Загрузка ...
Во всем виноваты евреи, разумеется. И коммунисты. И русские. 100 лет назад это были одни и те же люди. Мировая революция в европейской буржуазной оптике была гибридом сионизма и исторической концепции псковского старца Филофея: глобальный Иерусалим встречает глобальный Третий Рим. И в этом грандиозном урбанистическом проекте исчезнет ветхая вселенная и родится Новый Человек и Мир, упакованный по-новому.
Справедливости ради, евреи с русскими — просто инструмент истории. А виноваты в мировом пожаре англичане. Это их промышленная революция инвестировала в империализм. Это в Лондоне Маркс разглядел пролетария — личинку и бенефициара коммунистической идеи. Это в Лондоне, в 1903-м состоялся II съезд РСДРП, где оформилась фракция большевиков во главе с Лениным, которая позже взяла курс на вооруженное восстание.
В 1903-м же, на окраине Российской империи, в польском городе Варшава родился еврейский мальчик Бертольд Любеткин. Позже он утверждал, что метрика была исправлена после революции, чтобы избежать службы в Красной армии, и на самом деле он родился вместе с веком — в 1901 году, на другой имперской окраине — в грузинском Тифлисе. Так что в любом случае связь с центростремительными силами истории в его происхождении есть.
Его отец Рубен Аронович имел очень британскую специальность. Он был железнодорожным инженером и поэтому не жил подолгу на одном месте: рельсы и шпалы мотали его по стране. В конце концов он действительно оказался в Варшаве, где и дождался поезда, увезшего его в Освенцим, обратных билетов из которого уже не было.
География перемещений Бертольда тоже была не менее затейливой. Он просто всегда оказывался в нужном месте. В 1917-м таким местом был Петербург, где молодой студент архитектурного стал свидетелем победы того самого вооруженного восстания, курс на который был взят на лондонском съезде РСДРП. Потом он перебрался в Москву, где как раз начинался ВХУТЕМАС, цитадель того, что позже назовут «Русским авангардом» — важнейшим культурным феноменом XX века, повлиявшим на все сферы жизни: от поэзии и живописи до бетонных заводов и прокладки систем центрального отопления.
Статус ВХУТЕМАС в тогдашнем мире был столь высок, что молодой советский архитектор с поддельной варшавской метрикой, приехав в 1920-е годы в Париж на практику, тут же получил предложение построить жилой дом на авеню де Версаль, стремительно вошел в круг звезд европейского модернизма и подружился с Корбюзье.
Конечно, карьеры тогда делались быстро. Мир, едва придя в себя после мировой войны и многолетней пандемии испанского гриппа, хотел возрождения — нового, смелого, живого, социального. Того, что придет на смену империализму вместе с вдохновляющим ветром из Советской России.
Архитектурный модернизм искал ответы на все эти вопросы через новые пластические формы (без декоративных излишеств, через конструктивизм и функционализм), новые материалы (стекло и бетон). Это потом нам покажется, что мир из стекла, стали и бетона похож на тюрьму. В тот момент эти краски радовали глаз больше цветных мозаик Собора Парижской Богоматери.
В 1931-м году Любеткин уехал из Москвы в Лондон. Сначала по работе, тогда еще архитекторы и представители некоторых других свободных профессий могли перемещаться по миру, но закончилась эта рабочая командировка эмиграцией.
От советского гражданства и коммунистических убеждений Бертольд при этом не отказался – этого не требовалось, поэтому в британских справочниках в графе «подданство» про него пишут Soviet-British. Советский паспорт и коммунистические убеждения еще сослужат ему службу. В начале 1950-х посольство СССР задумает увековечить факт проживания Ленина в районе Финсбери, выделит на это деньги и проект мемориала закажут Любеткину, ставшему к тому времени уже Лубеткиным: английский язык предпочитает твердые сонорные звуки.
Британия 1931 года ни сном ни духом не знала про модернизм. Разумеется, у нее была собственная архитектурная реакция на бури мировой истории начала века, и это были тысячи миль одинаковых улиц с псевдотюдоровскими таунхаусами по всей стране. Типовые таунхаусы — недорогое, хоть и еще не социальное жилье — были как бы наградой героям мировой войны, вернувшимся домой с европейского фронта.
Еще одним наследием войны и революции была Лейбористская партия, сменившая в противостоянии с консерваторами ветхую партию вигов.
Это было время моды на коммунизм в интеллектуальной среде. Студенты Кембриджа рвались не в старые джентльменские клубы, а в коммунистические ячейки, уезжали воевать в Испанию против Франко, шпионили в пользу СССР. Как раз тогда возник знаменитый «Кембриджский клуб» во главе с идейным коммунистом Кимом Филби, главным советским тайным агентом всех времен.
Нет свидетельств, чтобы Лубеткин получал какие-то инструкции от ГРУ, но его профессиональная деятельность тем не менее была подрывной. Он поселился на севере Лондона, в Хэмпстеде, и вошел в круг тамошней артистической богемы во главе с эссеистом Гербертом Ридом. Дачная атмосфера и идиллические парковые пейзажи Хэмпстеда никак не повлияли на эстетику Лубеткина, не снизили накал этического в его воззрениях. Мир требовал обновления, новых форм, материалов, нового равенства. В Хэмпстеде Лубеткин создает Tecton — архитектурное бюро, изменившее образ Великобритании.
Однако первыми заказами Tecton были не пространство для людей, а среда для зверей. Лубеткин делает для Лондонского зоопарка павильон горилл и бассейн для пингвинов, похожий на космическую станцию.
Очередь приходит быстро. В Хайгейте Tecton строит блок из двух домов под названием Хайпоинт. Эстетически — это Корбюзье, укушенный сюрреализмом. 64 квартиры в Хайпойнте — один из первых в Лондоне дистиллированных образцов «международного стиля», как называли свое модернистское течение его создатели. Строгость, никаких украшательств и четкий социальный посыл через создание общих коммунальных пространств для жителей: бассейна и двух теннисных кортов, атрибутов, которые до Хайпойнта использовались только при постройке частных домов для богатых.
Этот многоквартирный блок часто включают в перечень лучших британских зданий ХХ века, у него есть официальный статус памятника Grade I, но это не высшая точка карьеры Лубеткина. Высшая ждала его чуть южнее Хайгейта, в Финсбери — округе, которым управляли лейбористы. Для Финсбери Лубеткин и Tecton строили много, но самым значительным прорывом стал Центр здоровья. Finsbury Health Centre — тот случай, когда этика, эстетика, политика, функция связаны в неразрывный узел. Это не просто здание, а живой социализм радикального по тем временам свойства.
Здесь сходятся все ключевые посылы модернизма. Первый: социальная функция. В Центр имели доступ ВСЕ без исключения жители Финсбери (это было за 10 лет до появления NHS, и в глазах общественности походило на то, как если бы сейчас открыли зал Букингемского дворца для пикников и поили там всех желающих девонским игристым бесплатно).
Второй: политический аспект. Социальное благо больше не было под следствием случайной благотворительности и хрупкой надежды. Оно доставлялось всем без исключения через демократическое распределение налогов внутри муниципального образования.
И третья составная часть. Finsbury Health Centre — безусловный архитектурный шедевр. Строгий фасад из каменной плитки в окружении хаоса лондонской трущобной застройки как единственно возможный выход. Как финал пути. Пути в социализм. По образцу Центра здоровья были построены тысячи муниципальных зданий в Англии. Но это было не просто новое конструктивное и архитектурное решение — это было символом нового мира.
Следующей задачей Tecton стала перестройка трущоб, но ей помешала война. Спрос на решение архитектурных задач упал до нуля. Лубеткин уехал в деревню и занялся там фермерством. За годы простоя его эстетика и этика неожиданно стали в Англии из радикального высказывания мейнстримом. Первые после войны парламентские выборы с сокрушительным перевесом у Черчилля выигрывают лейбористы Клемента Эттли с идеей социального государства всеобщего процветания, национализации энергетических компаний и создания общедоступной медицины. Многие их предвыборные обещания были удивительным образом воплощены, и многие потребовали новых архитектурных решений, которые в избытке предоставил для этого Tecton.
Лубеткин активно работает, строит шедевр за шедевром: Бевин-Корт, Холлфилд, Спа-Грин-Эстейт, Крэнбрук Эстейт. Жилые комплексы в Финсбери, Бейсуотере и Бетнал-Грин, разрабатывает систему панельного жилья, новаторские холлы, лестничные проемы, социальные пространства. Tecton — ключевой подрядчик Фестиваля Британии в середине 1050-х — праздника, символизирующего выход из послевоенной депрессии на дорогу к процветанию.
На базе идей Лубеткина и его коллег-модернистов развивается британское архитектурное направление брутализма, обожествившее бетон. А сам Лубеткин вдруг уезжает из Лондона в Бристоль, где, по свидетельствам дочери, превращается в тирана, развлекающегося унижением домашних, играет в казино и время от времени получает очередные архитектурные премии с формулировками вроде «за самый значительный вклад в историю человечества со времен изобретения колеса».
Лубеткин нашел архитектурное воплощение давним английским мечтам о государственном благе, в определенном смысле он построил то, о чем писали философы вроде Гоббса и Маркса, в стране, давшей миру и социализм, и социал-дарвинизм.
В 1990 году Бертольд Лубеткин умер в Бристоле. Похороны прошли тихо, без помпы. Но дело его, как и дело Ленина, живет. Да и сам он не факт, что мертв. Черт знает, какой еще фокус этот тифлисский еврей повернул со своей метрикой на этот раз.