Загрузка ...
Как вы думаете, тот факт, что русский – ваш родной язык, влияет на вашу способность отличить синий от голубого? А на то, какая сумма у вас скопилась на сберегательном счету? На первый взгляд, связи здесь нет никакой. Однако исследования в области когнитивной психологии показывают: язык, на котором мы разговариваем, влияет на наше мышление, поведение и восприятие мира самым неожиданным образом. Все больше и больше данных указывают на то, что язык служит не просто каналом для выражения мыслей, но и напрямую эти самые мысли формирует.
Чем синий отличается от blue?
Возьмем, к примеру, упомянутое выше цветовое восприятие. Как известно, в английском языке слово «blue» может быть использовано для обозначения всех оттенков синего, в то время как в русском мы пользуемся двумя словами – «синий» и «голубой». Исследователь Джонатан Вайноуэр (Jonathan Winawer) из Массачусетского технологического университета (MIT) задался вопросом: а влияет ли эта лингвистическая особенность на то, как носители языка различают цвета? В поисках ответа поставили эксперимент: испытуемым, половина из которых были русскоязычными, а другая половина – англоязычными, демонстрировали на экране компьютера три квадрата (один наверху, два внизу), произвольно закрашенных в один из 20 оттенков от синего до голубого. Задача заключалась в том, чтобы как можно быстрее указать, какой из двух нижних квадратов соответствует по цвету верхнему.
Результат был ожидаем и закономерен: чем более схожи между собой были оттенки всех трех квадратов, тем больше времени у участников уходило на то, чтобы определить «лишний» квадрат. Однако вся соль находки заключалась в следующем: в том случае, если цвета трех квадратов были очень близки, но при этом два квадрата попадали в категорию «синий», а лишний квадрат – в категорию «голубой», носители русского замечали эту разницу значительно быстрее, чем когда все три оттенка были очень близки по цвету, но при этом все три — синие, либо все три – голубые. Для англоговорящих участников (для которых все квадраты попадали в одну лингвистическую категорию «blue»), такого эффекта замечено не было. Их скорость реакции зависела только от того, насколько близки были оттенки квадратов между собой.
Видимо, так как русский язык «обязывает» нас делать различие между синим и голубым, разница цветов на границе этих двух оттенков в прямом смысле слова «видится» нам более очевидной и ярко-выраженной, чем ее видят англичане. Что, в свою очередь, непосредственно сказывается на скорости реакции в эксперименте.
У вас муравей на юго-западной ноге
Дальше – лучше. Помимо занятной, но в повседневной жизни малозначительной детали, как способность на скорость различать цвета, существуют также свидетельства о том, что язык влияет и на такие базовые и основополагающие категории, как наше восприятие пространства и времени. Профессор психологии из Стэнфорда Лера Бородицки (Lera Boroditsky) – один из ведущих экспертов в мире по вопросу влияния языка на сознание. В статье для The Wall Street Journal она рассказывает о своей работе в Пормперао, общине аборигенов на севере Австралии. Особенность языка местного племени куук таайорре заключается в отсутствии относительных понятий для обознаничения пространства, характерных для нашего языка. Вместо слов «налево», «направо», «назад» и «вперед» Куук Тайоре используют абсолютные понятия, а именно — стороны света. То есть, вы можете спокойно сообщить товарищу, что по юго-западной ноге у него ползет муравей. А если вас спросят, как добраться до того или иного пункта назначения, то вы скажете, что нужно идти далеко на северо-восток, и ваш собеседник не полезет в недоумении за компасом, а сразу же отправится в нужном направлении, ведь в результате постоянной лингвистической тренироваки члены племени постоянно держат в голове стороны света и великолепно ориентируются даже на незнакомой местности.
Ученым известно, что свои представления о пространстве люди используют, когда думают об абстрактной категории времени. Если жители Пормперао думают о пространстве не так, как мы, то как они думают о времени? Чтобы ответить на этот вопрос, Лера Бородицки с коллегами провели эксперимент: представителям племени давали набор фотографий, выполненных во временой последовательности. На фото был запечатлен, например, процесс поедания банана, или процесс старения мужчины, или детеныш крокодила, превращающийся во взрослую особь. Участников просили разложить фотографии в правильном хронологическом порядке. Представьте себя в такой ситуации: как бы вы разложили фото? Скорее всего вам, как и подавляющему большинству европейцев, показалось бы естественным разложить картинки слева направо. Вы бы сделали это автоматически, не задумываясь. Именно так и поступили англоязычные участники эксперимента. А говорящие на иврите, наоборот, разложили фотографии справа налево, в соответствии с направлением их письма.
Что же сделали аборигены? Пормперао разложили фото с востока на запад, относительно положения своего тела! Так, если они сидели лицом на север, то фото раскладывали справа налево. Если лицом на восток, то – по направлению к телу, и так далее. Естественно, ученые не сообщали участникам о том, лицом к какой стороне света они сидят. Аборигены использовали эту информацию совершенно спонтанно и инстинктивно. Для них это было также естественно, как для нас – разложить фото слева направо. Видимо, в их представлении о временных категориях находят отражение естественные природные циклы, такие, как направление движения солнца.
Где у американца «Кто виноват?», там у испанца «Что делать?»
Итак, мы рассмотрели, как язык может влиять на пространственно-временное ориентирование. А что насчет такого ключевого аспекта мышления, как память? Исследования показывают, что, говоря о событиях случайного характера (например, на ваш глазах кто-то случайно задел вазу, она упала и разбилась), испаноговорящие в большинстве случаев скажут «Se rompió el florero» (ваза разбилась), а носители английского скорее всего произнесут «He broke the vase» (Он разбил вазу). То есть последние все равно сделают упор на агенте действия, несмотря на то, что событие было случайным. В языках, схожих с испанским (исследователи называют их non-agentic languages), подобные языковые конструкции используются в том числе для того, чтобы отличить действия намеренного характера от случайных событий. Возникает вопрос: влияет ли эта языковая особенность то, как участники запоминают случайные и неслучайные события, которыми они стали свидетелями?
Студентка уже знакомой нам Леры Бородицки Кейтлин Фосей (Caitlin Fausey) провела эксперимент: носителям английского и испанского языков показывали короткие видеоролики двух версий разных мелких происшествий, где совершенное действие было случайным либо намеренным. Например, в «намеренном» варианте мужчина клал ключи на стол, а в «случайном» — намеревался положить их на стол, но ронял на пол. После просмотра участники выполняли задание, которое позволяло определить, насколько хорошо они запомнили, кто совершил каждое из действий. Выяснилось, что в случае, когда действие было очевидно намеренным (кто-то лопнул воздушный шарик или толкнул вазу), никаких отличий в памяти англоговорящих и испаноговорящих замечено не было. Однако когда дело касалось случайных происшествий, носители английского значительно лучше испанцев помнили «виновника».
Из этого исследования авторы делают вывод, что структура языка влияет на нашу память об увиденном. Одно из возможных объяснений, по мнению ученых, заключается в том, что, говоря «он разбил вазу», вы фокусируете больше внимания на том, кто был этот самый «он» и как он выглядел. Соответсвенно, в результате вы лучше помните агента действия, чем если бы вы просто сказали «ваза разбилась». Естественно, это происходит бессознательно. Бородицки замечает, что подобная языковая особенность может иметь связь с устройством американской системы правосудия, которая больше озабочена поиском виновного и осуществлением наказания, чем возмещением ущерба жертве.
Почему немцы, китайцы и эстонцы бережливее других
Наконец, есть свидетельства, что язык влияет даже на такой животрепещущий и наболевший вопрос, как денежные накопления. Доктор Кит Чен (Keith Chen), профессор поведенческой экономики, обнаружил связь между наличием в языке формы будущего времени и тем, сколько денег люди откладывают на будущее. Не секрет, что во многих языках, например, в китайском, немецком или эстонском, отсутствует четкое разделение будущего и настоящего времени. Проанализировав данные двух миллионов домохозяйств, исследователь обнаружил, что носители языков без строго разделения будущего и настоящего времени на 30% чаще делают ежегодные сбережения, в итоге в среднем накапливая на 25% больше к выходу на пенсию, чем люди, чей язык «обязывает» их грамматически разделять настоящее и будущее. Более того, среди представителей второй категории также больше курящих, страдающих ожирением и практикующих незащищенный секс. Эффект сохраняется и после того, как учтены такие фундаментальные факторы, как уровень образования, доход, семейное положение и религиозные воззрения.
Кит Чейн объясняет это тем, что, если в нашем сознании настоящее и будущее четко разграничены, то нам сложнее поступиться сиюминутными удовольствиями и ограничить себя в чем-то в настоящем, чтобы это принесло пользу в будущем. Если же мы говорим о будущем в настоящем времени, возможно, в нашем сознании это делает его менее отдаленным, и мы более мотивированы инвестировать в это будущее прямо здесь и сейчас.
Похоже, что в словах Карла Великого «владеть другим языком – это как иметь вторую душу» есть доля истины. Исследований, проливающих свет на взаимосвязь языка и сознания, еще не так много, и множество любопытных вопросов пока не получили окончательного ответа. Например, как обстоят дела с билингвами? Меняется ли наше мышление, когда мы переключаемся с одного языка на другой (спойлер: похоже, что да)? Влияет ли возраст, в котором мы освоили другой язык, на то, как сильно он будет влиять на наш образ мыслей? Будем следить за новостями науки, а тем временем наблюдать и за собой: кто знает, может быть, говоря, «the sky is blue» и «небо голубое», мы представляем себе разные цвета?