Загрузка ...
С российско-швейцарским арфистом Александром Болдачевым мы встретились на прошлой неделе после благотворительного концерта фонда в Лондоне, где он на арфе играл как классику, так и современную музыку из репертуара Queen и Scorpions. Болдачев – приглашенный солист Большого театра, композитор и импровизатор, участник балета Кирилла Серебренникова «Нуреев». Мы расспросили его о благотворительности, борьбе со стереотипами, будущем арфы и его собственном будущем.
Александр, вы приехали в Лондон сыграть на благотворительном концерте фонда Gift of Life. Как вы пришли к благотворительности? Как ощущения?
Так получилось интересно, что у меня не было в жизни благотворительных концертов до какой-то, видимо, критической точки. Но вот она наступила. Сначала я сыграл в Цюрихе в поддержку детской клиники. И уже через пару дней после этого я приехал в Лондон на концерт фонда Gift of Life.
Очень интересное ощущение. Потому что как музыкант, наверное, наибольшее, что я могу сделать для других людей именно в массовом плане – это подарить не только искусство, но и возможность помогать и как-то влиять на будущее. Это очень важно. И надеюсь, что у меня будет еще много возможностей участвовать в таких проектах и даже создавать собственные.
Что это за критическая точка?
Не буду вдаваться в подробности, но наиболее важной становится какая-либо тема, мысль, именно тогда, когда она лично приходит к человеку и намекает «посмотри вокруг». Поэтому я обращался к аудиториям на обоих концертах, говоря, что всегда желательно хотя бы ненадолго представить, что было бы, если бы в узком кругу или с самим человеком что-то случилось.
У меня тоже произошла определенная оказия, которая заставила задуматься о том, как я, уже зная некоторые неприятные аспекты жизни, могу помочь другим пережить либо предотвратить подобное.
Как вы думаете, в чем причина того, что благотворительность сегодня становится все более популярной?
Who wants to live forever. Фредди Меркьюри тоже не задумывался о помощи другим до определенного момента, а после благотворительность для него стала нормой. Сейчас у нас время поиска [индивидуальности], поиска смысла жизни вне каких-либо религиозных или социальных движений. То есть если раньше можно было провозгласить: «Часть команды – часть корабля» – и взять курс вперед, в пятилетку, то сейчас людей уже не устраивает это. Сегодня каждый ищет что-то индивидуальное – что-то, чем можно объяснить, оправдать свое существование. И поэтому благотворительность – это наиболее, я думаю, удобный для человека инструмент, который позволяет ему чувствовать себя причастным, нужным и добродетельным.
А для вас что является смыслом жизни?
У меня есть несколько выкристаллизовавшихся миссий, о которых я чаще всего думаю. Конечно же, первая и полностью наглядная – это работа с арфой. Прожив такую длительную жизнь в шесть тысяч лет, этот музыкальный инструмент до сих пор не [понят] людьми, вызывает у них удивление, но при этом он настолько современен, насколько в принципе возможно. И это первая задача – показать арфу, вывести ее на новые позиции. Как это уже сделали до меня, скажем, Юрий Башмет с альтом или Мстислав Ростропович с виолончелью.
А из этого вытекает следующая задача – борьба со стереотипами и стереотипностью мышления. Потому что с самого детства первый вопрос, который задают журналисты: «Почему вы стали играть на арфе?». […] Люди выросли на стереотипе, что арфа – женский инструмент. Такие вот психологические игры, психологическое давление на людей за счет стереотипов – это, на мой взгляд, основная проблема современного социума, политики, масс-медиа и так далее. То есть вопрос «гендерной принадлежности» арфы очень мал, но он тоже [следствие наших предрассудков], на которых строится и межрасовая рознь, и межрелигиозная, и борьба с меньшинствами.
Сейчас я работаю над проектом «Арфа мира». Буду ездить по посольствам, давать концерты для дипломатов. Основная миссия – развеять стереотип, что академическая музыка – это лишь определенное развлечение, и дать пищу для размышления тем самым людям, которым она как раз сейчас нужна. И, во-вторых, создать атмосферу понимания отсутствия каких-либо границ – культурных, политических и так далее.
С какими стереотипами о России и русских вам приходится бороться?
— Русские создали такое громадное количество стереотипов, что, мне кажется, европейские люди уже теряются в этих стереотипах и не знают, какой именно сейчас к столу. […] В Швейцарии конкретно у нас две абсолютно полярные визитные карточки. Первая – это русские бизнесмены, которые там работают, скупают недвижимость. Второе – это русские туристы не из мира бизнеса, которые приезжают в Женеву, в Цюрих и ведут себя, как обычно наши туристы себя ведут. И для меня лично это значит, что каждый раз, когда я прихожу на какой-то концерт или собрание, я также в ответе за образ русского человека, потому что, сколько бы я ни жил, гражданином каких стран я бы ни становился, все равно я останусь русским.
Сами русские сейчас понимают, кто они?
Не понимают. У нас получилось так, что страна развалилась и продолжает разваливаться. Поэтому те люди, которых встречаешь в том же самом Цюрихе, в Лондоне, в Нью-Йорке и так далее, – это все абсолютно разные русские, все волны иммиграции. И их дети другие. И те люди, которые в Москве, в Петербурге или в Ростове, тоже абсолютно разные. И как вот это воедино собрать? У нас, по-моему, за новейшую историю России была всего пара лет, когда вроде бы все пришли к какому-то согласию и двигались в более-менее одном направлении. Но это быстро все было разрушено и внешними, и внутренними силами. И сейчас я не могу сказать, кто такие современные русские и куда они идут.
Когда вы только переехали в Швейцарию, насколько тяжело было одному в чужой стране?
Когда я переехал в Швейцарию, мне было 15 лет, мне просто купили билет в одном направлении и дали денег, которых хватило ровно на полмесяца. И я как-то особо не задумывался ни о культурных значениях переезда, ни об интеграции. Я просто пытался найти способ себя прокормить, оплатить общагу, оплатить учебу.
На самом деле Швейцария до сих пор является большим санаторием, то есть там невозможно практически вдохновляться. Там можно очень хорошо работать. Когда уже есть вдохновение и возможности, в том числе финансовые, тогда Швейцария – это идеальное место для [времяпровождения] спокойного, предсказуемого, логичного. А за ощущением какого-то творческого подъема и движения вперед, которые мне в то время были нужны, нужно ехать в другие страны.
Мы [на встрече в ZIMA Club в прошлый четверг] говорили о Брексите и очень часто задевали тему Швейцарии. Именно в том ключе, что она является идеальным примером того, как страна может существовать вне Евросоюза, но при этом процветать. Швейцария приспособлена для жизни. Не зря Цюрих несколько раз становился самым лучшим городом в мире по уровню жизни.
А каким вы тогда видите Лондон?
— Я приехал в Лондон раз в четвертый, но я человек не особо экскурсионный. Если у меня выпадает свободная минутка, то я просто иду по городу, куда глаза глядят, смотрю, как живут люди. Наблюдать очень интересно, особенно с утра, когда открываются пекарни, кто-то спешит на работу или учебу, кто-то наоборот возвращается откуда-то. В этом плане Лондон очень интересен, в нем множество разных районов, закоулков, у каждого из которых есть своя специфика.
Мне очень нравится Лондон своим империализмом. Все-таки (возвращаясь к вопросу о русских) как человеку, который воспитан на имперской культуре, в имперских столицах мне всегда уютно. Что не сказать, например, о Париже, по которому видно, что Франция империей так и не стала. А вот в Лондоне или, например, в Риме ощущения абсолютно другие. Есть ощущение масштаба и традиций, глубоких мыслей, заложенных и в архитектуре, и в самом построении города. Но добираться, конечно, из одного квартала Лондона в другой иногда бывает очень долго.
Что бы вы посоветовали молодым людям, которые только переехали из России в Европу?
Нетворкинг. Неважно, чем человек занимается, хоть крестиком вышивает, нетворкинг играет основную роль в развитии всего. Как мы уже до этого говорили про благотворительность, так же и каждый человек хочет, кроме своей основной работы, оставить о себе хорошую память, хорошее впечатление, и поэтому люди идут на контакты и пытаются друг другу помочь. Я даже стал замечать, что люди слишком много обещают, часто берут на себя обязанности, с которыми потом не справляются. Но тем не менее именно из-за развитого нетворкинга движется и наука, и культура, и все другие сферы.
Вы как-то сказали, что для России вы можете сделать больше, находясь за ее пределами. Что вы имели в виду? И что русские, живущие сейчас в Европе, со своей стороны могут сделать для России?
Это больная тема. Потому что, думая о России, я встречаю большое количество профессионалов и замечательных людей, которые оторваны от родной страны и разбросаны по всему миру и совершенно не собираются возвращаться. Я сам пытаюсь так или иначе не терять контакты с Россией, очень хочу продолжать быть частью ее культуры.
А почему удобнее из-за ее пределов? Потому что так сложилось в нашем менталитете, что какие-либо гости в России воспринимаются с большим ажиотажем, чем свои собственные музыканты. У нас [в России] есть конкретный костяк людей, который уже давно сложился, и новые таланты пробиваются сквозь это очень медленно и с большим скрипом. Поэтому, приезжая откуда-нибудь из Швейцарии, я могу за счет повышенного интереса публики рассказать что-то более масштабное и интересное, больше погрузить людей в размышления о будущности и так далее.
А что вы хотите донести до людей?
На данный момент мой подход – это опять же борьба со стереотипами. Я пытаюсь показать людям разных поколений, что классика, и то, что называет себя музыкой современной (и рок, и поп, и даже электроника) – это все ветки и листья одного дерева. И поэтому я смешиваю программу таким образом, чтобы в ней нашлось место и Баху, и Шопену, и Дебюсси, и Scorpions, и Queen, и Nirvana. А самое драгоценное для меня, когда человек после концерта подходит и говорит обо мне же. Это значит, что он смог через мою музыку, неважно, какую я играл, понять часть моего внутреннего мира.
Над какими новыми проектами вы сейчас работаете?
Я очень давно хочу сесть и взять лист бумаги, а лучше десять, и написать наконец-то все проекты, над которыми я сейчас работаю. Их каждый раз становится все больше, и они еще сами внутри себя разрастаются. Получаются такие очень наполеоновские планы. Наверное, стоит выделить из этой общей массы работу с электронным инструментом и издание первого альбома электронной музыки. Далее, в октябре пройдёт фестиваль в Цюрихе. В сентябре 2020 года – конкурс-фестиваль в Санкт-Петербурге.
Кроме этого, конечно, есть выпуск диска Шопена, есть разные участия в абсолютно разных проектах, которые не мои. И самое главное, планирую чаще приезжать в Лондон. Потому что этот город мне очень нравится с детства, но почему-то я приезжаю сюда раз в десять реже, чем в Токио или в Шанхай.
Фото Тани Найден