Загрузка ...
Большая выставка южноафриканского художника Уильяма Кентриджа в Королевской академии искусств на Пикадилли стала для меня одновременно открытием и… премьерой.
Открытием, потому что на моей собственной карте Южной Африки появилось еще одно важное пространство: мир Кентриджа.
Премьерой, потому что у Кентриджа театр и изобразительное искусство соединяются как ближайшие родственники. Анонс у входа — Let the Drama Begin at the End — задает тон. Входя, ты как будто проникаешь сквозь театральный занавес и попадаешь в первый зал выставки и в первую сцену спектакля, который предстоит увидеть.
Кураторская логика, кажется, заключалась в том, чтобы показать изобразительный спектакль в трех действиях и десяти сценах, то есть залах, не считая различных ответвлений: интермедий.
Первое действие — Йоханнесбург времен апартеида в 80-е годы прошлого века — начинается с ранних черно-белых работ с вкраплениями цвета (уголь, мел, карандаш). Кентридж вглядывается в жизнь и обитателей своего родного и, очевидно, важного для него города.
Это взгляд человека, принадлежащего к интеллектуальной, творческой и политической элите белого Йоханнесбурга. (Родители Кентриджа — известные адвокаты, защищавшие темнокожих активистов). Он — человек от театра. До того как стать полноценным художником, Уильям учился актерскому мастерству в Париже и вернулся в Йоханнесбург в те времена, когда многие и многие белые южноафриканцы эмигрировали. Возможно, Кентридж чувствовал, что родная южноафриканская земля и есть источник его вдохновения, что он плоть от плоти принадлежит ей, что в отрыве от нее творчество его обеднеет. Это лишь догадки, но театральная природа его художественного таланта не вызывает никаких сомнений.
Знакомая Кентриджу светская жизнь Йоханнесбурга разворачивается в серии картин, где зажиточные прожигатели расистской жизни, посетители ресторанов и театров (только для белых) вдруг превращаются в малоприятных животных. Вот здесь ты еще элегантный баловень судьбы, а через минуту глянь — ты уже пятнистая африканская собака. Или вот сейчас ты еще смеющаяся дама с бокалом холодного южноафриканского игристого, вся в бриллиантах, добытых из южноафриканских шахт, а на самом деле ты гиена (триптих The Boating Party, 1985). И рядом со всем этим разгулом людей и животных — автозак, набитый черными головами (Casspirs Full of Love, 1989), или горящая шина на шее воображаемого африканца (Warthog and Necklace, 1985). Жестокая казнь от рук своих товарищей, ждавшая тех африканцев, кто сотрудничал с белыми властями апартеида.
Кентриджу становится тесно в статичных рамках рисунка. Он начинает фотографировать изображения и соединяет кадры в движущиеся картины, похожие на анимацию. Так возникли одиннадцать коротких фильмов, которые он снял в течение тридцати лет. Кентридж придумывает различных узнаваемых персонажей, и они начинают жить своей экранной жизнью. В работе «Йоханнесбург, второй величайший город после Парижа» (Johannesburg — Second Greatest City after Paris, 1989) появляется выдуманный капиталист и владелец недвижимости Сохо Экстин (Soho Eckstein) в полосатом пиджаке и с большой сигарой. Из-под телефонных трубок, которыми он будто жонглирует, вылетают звуки коммерческих сделок и символы (включая серп и молот). В это время его супруга в ванной отправляется в плавание по волнам супружеской измены.
Страшный персонаж Убу (Ubu Tells the Truth, 1997), палач и убийца, перевоплощается в различных существ и предметы под умиротворяющую псевдоголландскую мелодию типа умпа-умпа, на языке африкаанс. Но то тут, то там в эту мелодию вклинивается африканское песнопение (African chanting) как музыкальный протест. Четверть века спустя, к открытию выставки, Кентридж расписал стены этого зала своими страшноватыми рисунками — такой современный орнамент к собственному фильму двадцатипятилетней давности.
Кентридж не опускается до уровня карикатуры или политического плаката. Игра и фантазия крепко держатся на ясном и внятном замысле. Как в театре, где на сквозное действие нанизаны персонажи, стили, форма.
Второе «анимационное» действие выставки, где персонажи, истории, аллюзии и символы теснятся одновременно на пяти больших экранах и требуют времени и внимания.
Переход в анфиладу залов сродни возвращению в театральный зал после антракта. Здесь фантазия не знает границ — от огромных полотен на ткани, географических карт в мир Кентриджа, до маленького игрушечного кукольного театра и видео танца и костюма на тему китайской революции. Все это сдобрено значительной дозой самоиронии. В видеозаписи самого себя (Drawing Lesson 17 и Interview) два Уильяма Кентриджа в одинаковых костюмах спорят друг с другом об искусстве, при этом первый Кентридж укоряет второго Кентриджа. В общем, Кентридж против Кентриджа. При этом на заднем плане — на стене за их спинами — читаются разные надписи, в том числе слово «Дегенераты», написанное на чистом русском языке. Это умно, обаятельно и смешно.
Последнее, третье, действие и последний зал выставки посвящены опере «В ожидании Сибил»(Waiting for the Sybil, 2019), которую Кентридж поставил в Риме и которой мы не видели и поэтому не знаем, что случилось с Сибил, дождались ли. Но сценография Кентриджа отсылает нас к конструктивистским формам 1920-х годов. Круги, овалы, тарелки, кубы на сцене позволяют предположить, что эта постановка сильно отличалась от традиционной итальянской оперы. И это интригует и увлекает за собой так же, как и вообще погружение в мир художника, актера и полифониста Уильяма Кентриджа. Мир, который прочно берет свое начало в Йоханнесбурге и Южной Африке, но там совершенно не заканчивается.
