Загрузка ...Лекция, организованная Британско-грузинским обществом (British Georgian Society), прошла на днях в Грузинском посольстве в Лондоне. Вино, на стенах – горы под гордыми лозунгами («Georgia – Europe’s first civilisation», «Georgia – Europe’s highest settled mountains» и другими, скромнее). Рассказчик – седобородый ироничный профессор Emeritus Дональд Рэйфилд, специалист по Кавказу, некогда опубликовавший статью о Мандельштаме.
Герой, товарищ-академик Николай Марр (1865-1934), имел непосредственное отношение не только к Грузии и России, но и к Великобритании. В Грузии он родился, в России при Сталине развернулся до Верховного Языковеда страны, а в Великобритании… – ее гражданином он оставался всю жизнь. Дело в том, что его отец, Джеймс Монтегю Марр, шотландец-авантюрист, случайно забрел в Грузию еще до Крымской войны, да так там и остался. В грузинском посольстве присутствовало сразу три нынешних, шотландских Марра, и в конце обсуждения даже всплыл вопрос о наследстве, которого грузинский Марр был в свое время лишен.
Итак, отец и сын были авантюристами. Но если Марр-старший прославился в сфере торговли, дружил с князем Гурийским и первым завел в Грузии чай (да-да, тот самый грузинский чай), то Марр-младший подвизался в науке и великих знакомых имел гораздо больше. Касательно лишения наследства и отца: есть легенда, что отцом был сам князь Гурийский (примерно так же, как у Сталина – путешественник Пржевальский).
Родившись в Кутаиси, Марр с детства овладел несколькими языками, помимо грузинского, – правда, все с большими огрехами. Скажем, в его «зрелых» сочинениях на русском без труда можно найти ошибки, которые никто не посмел корректировать. О его знании армянского ходили анекдоты: якобы на одной из лекций по армянской грамматике некий слушатель стал его почтительно исправлять, объясняя, что он – носитель языка. «Вы – рыба! – Возмутился Марр. – А я ихтиолог!».
Представление Марра о том, что он прекрасно владеет армянским, сыграло с ним злую шутку: его стала использовать местная жандармерия при допросах армян-заключенных. Продолжалось сотрудничество и потом, когда он уехал в Петербург и закончил там университет. Впрочем, в дореволюционные годы он сделал немало полезного – в области грузинской филологии, археологии и истории. Он прекрасно издавал древние грузинские тексты, вел раскопки в Ани, писал учебники «кавказских» языков…В 1911 г. он стал деканом факультета восточных языков Петербургского университета, а в 1912 – действительным членом Императорской академии наук!
И вот тогда его идеям потребовался новый масштаб, захотелось связать языки Кавказа с другими. Так и возникли знаменитые «яфетические» (грузинский, армянский, баскский+семитские) по имени сына Ноя Яфета. Постепенно в «яфетические» Марр принял множество языков-парий, включая исчезнувшие этрусский и пеласгский.
Случилась революция. Сын Марра оказался в белой армии, у него самого был не ахти какой пролетарский статус. Тогда-то и сыграла свою роль гениальная интуиция. Вместо того, чтобы уехать, скажем, по месту своего гражданства, Марр остался и стал активно сотрудничать с новой властью. Активней любого из бывших членов Императорской Академии и сотрудников жандармерии. Вместе с полезными цитатами из Маркса и Энгельса и дружбой с Луначарским и Бухариным пришли новые теоретические откровения.
В ноябре 1923 г. было провозглашено открытие «нового учения о языке», как теперь стала называться «яфетическая теория». Марризм внедряли во всей стране. В МГУ, например, этим занимался небезызвестный А.Я.Вышинский, будущий прокурор, а в Ленинграде сам Марр. К слову сказать, многие настоящие ученые попали под обаяние Марра без всякого насилия: ему искренне помогали физики, востоковеды и литературоведы.
К началу 1930-х «новое учение» воцарилось в лингвистике столь же основательно, как мичуринско-лысенковское в биологии. Сравнительное языкознание, славистика, тюркология – все были объявлены лженауками, за приверженность к которым можно было и поплатиться. Некоторые ученые были расстреляны. Впрочем, та же судьба ждала и главных «подмарков», малограмотных последователей академика, уже после его смерти.
В чем состояло «новое учение», толком не мог объяснить и сам Марр. Кто осмеливался, тот шутил, что «марризм=марксизм+маразм». Кроме трогательных представлений о «яфетических» языках, была теория об особом «языке трудовых классов» в противоположность «эксплуататорскому»; ненависть к «буржуазной» и «фашистской» индоевропеистике; сногсшибательное предположение, что все языки произошли от четырех «диффузных выкриков» СОЛ, БЕР, ЙОН и РОШ. От «рош», к примеру, «красный», название «русский», а также «этруски», «пеласги» и «лезгины». Марр также объяснил, что языки вовсе не расходятся от некоего древнего праязыка, а, наоборот, сливаются! И сольются в результате «революционных взрывов» в единый язык, конечно же, пролетарский. Русский язык ближе к грузинскому, чем к украинскому, «hund» и «hundert» одного происхождения, все языки проходят стадию, когда вода называется «су» и т.д.
Кроме звания вице-президента Академии Наук СССР и главы Института Языка и Мышления своего имени, у Марра было множество других – например, «почетного краснофлотца». Ему повезло умереть в 1934 г. в своей постели, до массовых расправ с учеными. Но порой с филологами и историками расправлялись от его имени.
«Новое учение» прожило еще 16 лет. А в 1950 г. в «Правде» неожиданно по его поводу началась дискуссия, завершившаяся статьей самого Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». С «марризмом» было покончено. Причины, по которым Сталин решил разделаться с «новым учением», до конца не ясны. Зато потом Юз Алешковский имел все основания написать знаменитые строфы:
Товарищ Сталин, вы большой ученый,
В языкознанье знаете вы толк,
А я – простой советский заключенный,
И мне товарищ серый брянский волк.