столько же иммигранток из бывшего Советского Союза проблемы не составило. Вот только адаптационные траектории участниц моего «банального» диссера оказались совсем не банальными! Так вышло, что всем женщинам было за 40, всех объединял опыт жизни в «совке», интеллигентность, как минимум один неудачный брак в багаже, дети, поразительные упрямство, целеустремленность, креативность, амбициозность и в то же время какой-то пронзительный романтизм и детская жажда новизны. О разнообразии их опыта просто разбивались классические теории психологической адаптации!
Татьяна Винсент
ЯР: Мне всегда казалось, что россиянам вообще трудно где-либо приспособиться, разве нет?
ТВ: Есть такая точка зрения. Горячо уважаемый мной профессор Решетников, например, утверждает, что россияне не приживаются вне зоны своей ментальности. Во всяком случае, в первом и даже во втором поколении. Однако из рассказов моих участниц видно, что успешная адаптация возможна даже для «слабых звеньев» эмиграционного потока, т.е. людей зрелого возраста, с травматичным прошлым, выходцев из резко отличной от новой среды обитания культуры. Да и вообще, принято считать, что если ты – женщина, то твоя адаптация уже чревата психологическими осложнениями.
ЯР: А чем это объясняется? Ментальностью и «загадочной русской душой»?
ТВ: Да уж, без рассуждений о ментальности и «загадочной русской душе» не обходится ни один дебат. Доходит до смешного. Например, Ronald Hingley в своей книге «The Russian Mind» размышляет об удивительном свойстве русских пребывать в длительном бездействии, прерываемом вспышками краткосрочного энтузиазма. Хингли нашел этому феномену два объяснения. Первое – климат, т.е. длинные ленивые зимы и короткая «страда» («suffering» по Хингли), которая требовала небывалого всплеска энергии, зато потом весь год кормила крестьянина. Второе – традиционная привычка туго пеленать младенцев. В краткие периоды освобождения от пеленок детишки компенсировали вынужденное бездействие бурными хаотичными движениями, что и отпечатывалось на их подкорке как некий когнитивно-поведенческий паттерн.
Говоря о менталитете, тот же Решетников обращается к национальным архетипам: у немцев – это хитрый Ганс, в Азии – мудрый Ходжа, в Англии – доблестный рыцарь, а в России – Иван-дурак. Бессребренник, простофиля, но немного хитрован, лодырь, но при этом добрый и чрезвычайно везучий. С одной стороны, вот эта вера в справедливость, лукавое смирение (согрешил – расцеловался с иконой – прощен), неискоренимый традиционализм, инертность и жесткая ориентация на сохранение своей самобытности; с другой стороны, тяготение к простору, спонтанности и воле – это и есть знаменитая русская ментальность. А различить, что тут правда, а что – уже из области анекдотов, пожалуй, и невозможно.
ЯР: И как, по-вашему, соотносится русская культура с английской?
ТВ: Конечно, разница огромная. Тут и язык, его грамматика, системы социальных кодов, моральных ценностей и убеждений, отношение к государству и его первым лицам, выстраивание личностных границ, уважение к автономии личности и многое, многое другое. Кстати, во время моей беседы в Пушкинском доме я в качестве примера предложила представить, что скажет россиянин по поводу широкой улыбки на лице незнакомца. «Дебил или американец!», — дружно решила моя аудитория.
И тем не менее, несмотря на все эти различия, вопреки теориям, русскоязычные женщины не просто адаптируются, а делают это очень и очень успешно!
ЯР: А в чем состоят психологические особенности именно этих женщин?
ТВ: «Женщины двух перестроек» — это поколение 50-60-70х. Они уже унаследовали определенный набор травм. Это внучки вдов, жен репрессированных — «железных баб», по Петрановской, обросших ради выживания мощнейшим защитным панцирем. Это дочери «недолюбленного» послевоенного поколения, по которым государство прокатилось своим тяжелым катком. Это поколение «с нас причитается», отмеченное гиперответственностью, повышенной тревожностью, чувством вины, очень чувствительное к нарушению их личностных границ. Как правило, получивших качественное образование. Впитавшие амбициозные посылы социалистической «сверхдержавы».
Это люди, пережившие перестройку, крах одной из мощнейших идеологий прошлого века, целой системы ценностей, убеждений, казавшихся абсолютно незыблемыми. Это люди, как-то раз проснувшиеся посреди «дикого рынка» с враз обнуленными вкладами и дипломами. Хуже того – с ощущением вины за свою страну, свою национальную идентичность.
ЯР: Как же эти женщины смогли успешно адаптироваться в новой стране?
ТВ: Строго говоря, к адаптационной стратегии, которую описывали мои участницы, не применимо ни одно из существующих определений. В литературе описаны четыре основных стратегии: сепарация, маргинализация, ассимиляция и интеграция. Последняя признана самой успешной для жизни в многонациональном обществе.
Траектория моих женщин – это адаптация, граничащая с сепарацией. Они безоговорочно признают свою «русскость» не только как огромный ресурс, показывая высокую степень так называемой «этнической лояльности», но и как фактор дестабилизирующий, мешающий полноценной гармоничной жизни в Великобритании.
Женщины чувствуют, что они уже безнадежно отличаются от своих соотечественников, но и англичанками они себя тоже не ощущают. Это ранит, особенно когда становится помехой для близких отношений внутри семьи, но и завораживает тоже. Позволяет чувствовать собственную уникальность, неповторимость, придает их внутреннему одиночеству особый вкус.
Потеря социального статуса становится для российских иммигранток источником огромного стресса. Лишенные в лихие 90-е самого необходимого — чувства безопасности, они внутренне готовились работать за рубежом на бензоколонках, стать образцовыми домохозяйками и так далее. Однако, обретя стабильность в Великобритании, женщины немедленно устремляются к самореализации. Им тесно в предложенных обоими обществами рамках. Каждая отмечает в себе такие качества, как упрямство, силу воли, оптимизм, амбициозность, даже авантюристичность. Их не страшит одиночество, если на кону – самовыражение и внутренняя свобода. Сублимация становится эффективнной психологической защитой. Среди моих участниц были писатели, художница, журналист, доктор…Остановите меня, я могу говорить о них вечно.
ЯР: Вы часто встречаетесь с такими клиентами в частной практике?
ТВ: Скажем так, «женщины двух перестроек» — мои любимые клиенты. К сожалению, кое-кто из них все еще относятся настороженно к психологии, предпочитая по привычке решать свои проблемы самостоятельно. В своей диссертации я обращаюсь к моим коллегам, консультативным психологам, с «рекомендациями по обращению» с этой категорией клиентов. Я также написала ряд статей, посвященных психологии женщин вообще и адаптации в частности. Вы можете найти некоторые из них на моем сайте.