Загрузка ...
Когда ты приезжаешь жить в Лондон, торопиться тебе некуда и интересы у тебя другие: где жить, где магазины, как добраться. Когда забирают мусор? Черт, почему сказали, что в понедельник, — я выставил мусор на дорогу, а они не забрали? А-а-а, они еще прислали предупреждение, что я неправильно выбрасываю мусор!
Не путайте туризм с эмиграцией. Если ты приехал жить в Лондон, бесплотный туристический фон становится средой обитания, а то, что ищут и ждут туристы, за пару недель превращается в невидимую грунтовку холста твоей жизни. «Что? Королева поехала? И что? Не видишь — я парковку ищу, не мешай!» Лондон перестает быть аттракционом и становится прежде всего спутанной новогодней гирляндой жилых домов, в которой одна маленькая лампочка должна стать твоим обиталищем.
Облик Лондона для жителя определяют несколько факторов.
Лондон — город древней частной собственности (freehold) и священных прав личности, и потому он является лоскутным одеялом этих самых прав: в нем как в громадном телескопе, смотрящем во вселенную, одномоментно и почти во всех местах видны все археологические слои, которые когда-то создавали дома из камня. В стандартной деревне лондонского центра (насколько стандартные, конечно, могут быть — на самом деле каждая деревня уникальна) есть место для «изолированных домов» — домов, у которых четыре стены свои и ни с кем не «пошеренные», как говорят англичане и современные подростки. Эти дома — прямые потомки домов первых хозяев небольших земельных участков, купленных этими хозяевами, может, двести, а может, и семьсот лет назад. Хозяева сто раз поменялись, а участки сохраняются — кто ж их тронет, собственность все же. Но больше в такой деревне домов, которые «шерят» боковые стены. Участки у них настолько узки, что дома было выгодно строить во всю ширину участка, да и общая стена — это не только экономия кирпича, но и тепла (что в промозглые лондонские девять месяцев в году очень важно). Эти таунхаусы, по-американски, или terraced houses, по-английски, (в Лондоне townhouse называют огромные дома знати, в противовес countryhouses — их поместьям) составляют основу лондонской деревни — как и триста лет назад, когда идея строить дома с общими стенами охватила Европу. Большинство таунхаусов многократно перестраивались (фасады при этом сохраняются — все-таки они одинаковые у всех домов одного блока). Но часто они и сегодня мало отличаются от оригинала, и в инженерной экспертизе таких домов (которую делают при покупке) инженер просто пишет: «Дом построен до введения строительных норм и правил». Это означает: «Что с него взять? Надо ломать и строить заново». Удивительно (вернее, конечно, не удивительно, учитывая стоимость недвижимости и строительства), как редко в Лондоне ломают и строят заново.
Частная собственность предполагала торговлю и инициативу. Потому во все времена в Лондоне были те, кого сегодня называют «девелоперы» — предприимчивые скупщики земли, которые хотели выжать максимум из приобретений. Там, где удавалось, такие девелоперы скупали целые кварталы и на месте таунхаусов строили… да все что угодно: роскошные отели, торговые галереи, музеи.
Но больше всего строилось многоквартирных жилых домов. Дело в том, что по мере своего развития Лондон становился все дороже и требовал все больше людей на единицу площади — обслуживать все более сложную машину местной экономики. Соответственно, в Лондон прибывала «живая сила», и ей, которой платили мало, надо было где-то селиться, причем быстро. Особо активным застройщиком была церковь — church commissioner. Она строила дома с особо маленькими апартаментами, для особо простых и набожных людей — так на круг выходило максимум арендной платы. На поверку оказывалось, конечно, что районы такой застройки быстро приобретали дурную славу: ну да, церковь и не должна делать различие, наоборот, ее задача — идти к нищим духом (если, разумеется, они еще платят аренду в срок).
Была и другая причина успеха девелоперов. Жить в своем домике, конечно, мечта любого англичанина. Но дом не может физически быть уже определенных размеров — даже в Лондоне. Здесь есть дома с фасадом в 7 метров, в 5 метров, в 4 метра, но не меньше. Более того, земля по горизонтали была дорогой, в отличие от воздуха и… земли по вертикали (последняя — вообще бесплатна, участок продается со всеми недрами). Поэтому лондонские дома строились в обе стороны от уровня земли как можно глубже и как можно выше. Методы XVII–XIX веков позволяли индивидуальным строителям зарыться на полтора этажа под землю и вознестись на три-четыре вверх. В результате нередкий террасный дом в Лондоне имеет площадь этажа метров 30–40–50 и четыре-пять этажей. Жить в такой водонапорной башне не слишком комфортно, лестницы съедают добрую пятую часть площади, с возрастом в силу естественных причин хозяева перестают пользоваться все большим количеством этажей, обитатели маленьких подземных царств, составляющих 40% дома, чаще болеют. Хочется взять такой дом и «положить» его flat. Flat it is — и лондонцы в благодарность застройщикам многоквартирных домов увековечили эту идею в самом названии квартиры: везде квартира называется apartment (от apart — отдельно), а в Лондоне — flat. Кстати, многие террасные дома в итоге порезали на квартирки, а районы такой нарезки заселили люди в смысле жилищных условий существенно менее притязательные, чем бывшие хозяева, — такая джентрификация наоборот.
Так или иначе, из-за неспособности простых людей покупать жилье или из-за проблем правового статуса, но, в то время как почти все частные дома в Лондоне — freehold владельца, почти все квартиры — аренда у часто де-факто анонимного собственника здания. Аренда у англичан, как и все остальное, проистекает из древних имущественных земельных отношений. Она бывает «на сезон» — это обычная аренда жилья, но она бывает и надолго — на 100, 250, 1000 лет, с передачей по наследству и с налогом на наследство. Такая аренда называется leasehold (в отличие от краткосрочной — rent) и является, если всерьез задуматься, формой собственности арендатора — в Средние века сперва все земли баронов были leasehold у короля, а потом долгое время большая их часть сохраняла такой статус.
В ХХ веке Лондон дважды переживал мировые войны. Иноземные солдаты не ступили ногой на английскую землю (если не считать союзников, конечно), но бомбежки принесли много горя и разрушений. Память о них очень жива. Одна из самых популярных тем карикатур времен ковида — это симуляция высказываний лондонцев во время мировой войны на основе их сегодняшнего недовольства ограничениями, что-то типа: «в бомбоубежища нас загоняет власть, чтобы лучше контролировать», «бомбы — это выдумка американцев, я все время хожу по улицам, и на меня ничего не упало», «от бомб погибают только очень больные старики, мне ничего не грозит» и так далее. С точки зрения домостроительства, бомбы оба раза заменяли совет по архитектуре, самостоятельно определяя, какие здания сносить, и делали это очень активно. На месте развалин что-то строилось; иногда девелоперы выхватывали этот кусок, иногда прежние владельцы строили на месте пепелища что-то новое — на что хватало денег. Поэтому многие улицы Лондона пестрят «дырками»: в стену однотипных террасных домов неожиданно врезаются два-три отдельных небольших «фахверка» или, наоборот, идет улица частных домов, а по середине — многоквартирник.
Последним фактором создания Лондона-для-жителей были лондонские власти. Власть в Лондоне в значительной степени сосредоточена в советах поглощенных Лондоном городов. Я, например, живу в Вестминстере (это настоящий консервативный город, в нашем совете лейбористов и либералов почти нет, и потому у нас ниже налоги, лучше убирают мусор и меньше преступность) — это вам не какой-нибудь Камден с его либеральным советом! Эти советы знамениты (как всякие советы, парадоксально) тремя несовместимыми парадигмами деятельности. Во-первых, они тщательно следят за тем, чтобы «лицо» города сохранялось — да-да, вот то самое лоскутное одеяло всех времен и народов, в аварийном состоянии, но чтобы ни в коем случае ничего не изменилось — история! То есть если вы купили дом, и он — просто дом, то вам надо потратить месяцы (или годы) на согласование каждого изменения при перестройке, плюс получить согласие соседей (вдруг ваш новый цвет фасада будет раздражать старушку через три дома наискосок?). Ну а если вы купили graded building (не то чтобы в нем жил какой-нибудь местный Ленин, нет, просто решено, что вот этот древний фасадик с загогулинами достоин сохранения для потомков до следующего ледникового периода), то все в нем должно быть неизменно, а если что надо заменить — извольте сделать точно такой же формы и цвета и из материалов, которые существовали в период начального строительства.
Но, во-вторых, эти советы очень любят что-нибудь новое построить — прям совсем новое и прям совсем на месте чего-нибудь старого. Особенно эта любовь разгорелась у них после Второй мировой — тогда в странную моду входили здания из голого железобетона, отделанные стеклянной чешуей, и в Лондоне этих зданий понапихали в основном где уж никак было нельзя (даже на Пикадилли и Пэлл-Мэлл они есть); суд потомков свершился — этот стиль теперь официально именуется brutalism. Но сносить эти здания никто не собирается — частная собственность.
Наконец, в-третьих, советы состоят из выбранных депутатов, а какой депутат не мечтает создать себе надежную базу избирателей? И вот в какой-то момент советы включились в борьбу за решение жилищной проблемы малообеспеченных слоев общества. Причем решать ее собрались в каждом субгороде Лондона отдельно, хотя здравый смысл бы требовал «московского» решения — строительства эффективных дешевых проектов вокруг центра, чем дальше, тем легче это было бы делать. Так, в лондонских деревнях стали появляться настоящие американские project houses — жуткие параллелепипеды темного кирпича, с успехом замещающие уже давно проданные богатым еврейским рантье и сильно улучшившиеся (и укрупнившиеся) церковные многоквартирники. Благодарные обитатели этих многоэтажных склепов, творчески вписанных в барочно-викторианскую ткань города в самых неожиданных местах, скорее всего голосуют за авторов их строительства (хотя кто его знает). Но, конечно, вокруг них цены на недвижимость падают, как и собираемость муниципальных налогов, а расходы на уборку территорий и содержание полиции быстро растут.
Вот так парадоксально, забавно, часто — депрессивно, всегда — неудобно, но в целом — красиво выглядит Лондон.