Мой район — Golders Green

По сути, Голдерс Грин – это Outer London. Но от моего дома до Лейстер-сквейр по Северной ветке ровно 30 минут, если TFL не подведет. При этом не то, чтобы ближний свет – до северной кольцевой дороги пешком пять минут.

В названии слышится что-то золотое. Но ни к золотникам, ни, тем более, золотарям наш район не имеет отношения. Голдер – это было такое семейное имя, по крайней мере, в XIV веке.

Живут здесь, как  и повсюду в Лондоне, все, кто угодно. Но есть и преобладания. Скажем, по небольшому статистическому преобладанию, наш район считается особо еврейским. Есть синагоги, йешивы, кошерные магазины и рестораны, и даже еврейское кладбище, куда сложно попасть – во всех смыслах, и туристическом и посмертном. Кажется, там настоящий закрытый клуб. На хануку на перекрестке у станции метро иудеи зажигают пятиметровую и семисвечную менору, что-то поют и обидчиво смотрят на равнодушных прохожих. По мнению других лондонских евреев, наши несколько диковаты. Однако англичан, кстати, у нас больше, чем евреев, и они тоже поют при первой возможности, например, после просмотра футбола в своем обычном английском пабе.

Кроме того, благодаря католической церкви св. Эдуарда Исповедника (или школе английского языка Kingsley в ее хозяйственной пристройке?), у нас много католиков. От итальянцев и до поляков. Итальянцы, к примеру — наша хозяйка-старушка, живущая на первом этаже (мы на втором), ее сестра, занимающая соседний дом, и ее многочисленные пожилые племянники и племянницы, точного числа которых не знает, кажется, сама мать. Когда у нас происходит авария по сантехнической части, то квартиру наводняют племянники. Это принцип: сначала они, а потом уже слесарь. Они приходят один за другим, очень вежливые. Их крайне  интересует наша сантехника. Чуть зазеваешься – они разбирают ее до основания. Потом удивленно качают лысеющими головами и допускают настоящего слесаря. Одного из двух: итальянца и, если катастрофа происходит на Пасху, – раввинистического еврея.

Поляки – наши соседи с другой стороны. Вернее, их часть: многодетная мать-героиня и ее суровая мать. Дети – поляки только наполовину, потому что отец у них африканец. Еще к матери-героине приходят подруги, польские, русские и литовские, но все мастерски матерятся, особенно осенними вечерами. Итальянцы проявляют себя на районе, как положено, пиццериями и ресторанчиками, в названия которых норовит пролезть слово «Amore». Поляки изобретательней: они постоянно что-то возводят и едят исключительно польское. Польское покупают в своих магазинчиках (спасибо за творог! за черный хлеб! за малосольные огурцы!) — причем не только польских. Иногда даже продавцы corner shop’ов, индусы, спрашивают у меня, что я такое у них купил («Это сыр? Сыр-рулада? Сэр, а я думал, это сосиски…»).

И наконец, у нас есть персы. Но не такие, как те, что трудятся над ядерной бомбой в Иране. Как объяснил мне мистик-таксист, тоже перс, все свободное время разбирающий санскритские рукописи, наши персы – не мусульмане. Ни-ни! Они и не выглядят как мусульмане. Женщины гордятся своими джинсами и непокрытостью головы (правда-правда! Мне об это радостно говорила персидская продавщица, потрясая копной рыжих волос). Наши персы – иудейского и зороастрийского вероисповедания. Огнепоклонники! И, конечно, от них у нас – ресторанчики, магазины и лавка умопомрачительных сладостей («Да-да, это пахлава, сэр, а этот торт зовется «наполеони», как вы догадались?»).

Достопримечательностей в Голдерс Грине вполне достаточно, правда, все сплошь исторические. Современность у нас не в архитектуре (если не считать светофоров, все сооружения – старше 60 лет), а в людях, конечно. Да и то, наши здания – невелики, в основном, двухэтажные. Только в последние годы, воспользовавшись милостивым разрешением Council’а, некоторые уважающие себя дома обзавелись третьим этажом, скоропалительно возведенным все теми же поляками. Наш дом пока остается двухэтажным, порождая легкое чувство неполноценности. Неба вокруг становится меньше, но и до небоскребов еще далеко.

Жители к современности тянутся всей душой. Вот скажем, персы. Узнав, что у нас есть специальный магазин персидской музыки, мой друг-музыкант из Москвы рассказал мне о традиционной персидской дудко-флейте «туйдук». Я понял рассказ как намек и пошел закупаться подарками. «Туйдук? – хладнокровно переспросил меня продавец, — вот, пожалуйста». И предъявил мне диск с хипповатым и большеглазым, явно персидским кларнетистом на обложке. Нет, туйдук традиционней… и гораздо персидистей. «А, значит, вот!». И мне был невозмутимо предъявлен другой диск, с портретом сразу двух медно-блещущих саксофонов.

А исторических достопримечательностей предостаточно. Скажем, прямо напротив закрытого еврейского кладбища располагается радушно распахнутый вход в Golders Green Crematorium. У них, видимо, какие-то взаимные обязательства: у ворот каждого имеется надпись, что конкурент – строго напротив. По причине закрытости еврейского кладбища, я не знаю, кто там покоится. Но на кладбище при крематории очень много евреев. Например – Зигмунд Фрейд и его дочь Анна Фрейд, тоже психоаналитик. С прахом отца-основателя психоанализа на прошлый Новый Год случилась трагикомедия. Он хранился в закрытой кирпичной беседке в древнегреческой урне, вернее, огромном древнегреческом скифосе с изображением Диониса. Разница между урной и скифосом здесь существенна: скифос значительно тяжелей. На самый праздник в беседку проник незадачливый вор. Возможно, поклонник психоанализа. По крайней мере, он пытался вазу с прахом украсть. Но не рассчитал свои силы и смог ее только обрушить, при этом весьма повредив, то есть, говоря честно, разбить. Наверное, узнай Фрейд об этой истории, подивился бы ее психоаналитическому значению.

Само здание крематория – тоже памятник архитектуры, из красного кирпича, Grade II, а еще там есть мавзолей, похожий на обсерваторию (тоже Grade II), построенный Эдвардом Лаченсом (Luytens). Тем самым, что придумал для всего мира «могилу неизвестного солдата», Кенотаф на Уайтхоле, и застроил половину Нью-Дели в Индии большими воротами и прочими административными зданиями.

Есть у крематория суровый «коммунистический уголок», посвященный британской компартии. А еще в колумбарии и вокруг покоится очень много достойных английских писателей (Брэм Стоукер, Дорис Лессинг, Кингсли Эмис) и не менее достойных русских «артистов» (балерины Анна Павлова и Тамара Карсавина, художник Борис Анреп). Однако бродить по кладбищу можно не только из-за покойников. Есть там, к примеру, «японский прудик» и сад.

У нас вообще очень зелено. Если подумать, то район – это сплошные парки, по крайней мере, я обнаружил и изучил целых четыре! Все это – протянувшиеся на север обрывки знаменитого леса Hampstead Heath, только принявшие разные имена. В том, что называется Golders Green Park, есть, между прочим, свой маленький и совершенно бесплатный для посещения зоопарк. Там живут ослики, страусы эму, совы, олени, и более экзотические существа. Мадагаскарские лемуры. Латиноамериканские носухи-коати, вся жизнь которых, естественно, посвящена вдохновенному рытью окружающего пространства. И, наконец, загадочный патагонский зверь мара, печальноглазая помесь зайца и кенгуру.

К слову о парках и зелени. Тот самый «город-сад», о строительстве которого через четыре года давным-давно предупреждал Маяковский, был впервые построен у нас. Сам «город-сад», как известно, придумал англичанин Эбенезер Говард. А возведен он был у нас, при участии знаменитой благотворительницы леди Барнет (другое творение – Whitechapel Gallery!), на земле, купленной почему-то у Итонского колледжа. Все это называется Hampstead Garden Suburb. Реклама железных дорог в северном направлении в 1930 годах строилась на идиллических изображениях нашего «города-сада». Выглядит он неплохо, хотя, на мой взгляд скучновато. Домики-садики-и-лужайки. Там есть площадь с двумя церквями, одна, Св. Иуды, тоже Grade II, — и тоже творение Эдварда Лаченса.  Кстати, как раз у этой церкви снимали один эпизод «Harry Potter and Deathly Hollows». Я подумал и решил, что это тоже говорит что-то в пользу нашего Голдерс Грина.