Загрузка ...
Раз все здесь свои, чего уж правду скрывать, мы изредка (время от времени / частенько / постоянно) сталкиваемся с взаимным недопониманием. Не то чтобы наши менталитеты совсем не монтировались, но есть моменты… Что для нас честный ответ — для англичанина может оказаться ужасным хамством, а их жест вежливости может быть воспринят нами как лицемерие.
Начнем с того, как эти заметки зародились.
В далеком 1991 году ничто ничего не предвещало. Я уже училась в институте, была вполне себе юной и свободомыслящей девушкой и тут внезапно — бам — я приземлилась в Лондоне. Честно говоря, никто не ожидал этого. Меньше всего — Лондон и англичане. Как они сами говорят: «They didn’t know what hit them». Ведь, во-первых, я научила их пить, рассказывать искрометные анекдоты и ругаться по-русски, а во-вторых, за мной стройным клином потянулись остальные 300 тысяч моих соотечественников (давайте сразу договоримся: эта колонка не про скромность!)
Теперь в Лондонграде все по-другому, и люди из России прилетают кто налегке, кто с вечерними платьями, кто с парой миллиардов. А в те далекие времена, когда я высадилась в Хитроу, в моем чемодане болтались русско-английский разговорник, томик Оскара Уайльда и две банки тушенки. «Британия Британией, — сказала моя бабушка, — но кто его знает… На Лондон надейся, а сам не плошай!» Сами понимаете — своя тушенка ближе к телу.
На второй день по прибытии я написала подробное письмо: о толерантности, равноправии, дружелюбности, манерах, small talk, stiff upper lip и многих других чертах британского быта и характера. Письмо было на двадцати страницах, и как бы мне хотелось эти заметки перечитать сейчас! Но никак нельзя, к сожалению. Это и еще несколько столь же важных писем были опущены мной в знаменитые (я о них столько читала и слышала!) лондонские почтовые ящики-тумбы, которые на деле оказались красными уличными контейнерами для мусора. Говорю ведь: слышала много, но лично не видела.
С тех пор прошло много лет, темы, затронутые в том первом письме, животрепещут и сейчас. И волнуют меня так же. Волнуют настолько, что я стараюсь делиться наблюдениями: несколько историй я рассказала во время стендапов в Пушкинском доме, одну — на YouTube-канале ZIMA, и вот — рубрика родилась.
Итак, мы и наши соседи англичане. У нас много общего, и в первые месяцы жизни в Англии мы с восторгом отмечаем эти сходства. Это нормальное поведение человека: выехав за околицу родной деревни, он — на уровне какого-то исторического сознания и первобытной памяти — ожидает встретить гогов и магогов, а тут — милые воспитанные люди. Но потом, освоившись с мыслью, что люди — везде люди, начинает вдруг замечать разные маленькие (и не очень) детали, черты и различия. Иногда с удивлением, иногда с умилением, а иногда с плохо скрываемой досадой.
Мы, оказывается (вдруг), разные настолько, что даже базовые понятия и мотивы у нас полярно не совпадают. Даже те из них, которые при первом знакомстве казались общими. Например, страсть к спорам. Спорить о политике, музыкальных пристрастиях и футболе (я сейчас даже не буду начинать эту тему, она заслуживает отдельного опуса) мы привыкли с детства. Но даже я никогда не встречала больших спорщиков в своей жизни, чем англичане. Они будут биться с вами до последней капли крови, лишь бы отстоять свое мнение.
Тут самое время отметить второе свойство англичан, в этот раз уникальное: считать, что все нужно делать по-британски, ибо это правильно. Но самое главное, скажем честно, в этом то, что британцы считают, что это также и единственно верно. И вот эти два качества в одной английской пробирке превращаются в ту самую гремучую смесь.
Набившие оскомину еще с подачи Всеволода Овчинникова два крана без смесителя как были, так и остаются прекрасным материалом для взрывоопасных экспериментов. Попробуйте поговорить с англичанами на эту тему. И вы обнаружите, что в XXI веке в центре просвещенной Европы можно встретить упоротых ретроградов, по сравнению с которыми самые отпетые ортодоксы любой конфессии выглядят пламенными прогрессистами.
В ходе этого смелого эксперимента вы увидите, как на ваших глазах блестящий преподаватель философии Оксфордского университета со скоростью посинения лакмусовой бумажки превращается в упрямого осла, утверждающего, что нет в жизни человека ничего более естественного и приятного, чем полоскать руки в мутной раковине, заткнутой пробкой, или — при отсутствии пробки — пытаться избежать ожогов, попеременно суя ладони то под кипяток, то под ледяную воду, льющиеся из символа и гордости Британии — двух независимых краников!
Решив в свое время докопаться до истины и получить ответ на вопрос «но почему?!», я проводила социологический опрос с целью спровоцировать как можно больше англичан на разговор, почему же это гениальное доисторическое приспособление не самый бессмысленный атавизм в мире. «Приведите примеры! — взывала я, не осознавая всей опасности такой провокации. — Ну, хотя бы один довод в пользу этой отрыжки прошлого!»
В общем, ответят вам, скорее всего, что это традиционный, очень удобный (почему — не скажут), экономный и единственно правильный (ну, естественно) способ подавать воду. Попробуйте сами поговорить со своими друзьями-англичанами. Только держите себя в руках и сохраняйте дистанцию на всякий случай.
Упертость в собственной правоте касается не только мытья рук, конечно. У англичан есть свои личные методы и способы на каждый случай жизни. Они могут касаться абсолютно разных вещей, но объединяет их то, что все они правильные и правильность их непоколебима.
Однажды у нас были гости, и приятельница спросила, над чем я работаю. А надо сказать, что в то время я была собкором газеты и писала о моей жизни в Англии в далекую Москву, поэтому ответила: «Подмечаю некоторые вещи, в которых мы отличаемся. Это достаточно смешно». «Серьезно? — спрашивает она. — И о чем же?» «Некоторые вещи вы делаете очень странно», — продолжила я, не понимая, какую яму я для себя рою. Тут уже и ее супруг навострил уши и спросил: «Какие же?» Мой бывший муж болезненно пнул меня под столом, и я проблеяла: «Разные…», начав вставать, цепляясь за тарелки. Не тут-то было — на меня смотрели по-настоящему заинтригованные люди, и я сдалась. «Вот, например, вы выходите из ванны, полной пены, и сразу вытираетесь!» «А как надо?» — обескураженно спросила пара. «Ну, как надо…, — даже немного теряюсь я от очевидного. — Надо смыть с себя пену сначала! Надо взять душ и по-быстрому себя облить водой. А то как же — полотенцем пену растирать!» «Да сколько там пены?! — возопила слабая половина пары. — Это что же, по-вашему, нужно за ОДИН РАЗ и ванну принимать, и душ?!» «Почему же сразу «принимать» душ? — говорю я. — Просто по-быстрому смыть пену». И тут я понимаю, что она завелась не на шутку. Кипит от негодования и не отстает: «Нет, минуточку! Ты понимаешь, что в ванную ты выливаешь максимум два колпачка пены или шампуня? Один колпачок — это примерно 15 миллиграммов. Два колпачка — тридцать. Объем ванны примерно 180 литров или даже больше! Тридцать миллиграммов на 180 литров — это максимум пятнадцать тысячных процента! Ты вообще представляешь себе, что такое пятнадцать тысячных процента?! Это если ты себе джин-тоник заказываешь, а тебе в стакан тоника каплю джина накапают из пипетки! Ты ж не почувствуешь даже! А в ванне, значит, вы, русские, эту сотую долю чувствуете! Скажите, какие принцессы на горошине!» Что сказать, она к нам больше не приходила, и я не смогла продолжить дискуссию.
Или возьмем, скажем, одного старого приятеля Джулиана — учителя младших классов. Он был приятным собеседником, и у него, как у человека, привыкшего иметь дело с рассеянным вниманием малолетних, всегда имелась в запасе пара домашних заготовок, призванных мгновенно заинтересовать их и отвлечь от возможности быть поставленными на учет в детской комнате полиции.
Каждую пятницу мы собирались в пабе, и однажды Джулиан с жаром рассказал нам, что брат его девушки-финки, приехавший в гости на выходные, оказался страшнейшим всезнайкой и напыщенным придурком. «Представьте, — начал он, — разговор зашел о медицине, и этот хмырь спросил у меня, какая нормальная температура тела человека. Я, естественно, поинтересовался, что значит «нормальная», и заметил, что все зависит от человека». Попивая пиво, все собеседники за нашим столом покачали головами и слегка недоуменным пожатием плеч подтвердили, что и сами бы так ответили. «Так нет, этим не закончилось! — хлопнул по колену Джулиан. — Этот пафосный индюк заявил, что температура должна быть 36,6! Что это-де — общеизвестный факт, что мне как учителю это необходимо знать и что в Финляндии это известно всем, включая школьников! Я пытался ему объяснить, что у нас в стране это отнюдь не факт и что медицинские стандарты и протоколы в каждой стране разные, но он даже слушать не стал». Присутствующие допили и заказали по новой пинте, всем своим видом демонстрируя сомнения в том, стоит ли продолжать встречаться с сестрой такого типа. «Конечно, 36,6», — ничтоже сумняшеся встряла я. Никто, конечно, не ожидал такого поворота событий, несколько человек даже поперхнулись, у усатого брата Джулиана повисла на усах невытертая пена, а мой бывший муж примиряюще сказал: «Я же говорил, она у меня очень умная». «Да причем тут это, — с досадой возразила я (мы с ним вообще мало в чем соглашались). — Как общеизвестный факт может разниться в зависимости от страны? В России это знают не только школьники, но и воспитанники детских садов — у нас санитарно-просветительская работа на уровне! А вы что, действительно этого не знаете?»
«Да?! — побагровев взвыл учитель младших классов. — Хорошо! Тогда ответь… С какой скоростью бегают пингвины?» Я несколько оторопела, а он торжествующе заключил: «Пингвины бегают медленнее, чем идет среднестатистический человек, — это примерно 4 километра в час. И это, представь себе, — базовые знания в Англии!»
Обо всем остальном поговорим в следующий раз, обещаю!
И, как это принято у англичан, правовая оговорка: здесь я рассказываю о своих наблюдениях, но если у вас есть свои, то жду ваших откликов, даже если они в корне отличаются от моего мнения.