Загрузка ...
Современники редко способны оценивать причины и следствия кризисов адекватно.
Французский король Людовик XVI-й в день взятия Бастилии в своем дневнике записал: «Ничего особенного».
Невесть откуда взятое предсказание индейцев майя о конце света в начале XXI века утроило выручку производителей спичек и свечей.
В качестве сиквела истории с коронавирусом нам тоже предлагается довольно большой разброс вариантов: от сохранения социальной дистанции на ближайшие шесть месяцев и открытия брони на концерты в O2 не раньше весны следующего года до катастроф вроде матчей Премьер-Лиги при пустых трибунах и голода библейских масштабов, при котором только в Экваториальной Африке будет умирать сто тысяч человек в день.
При оптимистичном сценарии нам обещают рост национального ВВП через три-четыре года, при пессимистичном: единственным хорошим воспоминанием о человечестве через то же время останутся резвящиеся в венецианских каналах дельфины.
Чтобы защититься от вируса, необходимо создать какую-то невиданную в истории вакцину, но, чтобы защитится от социальных последствий, никаких новых механизмов пока не предлагается. Хотя, казалось бы, самое время. Менопаузы такого масштаба мировая история еще не знала, и реакция на нее должна быть историческая.
Полторы тысячи лет инструментом Спасения была традиционная церковь. У нее были, назовем это, skills, при помощи которых и только при их помощи идивидуум мог рассчитывать на Царствие Небесное.
Однако в определенный кризисный момент одному английскому монарху понадобилось развестись, а одному немецкому преподавателю словесности и музыки открылась вся глубина падения Ватикана и он прибил на двери собора в Саксонии свои тезисы против традиционных религиозных практик.
Последствия были колоссальными. Мало того, что они привели к появлению новых, независимых от Рима, протестантских церквей, они еще спровоцировали реформацию внутри Католической церкви. Папы были вынуждены навсегда отказаться от претензий на светское влияние, ограничившись территорией духовного.
Коллапс наполеоновской Франции, уголь, пар и английские экономические теории породили современный мир с его национальными государствами и культом экономики, заменившим влиянием на мирские дела культ Бога.
Культ экономики породил русскую революцию, а культ нации — фашистскую Германию.
Крах обоих проектов с разницей в 50 лет оставил нам мир в его теперешнем состоянии: с теорией божественного экономического вмешательства на глобальном уровне и местечкового провенанаса крови и почвы.
Но кто нас будет вывозить в этот раз?
Невидимая рука рынка или национальное самосознание?
У Лютера было 95 претензий к Римской Курии, после весны 2020-го у нас их будешь не меньше.
Практически все государства, вне зависимости от формы правления и экономического веса, проявили себя как failed state.
После столетий рассуждений об общественном договоре и правах человека, после гимнов индивидуальному подходу и всей точности настроек, выяснилось, что точность существует лишь тогда, когда надо разбомбить с дрона очередного Врага Государства.
Для всех остальных существует только механизм тотальной изоляции с применением полицейских и фискальных мер.
У мирового жандарма США и у крохотной Андорры оказался один чиновничий ресурс для управления ситуацией — прекращение всей и всяческой жизнедеятельности. Полный паралич. Вся мощь государств, вся мощь международных организаций родила эту мышь. Не того, кажется, Левиафаном назвали.
Самая дорогая в мире медицинская система США проявила себя как полевой госпиталь во время русско-британской войны в Крыму, когда солдаты умирали просто из-за того, что не открывали форточки, чтобы проветрить больничные палаты.
Не умаляя размаха пандемии, скорости с которой разворачивается вирус и его системе поражения, все-таки в XXI веке от специальных служб, от индустрий с триллионными бюджетами хотелось бы большего.
Но оказалось, что на такой случай нет не только методов предупреждения, не только адекватных систем борьбы, но и нет плана Б на случай длительного кризиса.
Ничто, разумеется, не стоит каждой конкретной человеческой жизни, но возникает вопрос, сколько других жизней общество готово потратить, чтобы защитить одну. Вопрос ценообразования в таких метафизических областях всегда очень сложен. Черчилль, как считается, санкционировал бомбежку Ковентри, чтобы сохранить секрет кода Энигмы. Если бы британцы выставили заслон немецким самолетам, ставка фюрера поняла бы, что союзники читают их секретные донесения. И ценой потери части, Черчилль защищал целое.
Возможно, с точки зрения одной из правд, так и надо. Но правд, увы, или, к счастью, много. И не все готовы подписываться на подвиг. Неслучайно победитель Гитлера сэр Уинстон Черчилль поиграл послевоенные парламентские выборы. Благодаря чему, кстати, появилась NHS, к которой тоже есть масса претензий, но можно представить, что было бы в ситуации эпидемии, если бы ее преодоление легло на плечи британских частных клиник. Сколько жителей предместьев Ковентри было бы спасено?
Можно напечатать денег, можно даже раздать их избирателям в виде части зарплаты за три месяца из государственного кармана. Это очень хорошо, это правильно, это меньшее, что государство может сделать для своих граждан. Но это краткосрочное решение, а что делать далше с людьми, сотни миллионов из которых перестанут быть налогоплательщиками, просто потому что их работа, собственный бизнес и накопления полетят к чертям.
Богатые, возможно, не станут сильно богаче, но бедные точно уже скоро станут сильно беднее. Ведь как обычно, выживать любая экономика станет за их счет.
У меня, в отличие от Лютера, нет ответов на вопросы, как должно быть сделано правильно. Но точно понятно, что что-то в системе отношений между государством и гражданами устроено не так. Что неправильное не в самой возможности ошибки, а в реакции на ошибку. И это что-то вполне может набухнуть как фурункул и разорваться на наших глазах.
Как говорил две тысячи лет назад в похожей ситуации апостол Павел: «Не все мы умрем, но все изменимся».
фото: Visualhunt.com