Зиновий Зиник — автор десятка книг прозы (его роман «Руссофобка и фунгофил» был экранизирован британским телевидением), москвич поколения семидесятых и житель Лондона с сорокалетним стажем. С конца 80-х до середины 90-х годов Зиник жил в поместье своего друга, лорда Филлимора, где учился ухаживать за английским газоном, изучал любовные отношения ослов с лошадьми, сторонясь коров и назойливых соседей с крикливыми павлинами. Он записывал свой опыт в виде историй — эти скетчи вышли в свет под одной обложкой с названием «Письма с третьего берега» (издательство «Русский Гулливер», Москва, 2008). Зиновий предложил новым лондонцам, читателям Russian Gap, познакомиться с некоторыми эпизодами этого повествования – с обновленными специально для нашего сайта комментариями и фотографиями, которые нигде раньше не публиковались.
Третий берег – это, конечно же, остров. Место действия – Англия. Но это общее заблуждение, что Англия – остров. Англия – это много островов. И у каждого острова есть свой Робинзон Крузо. И не один. Более того, поскольку каждый человек – это остров, мы все – Робинзоны собственной жизни.
В первой четверти второй половины семидесятых годов, через пару лет после моего прибытия в Лондон (1975 г.), моя подруга Маша Слоним встретилась с моим другом лордом Робином Филлимором (я подружился с Робином, встретившись с ним за год до этого на лекции Александра Моисеевича Пятигорского). Однажды я пригласил Робина на свой день рождения в квартире Маши, где я тогда жил. Праздник с водкой и танцами закончился под утро, и Робин из этой квартиры так и не ушел. Он развелся со своей женой-аргентинкой и в конце концов Маша Слоним стала леди: леди Мария Филлимор. Робин не захотел жить в поместном особняке с матерью, и тогда на территории его поместья (между старинным городком Хенли-на-Темзе, где проходит ежегодная легендарная регата, и мрачным Редингом с тюрьмой, где отсидел свой срок за гомосексуализм Оскар Уайльд) для молодоженов отреставрировали – с двумя ваннами и тремя сортирами – средневековый сарай с балками и галереей. Там началась веселая жизнь с козой, осликом, лошадьми и собаками. Она продолжалась до середины восьмидесятых годов и закончилась печально. Робин был аристократом-эксцентриком из семьи английских католиков. Он знал наизусть классиков английской поэзии, но в состоянии запоя (а случалось это все чаще и чаще) начинал воображать себя Мессией – реинкарнацией Христа. Спасали психиатры и медикаменты, но в один из таких периодов – он в какой-то момент оказался без присмотра — все закончилось печально: отравление наркотиками и алкоголем со смертельным исходом. В те годы в России началась «перестройка». Маша в конце концов перебралась в Москву на постоянное место жительства (хотя и с британским паспортом). Но сарай в поместье Филлиморов нельзя было, согласно брачному контракту, ни продать, ни сдать. Поэтому на несколько лет я получил в свое распоряжение это удивительное помещение в сердце Англии. Общение с Робином подарило мне в свое время роман «Лорд и егерь» (о встрече аристократа с диссидентом, где прообразом диссидента был наш общий друг Владимир Буковский), но к тому моменту в Москве открылся еженедельник «Итоги» (под редакцией Сергея Пархоменко и Маши Липман), где сотрудничало несколько моих друзей (включая Машу Гессен и Льва Рубинштейна). Так возникла идея «Писем с третьего берега» – хроники пребывания среди артистократов в английской сельской местности безродного космополита-эмигранта из России. Начнем с начала – с первого дня в сарае с двумя ваннами и тремя туалетами.
Наша загородная резиденция – бывший средневековый амбар в поместье Филлиморов – поражает входящего прежде всего конфигурацией пространства. Меня всегда интриговали пропорции жилого помещения в отношении к размерам существа, это помещение населяющего. Например, улитка носит свой дом на спине, как эмигрант воспоминания о своей оставленной родине. Муравей, наоборот, обратный случай: он в миллион раз меньше дома-муравейника, в котором он обитает. Слепой крот роет самые запутанные подземные ходы на свете. Птица строит гнездо, где она может лишь высиживать яйца, и при первой же возможности это гнездо покидает. Лишь человек соотносит свои пропорции с размерами своего жилья. Об этом знали древние греки и их подражатели эпохи Ренессанса.
«Не знаю, как насчет Ренессанса, — сказала моя жена Нина Петрова, — но у заурядных англичан денег мало, а при этом каждый хочет, чтобы его жилье выглядело как особняк. В результате дома состоят из одних лестниц. Дом в три этажа, но места хватает только на лестничные площадки. И еще спальни. Только и делают, что ходят по лестницам и спят».
«И еще ходят в туалет. В стандартном английском доме по меньшей мере два туалета: наверху и внизу».
«Здесь их целых три», — сказала Нина.
«Не в этом ли гуманизм английского жилого помещения? По крайней мере, здесь туалет с ванной расположены рядом со спальней, в отличие от российских квартир, где сортир непременно рядом с кухней», — заметил я. У русских и англичан разная логика в последовательности физиологических отправлений.
«Русские в коровниках пока не живут», — сказала Нина Петрова. Название средневекового амбара Crumplehorn происходит действительно от названия бывшего коровьего стойла (у коровы, судя по всему, были кривые рога) – crumplehorn, «кривой рог». Корова тут паслась в викторианскую эпоху и оставила своим потомкам эпохи холодной войны свое имя, выжженное каленым железом на перекладине стойла. Мой друг, покойный лорд Филлимор, нашел эту перекладину в крапиве у забора. Так что по-русски это место следует называть «Кривой рог». Мы живем в Криворожье. «Как этот бывший сарай-коровник ни называй, а интимности тут нет ни по-русски, ни по-английски. Тут все видно и слышно. В этом доме, как на городской площади, некуда приткнуться: тут ничего, кроме потолка с галереями», — сказала Нина.
«Зато это помещение похоже на театр», — сказал я в ответ. И действительно: главный вход в дом отделен занавесом, как будто там кулисы. Слева и справа над залом перед входом галереи: они как ложи бельэтажа. Своей театральностью помещение напоминает об эксцентричности его бывшего владельца, покойного лорда Робина: под его руководством и был возведен из руин этот архитектурный бред. «Мы тут устроим театр. И еще это похоже на храм. Мы тут устроим ритуальные действа. Мы тут создадим целый религиозный культ, — я изо всех сил старался быть позитивным. — Мы объединим родственные души под одной крышей, под сводами нашего храма сойдутся все наши хорошие друзья, веселые соседи и добрые животные».
«Во-первых, храм этот не наш. Не знаю, как насчет друзей, но соседи, уверяю тебя, припрутся без приглашения», — сказала моя жена Нина Петрова. Она у нас скептик и фаталистка. А поскольку счастливые моменты в жизни - исключение из правил, Нина в большинстве случаев оказывается права. Соседи действительно приперлись первыми. Точнее, соседка. Не успели мы осмотреться, как за спиной раздались шаги. Мы с Ниной обернулись. Перед нами стояла женщина. Она вошла через наши открытые двери-окна - те, что смотрят на лужайку с лошадьми. Я подозревал, что это соседка. Но не был уверен. А моя жена Нина Петрова никогда не уверена ни в чем. Особенно в загородной местности.
«Hola. Buenos dias», — сказала соседка на каком-то латинском наречии. Потом перешла на английский, но не совсем: «Я ваша соседка. Comprendre? Yo me llamo Phinella. Hablo muy poco espanol?»
«Что за тарабарщину она несет?» — спросила меня Нина по-русски. Насколько я понимаю, соседка говорила по-испански. Может быть, потому, что ее зовут, как я понял, Финелла. О чем я и сказал Нине. По-русски. Потом обратился к соседке Финелле по-английски:
«А почему вы говорите с нами по-испански? Вы испанка?»
«Я думала, что вы иностранцы», — сказала соседка на чистейшем английском. Интересная логика. Даже если мы иностранцы, почему надо автоматически делать вывод, что мы не говорим по-английски? О чем я и сказал Финелле, умолчав о том, что мы тут в Англии двадцать с лишним лет, у нас британское гражданство, и мы поклялись (на Библии, между прочим) защищать жизнь королевы и ее законных наследников.
Гости в сарае. В центре слева — Маша Слоним (леди Филлимор), ее мать — Татьяна Литвинова (дочь сталинского министра иностранных дел Литвинова), Зиновий Зиник, Нина Петрова.
«Все вокруг рады вам, новым владельцам этого восхитительного средневекового амбара. Welcome», — и Финелла, приветствуя нас по-английски (английское слово barn — амбар — она произнесла с аристократически раскатистым и звонким “р”), уже на новых основаниях, чуть ли не сделала подобострастный книксен. Я поспешил сообщить, что мы не владельцы амбара. Мы друзья владельцев. Владелица, моя старая подруга леди Мария – безутешная вдова лорда Робина, после смерти мужа покинула Альбион и отбыла в свои восточные земли на неопределенный срок (где она выстроила такой же амбар меньших масштабов); по условиям наследства она не может ни продать этот дом, ни сдать его. Дом принадлежит поместью всего семейства Филлиморов. Чтобы дом не пустовал, она отдала его нам в безвозмездное и неограниченное, хотя и временное, пользование. Мы присматриваем за домом. За животными: лошадьми, козой, осликом, гусями и курами – присматривает конюшенная Линда.
На остреньком личике Финеллы появилось задумчивое выражение. Она оглядела помещение придирчивым взглядом: балки, уходящие к крыше, гигантские галереи вокруг открытого пространства залы.
«И всего две маленьких спальни на такое гигантское помещение?» — спросила она, как будто мы набивали цену этому жилью при продаже. Или же она прикидывала, сколько жильцов можно сюда впустить, если превратить амбар в придорожный пансион для туристов. Я промолчал. Нина тем более. «Какое разбазаривание пространства!» — окинула она еще раз помещение презрительно скептическим взглядом. Так глядят на новых русских, уплетающих икру ложками.
«Но зато тут два совмещенных санузла и дополнительный сортир», — поспешил я сообщить ей, как бы в свое оправдание. Но упоминание сортира соседка Финелла посчитала, видимо, оскорбительным и молча удалилась. Нина была в бешенстве:
«Зачем ты ей сказал?» — сказала она. Я вначале даже не понял, что она имеет в виду. «Зачем ты ей сообщил, на каких основаниях мы здесь? Тебя никто не тянул за язык».
«Меня никто не предупреждал, что это большой секрет. И что в этом страшного?»
«Теперь они будут считать нас какими-то скватерами, незаконными жильцами, нелегальными иммигрантами».
«Я гражданин этой страны. Я аккуратно плачу все налоги», — сказал я.
«Не зли меня. Ты понимаешь, что я имею в виду. Мы больше не сможем приезжать сюда инкогнито. Мы раскрыты. Разоблачены. Теперь каждая собака знает, кто мы такие».
К вечеру у соседей действительно завыла собака. Мы тогда не знали, что дело не в нас: соседская собака воет всякий раз, когда хозяина Питера – мужа Финеллы — нету дома.
Текст: Зиновий Зиник
«Необыкновенная история на Рождество» (The Man Who Invented Christmas, 2017) Красочный и атмосферный байопик о том, как Чарльз Диккенс…
Когда: 12 января, 19:00Где: Marylebone Theatre, 35 Park Rd, London NW1 6XT, UK На встрече…
1. «Девяноска» — Виктор Шендерович Сорок лет российской истории — от раннего Андропова до позднего…
В спектакле Жени Беркович хорошо известное предстает в новом, почти парадоксальном свете. Гротескные образы соседствуют…
Принц Эндрю и шпионский скандал Эта история началась еще на прошлой неделе, но настоящая битва…
В ноябре 2024 года Софья Малемина представила свою первую персональную выставку Abiogenesis в сотрудничестве с…
