Загрузка ...Автор: Андрей Лазарев
Литературный редактор: Ольга Бродская
Мало кому удается стать неотъемлемой частью двух великих по гениальности и «звездному» составу эпох в истории литературы и искусства. Казалось бы, что могло сблизить Серебряный век русской поэзии, английскую культуру и живопись эпохи «Bloomsbury», «Camden Town group», Вирджинии Вулф, Бертрана Рассела и… Вестминстерский католический собор в Лондоне? Судьба персонажа нашего повествования похожа на сверкающие кусочки смальты, слитые воедино и образующие причудливый узор мозаики, где каждый элемент имеет свою неповторимую историю.
Борис Васильевич Анреп родился в 1883 году в Санкт-Петербурге. Отец Бориса, Василий Константинович, был знаменитым медиком-физиологом, основателем Института Пастера в Петербурге, членом Государственной Думы и крупным деятелем в области образования. В его характере преобладало стремление к государственной пользе и неукоснительной справедливости, невзирая на чины и ранги и, зачастую, даже во вред своим родственникам. Так, когда Борис закончил императорское училище правоведения, он не начал работать юристом, а увлекся искусствами. Однажды встретив на улице бывшего однокурсника, Борис узнал, что ему, как и каждому выпускнику, положено жалованье чиновника 9-го класса, независимо от того, служит он где-либо или нет. Жалованье он взял и рассказал об этом отцу. Папа возмутился, отправился на прием к государю и добился того, чтобы выплату жалованья, эту неразумную трату денег на нерадивых выпускников, попросту отменили! Естественно, всем, в том числе и родному сыну.
У английской публики сложилось странное мнение о художественной жизни в России, что не помешало провести персональную выставку Анрепа в галерее «Chenil»
В 1908 году Борис Анреп покинул Россию, и отправился в Париж, перед этим объездив со своим приятелем, художником Стеллецким, всю Грецию и Италию. Именно там он впервые увидел и был совершенно поражен красотой и уникальностью древних византийских мозаик. В Париже он учился искусству в мастерской Ля Палетт, где познакомился со своими будущими английскими друзьями – художниками Генри Лэмом, Огастесом Джоном и критиком Литтоном Стрейчи. Годом позднее он отправился в Англию, где завел знакомства с другими «блумсберийцами»: членами знаменитой Bloomsbury group, в которую входили писатели Вирджиния Вульф и Э.М.Форстер, экономист Джон Мейнард Кейнс, художники Дункан Грант и Роджер Фрай, а также c богемой из Челси и аристократами-меценатами, например, леди Оттолайн Моррелл. Впрочем, не стоит думать, что это были чопорные толстосумы и утонченные живописцы и литераторы. Изысканность уживалась с грубыми оргиями, процветали интриги, измены и склоки. Леди Моррелл, к примеру, тогда была одновременно любовницей Генри Лэма и философа Бертрана Рассела.
К слову, в Англии Борис Анреп был к тому моменту не впервые. Еще подростком он был «сослан» туда своим щепетильным отцом в наказание за то, что чересчур уж активно волочился за девицами. Поэтому по требованию родителей перед отъездом из России Борис обязан был жениться на одной из своих многочисленных возлюбленных. Венчание состоялось в Ницце, и первой женой Бориса Анрепа стала Юния Хитрово. Однако матримониальный статус не помешал ему соблазнить в Англии американку, некую Хелен Мейтленд. Для этого Борис нарочно выучился играть на фортепиано…И незамедлительно поселил новую даму сердца в своем доме в Париже, вместе с женой Юнией. Анреп считался возмутительным бабником даже среди «блумсберийцев». Писатель Олдос Хаксли сварливо возмущался его «нахальным напором», отмечая, что «наблюдая манеры Анрепа в течение недели, приобретаешь потрясающий опыт».
С первых же месяцев в Англии Анреп принял участие в важных делах «блумсберийцев». Например, во Второй выставке пост-импрессионистов 1912 года в лондонской Grafton Gallery. Живопись Бориса Анрепа получила хвалебный отзыв от самого организатора выставки, влиятельного художника и критика Роджера Фрая. Для этой выставки Борис ездил в Петербург отбирать картины русских художников, но не особенно преуспел. К своему удивлению, в качестве «пост-импрессионистов» ему удалось отобрать лишь себя, Николая Рериха, своего друга Стеллецкого, и Михаила Ларионова с Натальей Гончаровой. Двое последних вполне могли бы удовлетворить взыскательный вкус Фрая, но их картины прибыли после открытия выставки. В результате у английской публики сложилось странное мнение о художественной жизни в России, что не помешало провести персональную выставку Анрепа в галерее «Chenil». И это были уже не картины, а его самые первые мозаики.
Генри Лэм разрешил ему работать в своей мастерской под крышей паба в Хампстеде, и, благодаря выставке, Анреп получил первые серьезные заказы. Один был чрезвычайно важным: оформление Вестминстерского католического собора на 42 Francis Street. Собор был выстроен в неовизантийском стиле. Там Анреп делал мозаики много десятилетий, почти до самой смерти, постепенно украсив и стены, и свод. Правда, плата за труд едва превышала расходы.
Параллельно Борис занялся поэзией на английском языке. Дар поэта он обнаружил в себе еще с детства, когда начал писать стихи на русском. А в 1913-м году журнал «Poetry and Drama» опубликовал его первую английскую поэму «Книга Анрепа».
Так Борис утвердился в Лондоне, а в Париж, навестить Юнию и Хелен с детьми, приезжал все реже и реже. Однако едва началась Первая мировая война, Анреп срочно выехал в Россию воевать, захватив брата Глеба, ученика академика Павлова, в то время учившегося медицине в King’s College. Как раз в этот момент в Англию приехала Хелен с двумя детьми, но они разминулись.
Анреп храбро воевал вестовым офицером в Галиции и получил пять наград. Между сражениями он умудрялся наезжать в Санкт-Петербург. Там, все в том же 1914 году, он познакомился с поэтами-акмеистами и с Анной Ахматовой. Они внезапно и сильно влюбились друг в друга, и до 1917 года встречались так часто, как только могли. В честь поэмы Анрепа «Физа» было названо поэтическое общество, которое создала Ахматова вместе с Мандельштамом и Гумилевым на замену «Цеху поэтов».
Ахматова подарила Анрепу черное кольцо своей бабушки, которое тот с трепетом хранил. Незадолго до своей смерти он попытался отыскать в ее стихах упоминания о себе. Нашел около тридцати, но только одно, акростих с его собственным именем, можно признать наверняка. В другом, где говорится, вероятно, о его отъезде в Англию, есть такие наивные строки:
Ты – отступник: за остров зеленый
Отдал, отдал родную страну,
Наши песни и наши иконы,
И над озером тихим сосну…
После Галиции Анреп оформился на официальную работу в Лондоне (хотя продолжал ездить на родину) в Русский Правительственный Комитет, который занимался поставками вооружения. В какой-то момент там трудилось до полутысячи человек, но, как показывает следующая история, особого толку от их помощи не было.
Осенью 1916 года России потребовалась селитра. Английское правительство уже осознало, что от такого союзника пользы немного, и отказало в поставках. Тогда Анреп вспомнил, что его старый знакомый «блумсбериец» и экономист Мейнард Кейнс стал важной шишкой в министерстве финансов. Он отправился к нему домой, подстерег, разговорил и добыл корабль селитры. Сопровождать ценный груз в Россию послали его же. В порту у Архангельска Борис с ужасом обнаружил, что снаряды и прочее вооружение остается на кораблях – его не разгружали, так как не могли отправить на фронт из-за предреволюционного хаоса и дорожных проблем.
В один из приездов в Петербург Анреп вместе с двумя мешками секретной почты взял с собой некую юную Марию Волкову, которой в Комитете раздобыли секретарскую должность. Мария, которую он называл Маруся, стала его следующей возлюбленной, а впоследствии и женой. Кстати говоря, в этих разъездах он получил развод у Юнии Хитрово, и теперь считался совершенно свободным.
Уже после февральской революции 1917 года и отречения царя, он привез из России письмо от одного генерала к великому князю Михаилу, проживавшему тогда в Хампстеде, в Kenwood House. Великий князь женился морганатическим браком (правда, на женщине из рода Пушкиных), и в царской семье считался изгоем. Тем не менее он рассчитывал, что генералы пригласят его на русский трон. Разволновавшись, он попросил Анрепа самому вскрыть конверт и зачитать послание. Оно оказалось весьма незначительным – с просьбой о визе племяннику генерала!
С Великим князем Анрепу довелось еще встретиться, и не раз. Вскоре после Октябрьской революции его вызвала в Кенвуд-хаус жена Михаила. И призналась, что теперь финансовые дела их семьи совершенно расстроены. «Помогите, Вы ведь Анреп!» – заклинала она его. Борис так удивился, что помог: поговорил со своим начальником по Комитету, и Великому князю нашли работу в одной английской оружейной компании. Правда, со скромным жалованием.
В 1918 году Комитет сократили, и Анреп устроился секретарем к К.Д. Набокову, поверенному в делах Русского посольстве и дяде будущего писателя Владимира Набокова. Борис продолжал вести бурную жизнь, хотя ему опять приходилось заботиться о двух любовницах и двух детях. После развода с Юнией, он женился на Хелен, а Марусю поселил в том же доме. Одном из трех, купленных на деньги Хелен в Хамстеде, на Pond street. Там же жил его бывший денщик Карпович, мастер на все руки и мечта всех служанок лондонской богемы. Еще один дом постоянно сдавали знакомым, художникам и интеллектуалам. В третьем Анрепы принимали гостей. Там читал стихи Гумилев, когда временно работал шифровальщиком в лондонском Комитете.
Вскоре Хелен не выдержала их странного брака и ушла к Роджеру Фраю, и тогда Борис и Маруся потеряли жилье. Анреп все время грозился избить престарелого художника, но помогало вмешательство других «блумсберийцев». Несмотря на эту серьезную неприятность Анреп продолжал делать мозаики.
Он оформил дом актрисы Этель Сэндз. На стенах сделал мозаичные портреты их общих друзей: Вирджинии Вульф, Литтона Стрейчи, Доры Каррингтон. В доме другого друга, Огастеса Джона, изобразил всех его любовниц и детей. Постепенно у Анрепа сложилась целая бригада, работавшая в Париже по его рисункам и под руководством одного русского художника.
За заказом в Вестминстерском соборе последовала работа в Королевском военном колледже в Сэндхерсте, где он изобразил видения Иоанна Богослова. Потом в знаменитой галерее Тэйт. Там Анреп оформил пол зала Блэйка, сделав восемь панно на темы строк из «Бракосочетания Рая и Ада» и элегантным образом включив в узор восьмиугольную вентиляционную решетку. Открывал зал Блейка все тот же Великий князь Михаил.
Над мозаикой здания Банка Англии Борис Анреп трудился семь лет. Вначале планировалось изобразить некоторые мифологические сюжеты, связанные с золотом, но этот проект был отвергнут. Остались «английские монеты», медальоны со львами, и изображение директора банка – в виде двуликого Януса! Анреп всегда обладал странным, мало кому понятным чувством юмора. Но в греческой церкви Св. Софии на Moscow Road в районе Bayswater Борис изобразил грозных пророков, патриархов и ангелов в византийском стиле.
Но апофеозом Бориса Анрепа, как художника, стали мозаики в Национальной Галерее, которые он начал в 1928 году, а заканчивал уже в пятидесятых. Их до сих пор можно видеть, буквально под ногами, в вестибюле и на лестнице недалеко от входа. Первый заказ оплачивал коллекционер Сэмюэл Курто, впоследствии основавший Courtaud Institute на улице Strand. В этих мозаиках сполна проявился талант Бориса Анрепа, его своеобразный юмор и пристрастие к загадочным символам.
Философ Бертран Рассел в «Ясности» (Lucidity) вытаскивает удочкой из колодца Истину в виде обнаженной девушки, а тут же рядом, в «Досуге» поэт Томас С. Эллиот глубокомысленно разглядывает на пляже формулу E=MC2
Там он представил «Труды жизни», «Удовольствия жизни», античных муз и богов, и, наконец, «Современные добродетели». Эти мозаики полны причудливых изображений. Уинстон Черчилль, поднявший руку в жесте «Victory» и готовый поразить чудище в виде свастики, выползшее из моря на скалы Дувра. Надгробный памятник самому Анрепу с надписью: «Here I lie». Однако наиболее интересны сюжеты, где запечатлены его современники. Философ Бертран Рассел в «Ясности» (Lucidity) вытаскивает удочкой из колодца Истину в виде обнаженной девушки, а тут же рядом, в «Досуге» поэт Томас С. Эллиот глубокомысленно разглядывает на пляже формулу E=MC2 – возможно, это намек на то, что Рассел отбил у Эллиота жену. Танцовщица Лидия Лопухова, жена Мейнарда Кейнса, танцует чарльстон, олицетворяя удовольствие «Танца». Астроном Фредерик Хойл лезет по бобовому стеблю к звездам. В «Сострадании» Анна Ахматова лежит рядом с отверстой ямой, полной тел и скелетов, напоминая о блокаде Ленинграда в войну и сталинских массовых репрессиях. «Вакха», бога вина, олицетворяет художественный критик Клайв Белл, друг Рождера Фрая, а «Клио», музу истории, изображает Вирджиния Вульф. Огастес Джон в виде Нептуна предлагает Алисе из «Страны чудес» дары моря в «Чуде», в то время как русалка тянет ее за руку в дальнейшие странствия. Наконец, в виде «Урании» Анреп изобразил свою любовницу Марусю Волкову, в виде «Терпсихоры» еще раз — танцовщицу Лопухову. В «Безумии» Борис запечатлел свою последняя любовь, Мод Рассел: вероятно, за то, что она так бездумно оплатила весь заказ «Добродетелей».
Судьба семьи Анрепа после революции в России складывалась примерно также, как и до нее, то есть, сравнительно благополучно. Брат Глеб, приехав в Англию, начал работать в Кембридже, и братьям удалось вытащить из России отца. Борис уехал в 1920 году в Париж, и прожил там с Марусей Волковой почти до самого вступления в город немецких войск в 1940 году. Им чудом удалось вернуться в Англию и поселиться все в том же Хампстеде. Анреп поступил на работу на «станцию прослушивания» агентства «Рейтер» в Gothic House (57 Clifford Street), где вместе с литературоведом Глебом Струве изучал радиопередачи из России и Германии для разведки.
Однажды хампстедский дом наполовину разрушило взрывом бомбы. Тогда и пропало кольцо Ахматовой, а несчастная Маруся едва не сошла с ума. Но война закончилась, и Анреп продолжил работать с мозаикой. Заводить новых любовниц он не прекращал: одной из них была Джин Рейнал, которая, потрудившись его помощницей, стала знаменитой мозаичисткой в Америке. А последнюю, ту самую, миллионершу Мод Рассел из сюжета «Безумия», пятидесятивосьмилетний Анреп отбил у тридцатитрехлетнего Йэна Флеминга, автора «Джеймса Бонда».
Наконец, незадолго до смерти, в 1965 году он встретился и с Ахматовой – почти полвека спустя после отъезда из России. Это было в Париже, и он отчаянно трусил. Боялся и просто увидеть ее, и рассказать, что не сохранил ее подарка. Эту встречу он сам описал в очерке «Черное кольцо», который Глеб Струве, его бывший коллега по «прослушиванию», напечатал в собрании сочинений Ахматовой, изданном в США.