Загрузка ...
Британский журналист и писатель Эндрю Джек проработал корреспондентом The Financial Times в Москве шесть лет, после чего выпустил книгу Inside Putin Russia. Сейчас Джек работает в лондонском офисе The Financial Times редактором отдела международного образования, но не теряет связей с Россией.
В интервью ZIMA Эндрю Джек рассказал, с чего начался его интерес к русской культуре, как ему жилось в Москве в 90-е и почему отставание России от Запада на 50 лет – условно.
Когда вы отправились в Россию работать корреспондентом Financial Times в Москве, то уже говорили по-русски. Когда вы выучили язык?
В старшей школе, хотя он не был частью официальной программы. Один из наших учителей изучал французский и русский языки – это меня вдохновило. Мне всегда были интересны культуры других стран, и Советский Союз в этом контексте казался чем-то принципиально новым и даже экзотическим. В итоге я и еще несколько моих друзей убедили руководство школы разрешить нам дополнительно изучать русский язык наши последние два года в школе. Это было в 1983-1985 годах. Потом, в Кембриджском университете, я изучал географию, но русский не забросил, учил его параллельно. К тому же одна из моих специализаций строилась вокруг России и Восточной Европы.
Русский язык давался тяжело?
Ну точно не легко. В те времена мы использовали американские самоучители – США очень хороши в лингвистике. Еще был популярный курс BBC «Очень приятно». С культурой мы тоже знакомились, ведь это лучший способ понять язык. Помню, по пятницам учитель приносил самовар. В общем, у нас был полный пакет.
При этом русских тогда вокруг наверняка не было. Помните свою первую встречу с «настоящим» русским человеком?
Да, ведь это были времена Советского Союза, и границу пересечь было не так просто. Первую встречу я очень хорошо помню. Это случилось во время учебы в Кембридже. Указом Горбачева из под заключения освободили поэтессу и писательницу Ирину Ратушинскую, которая отбывала наказание в колонии строгого режима за антисоветскую агитацию и пропаганду. Она прилетела в Великобританию, у нее было здесь несколько выступлений, в том числе публичная встреча в Кембридже. Потом она на долгое время осталась жить в Британии. Были еще другие эмигранты, но в основном свои знания и представления о Советском Союзе мы черпали из документальных фильмов и программ. Я был заворожен происходящим. Это была определяющая история десятилетия: конец коммунизма, переустройство бывшего советского пространства. Я за всем очень внимательно следил, и в конце концов подал заявку на работу корреспондентом в Москве. Это было в 1998 году.
То есть это был осознанный поворот в карьере – естественное продолжение вашего интереса к России?
Да. Я начал работать на Financial Times отчасти потому, что мне всегда была близка их международная повестка, я всегда хотел быть иностранным корреспондентом. И Россия была в топе моего списка.
Но, насколько я знаю, в Россию вы попали не сразу, была еще Франция.
Да, но сначала четыре года в Лондоне. Потом еще четыре во Франции — с 1994 до 1998 года. И уже потом меня отпустили в Москву, где я провел следующие шесть лет, в том числе путешествуя по России и Кавказу. Я хотел попасть в Москву раньше, но не получалось.
До этого вы знали о России по документальным фильмам и телепередачам. Когда вы наконец там оказались, то совпали ли ваши ожидания с реальностью?
Интернет тогда работал не так, как сейчас, но все же информационные ресурсы в то время давали достаточно правдивую картинку. Кроме того, до переезда я успел побывать в России в начале 1990-х годов. Атмосфера была очень подавленной и депрессивной. Нищета, люди, продающие на улицах последнее, чтобы выжить. Потом я был в России еще раз, спустя несколько лет, тогда уже было заметно, что средний класс стал жить лучше. Но когда я вернулся в Россию уже на постоянную работу, то это было сразу после кризиса 1998 года – и опять неопределенность, люди потерявшие свои сбережения.
Как вы чувствовали себя в России 90-х после Европы?
Я был впечатлен глубиной общества. Его теплотой, эмпатией, отношениями между людьми, инфраструктурой для людей, культурными ресурсами. [То время] было катастрофой, но общество умудрялось оставаться высокофункциональным – люди держались. Это порождало, допустим, некий семейный нетворкинг, когда соседи помогали друг другу, обменивались продуктами. И пусть государство не справлялось, люди могли. Что было очень печально видеть – так это чудовищную пропасть между богатыми и бедными. Одна маленькая группа людей, в чьих руках были сосредоточены большие деньги, и другая – советская интеллигенция, существование которой оказалось подорвано. Учителей, врачей, ученых обесценили. Чтобы свести концы с концами они начинали подрабатывать, как это называется, «частниками». Говоря о переменах, с которыми сталкивается общество в попытке себя заново изобрести, за ними было невероятно интересно наблюдать интеллектуально.
Что вас шокировало?
В Москве для меня было шоком увидеть какое-то новое здание. Например, магазин. Все было разрушено или пребывало в запустении. Еще все выглядело конспиративно: кафе без рекламы и вывесок где-то в подвалах. Создавалось ощущение, что это была какая-то секретная жизнь, в которую нужно проникнуть. Не то что в Лондоне или Нью-Йорке: выходишь на улицу, и все для тебя открыто.
Капитализм, одним словом.
Да, капитализм, но в Москве были постоянные напоминания о сумасшедших деньгах. В 1998 году там было больше дорогих машин, джипов и лимузинов с шоферами и охранниками, чем можно было встретить в большинстве районов Лондона.
С русским языком не было проблем? Вас спокойно понимали?
О да. Плюс, я постоянно слушал радио, смотрел телевизор. У меня еще до переезда появилось много контактов. Исключенным из происходящего я себя точно не чувствовал. Также со мной переехали жена и сын, который пошел в детский сад в Москве.
За эти шесть лет, что вы прожили в России, были ли тенденции в обществе, которые продолжают развиваться сейчас?
Можно сказать о том, что русские люди тогда чувствовали угрозу атаки – для себя, на личном уровне. И сейчас это нарастает. Чувствуются беспокойство и тревожность. И нынешняя политическая система, увы, только повышает уровень враждебности и напряженности по отношению к другим странам. Путешествия, интеграция с другими культурами – по этой части происходит регресс. Но это, конечно, нельзя сказать про всех. Я всегда стараюсь сосредоточиваться на отдельных людях, а не делать обобщения. У меня много русских друзей самого разного происхождения.
Чему вы лично научились за время жизни в Москве? Я об условном пакете с пакетами.
Ха-ха, я знаю, о чем вы говорите. На самом деле мои родители пережили войну, и мне хорошо известно, что такое экономить и беречь ресурсы. Такого действительно было много в 90-х годах в России — консервирование продуктов, переработка, вторичное использование – со мной это очень резонировало. Люди умели обеспечивать себя самым необходимым, но этому я не то чтобы научился – мне об этом, скорее, напомнили. А вот из практических навыков – это, например, ехать по гололедице, сохранять толерантность к большим количествам алкоголя, справляться с центральным отоплением и быть готовым к переменам. Что до отношений между людьми – я узнал, что такое «понятия» и что скрывается за отсутствием улыбки и настороженностью.
Обычно такая настороженность может через час превратиться в крепкую дружбу.
Да, это одна их главных отличительных черт русских. Если ты находишь друга, то сразу очень близкого. Ожидания от дружбы у людей гораздо больше, чем в той же Америке.
Возвращаясь к переработке мусора и вторичному использованию: в Великобритании они очень популярны. В то время как в России они не вызывают такого энтузиазма – во многом потому, что ассоциируются с бедностью и вынужденными мерами 90-х. Но при этом часто говорят о загадочной цифре в 50 лет: якобы настолько Россия отстает от Европы. Что вы думаете об этом?
Я насчет этой цифры не уверен. Вообще, я думаю, что молодое поколение в Британии все еще плохо осведомлено о последствиях своих действий, вреде, который они причиняют окружающей среде. Достаточно посмотреть на экспансию еды навынос, ресторанов и кафе, а также [ненужных] покупок. Потребляют и выбрасывают гораздо больше, чем десять лет назад. Это скорее глобальная поколенческая проблема, нежели вопрос того, кто от кого отстает и на сколько.
Вопрос шире, чем просто культура потребления. Например, политика российских властей в отношении ЛГБТ: часто говорят, что такая была в Британии 50 лет назад. Но ведь Россия была гораздо толерантнее даже пять лет назад.
Вот именно. И это то, что должно беспокоить в первую очередь. Не нужно смотреть на внутренние процессы в обществе в линейном эволюционном ключе. Кроме того, на эту тему много политических манипуляций. Я думаю, сами русские гораздо более толерантны в личном общении, чем это пытаются преподнести власти. То, что русских, живущих за рубежом, в России считают предателями – трагедия. Я не могу представить, чтобы думал так о британцах, которые живут, например, в Испании. Что касается русских, живущих в Британии, то я думаю о них только одно: это хорошо.
К тому же вы продолжаете поддерживать свои связи с Россией, но уже в Лондоне.
Да, я много лет председательствовал в Pushkin House, но полтора года назад решил дать дорогу другим. Но я по прежнему курирую книжную премию Pushkin House Russian Book Prize – для книг на английском языке о русскоязычном мире. Другая моя связь с Россией – это русская школа «Азбука». Она начиналась как субботняя школа, в которую ходил мой сын. Работая с нею последние три года, я создал на ее базе билингвальную начальную школу, где мы готовим детей к жизни в глобализованном мире, используя культуру и языки обеих стран.
Получается, Москва изменила вашу жизнь?
Абсолютно: в личном, профессиональном, интеллектуальном и культурном смысле. Да, я работал и во Франции, но именно Россия меня зацепила – между ней и Великобританией можно было выстроить мост гораздо шире. Ведь Россия не так близко, более закрыта, о ней не так много знают – все это порождает невежество и домыслы. Я чувствовал, что в случае с Россией могу сделать больше для объединения культур. А где можешь сделать больше – это и есть самое важное.
Больше об интересных людях Британии – у нас в Телеграм-канале