Зиновий Зиник — автор десятка книг прозы (его роман «Руссофобка и фунгофил» был экранизирован британским телевидением), москвич поколения семидесятых и житель Лондона с сорокалетним стажем. С конца 80-х до середины 90-х годов Зиник жил в поместье своего друга, лорда Филлимора, где учился ухаживать за английским газоном, изучал любовные отношения ослов с лошадьми, сторонясь коров и назойливых соседей с крикливыми павлинами. Он записывал свой опыт в виде историй — эти скетчи вышли в свет под одной обложкой с названием «Письма с третьего берега» (издательство «Русский Гулливер», Москва, 2008). Зиновий предложил новым лондонцам, читателям Russian Gap, познакомиться с некоторыми эпизодами этого повествования – с обновленными специально для нашего сайта комментариями и фотографиями, которые нигде раньше не публиковались.
Третий берег – это, конечно же, остров. Место действия – Англия. Но это общее заблуждение, что Англия – остров. Англия – это много островов. И у каждого острова есть свой Робинзон Крузо. И не один. Более того, поскольку каждый человек – это остров, мы все – Робинзоны собственной жизни.
В первой четверти второй половины семидесятых годов, через пару лет после моего прибытия в Лондон (1975 г.), моя подруга Маша Слоним встретилась с моим другом лордом Робином Филлимором (я подружился с Робином, встретившись с ним за год до этого на лекции Александра Моисеевича Пятигорского). Однажды я пригласил Робина на свой день рождения в квартире Маши, где я тогда жил. Праздник с водкой и танцами закончился под утро, и Робин из этой квартиры так и не ушел. Он развелся со своей женой-аргентинкой и в конце концов Маша Слоним стала леди: леди Мария Филлимор. Робин не захотел жить в поместном особняке с матерью, и тогда на территории его поместья (между старинным городком Хенли-на-Темзе, где проходит ежегодная легендарная регата, и мрачным Редингом с тюрьмой, где отсидел свой срок за гомосексуализм Оскар Уайльд) для молодоженов отреставрировали – с двумя ваннами и тремя сортирами – средневековый сарай с балками и галереей. Там началась веселая жизнь с козой, осликом, лошадьми и собаками. Она продолжалась до середины восьмидесятых годов и закончилась печально. Робин был аристократом-эксцентриком из семьи английских католиков. Он знал наизусть классиков английской поэзии, но в состоянии запоя (а случалось это все чаще и чаще) начинал воображать себя Мессией – реинкарнацией Христа. Спасали психиатры и медикаменты, но в один из таких периодов – он в какой-то момент оказался без присмотра — все закончилось печально: отравление наркотиками и алкоголем со смертельным исходом. В те годы в России началась «перестройка». Маша в конце концов перебралась в Москву на постоянное место жительства (хотя и с британским паспортом). Но сарай в поместье Филлиморов нельзя было, согласно брачному контракту, ни продать, ни сдать. Поэтому на несколько лет я получил в свое распоряжение это удивительное помещение в сердце Англии. Общение с Робином подарило мне в свое время роман «Лорд и егерь» (о встрече аристократа с диссидентом, где прообразом диссидента был наш общий друг Владимир Буковский), но к тому моменту в Москве открылся еженедельник «Итоги» (под редакцией Сергея Пархоменко и Маши Липман), где сотрудничало несколько моих друзей (включая Машу Гессен и Льва Рубинштейна). Так возникла идея «Писем с третьего берега» – хроники пребывания среди артистократов в английской сельской местности безродного космополита-эмигранта из России. Начнем с начала – с первого дня в сарае с двумя ваннами и тремя туалетами.
Наша загородная резиденция – бывший средневековый амбар в поместье Филлиморов – поражает входящего прежде всего конфигурацией пространства. Меня всегда интриговали пропорции жилого помещения в отношении к размерам существа, это помещение населяющего. Например, улитка носит свой дом на спине, как эмигрант воспоминания о своей оставленной родине. Муравей, наоборот, обратный случай: он в миллион раз меньше дома-муравейника, в котором он обитает. Слепой крот роет самые запутанные подземные ходы на свете. Птица строит гнездо, где она может лишь высиживать яйца, и при первой же возможности это гнездо покидает. Лишь человек соотносит свои пропорции с размерами своего жилья. Об этом знали древние греки и их подражатели эпохи Ренессанса.
«Не знаю, как насчет Ренессанса, — сказала моя жена Нина Петрова, — но у заурядных англичан денег мало, а при этом каждый хочет, чтобы его жилье выглядело как особняк. В результате дома состоят из одних лестниц. Дом в три этажа, но места хватает только на лестничные площадки. И еще спальни. Только и делают, что ходят по лестницам и спят».
«И еще ходят в туалет. В стандартном английском доме по меньшей мере два туалета: наверху и внизу».
«Здесь их целых три», — сказала Нина.
«Не в этом ли гуманизм английского жилого помещения? По крайней мере, здесь туалет с ванной расположены рядом со спальней, в отличие от российских квартир, где сортир непременно рядом с кухней», — заметил я. У русских и англичан разная логика в последовательности физиологических отправлений.
«Русские в коровниках пока не живут», — сказала Нина Петрова. Название средневекового амбара Crumplehorn происходит действительно от названия бывшего коровьего стойла (у коровы, судя по всему, были кривые рога) – crumplehorn, «кривой рог». Корова тут паслась в викторианскую эпоху и оставила своим потомкам эпохи холодной войны свое имя, выжженное каленым железом на перекладине стойла. Мой друг, покойный лорд Филлимор, нашел эту перекладину в крапиве у забора. Так что по-русски это место следует называть «Кривой рог». Мы живем в Криворожье. «Как этот бывший сарай-коровник ни называй, а интимности тут нет ни по-русски, ни по-английски. Тут все видно и слышно. В этом доме, как на городской площади, некуда приткнуться: тут ничего, кроме потолка с галереями», — сказала Нина.
«Зато это помещение похоже на театр», — сказал я в ответ. И действительно: главный вход в дом отделен занавесом, как будто там кулисы. Слева и справа над залом перед входом галереи: они как ложи бельэтажа. Своей театральностью помещение напоминает об эксцентричности его бывшего владельца, покойного лорда Робина: под его руководством и был возведен из руин этот архитектурный бред. «Мы тут устроим театр. И еще это похоже на храм. Мы тут устроим ритуальные действа. Мы тут создадим целый религиозный культ, — я изо всех сил старался быть позитивным. — Мы объединим родственные души под одной крышей, под сводами нашего храма сойдутся все наши хорошие друзья, веселые соседи и добрые животные».
«Во-первых, храм этот не наш. Не знаю, как насчет друзей, но соседи, уверяю тебя, припрутся без приглашения», — сказала моя жена Нина Петрова. Она у нас скептик и фаталистка. А поскольку счастливые моменты в жизни - исключение из правил, Нина в большинстве случаев оказывается права. Соседи действительно приперлись первыми. Точнее, соседка. Не успели мы осмотреться, как за спиной раздались шаги. Мы с Ниной обернулись. Перед нами стояла женщина. Она вошла через наши открытые двери-окна - те, что смотрят на лужайку с лошадьми. Я подозревал, что это соседка. Но не был уверен. А моя жена Нина Петрова никогда не уверена ни в чем. Особенно в загородной местности.
«Hola. Buenos dias», — сказала соседка на каком-то латинском наречии. Потом перешла на английский, но не совсем: «Я ваша соседка. Comprendre? Yo me llamo Phinella. Hablo muy poco espanol?»
«Что за тарабарщину она несет?» — спросила меня Нина по-русски. Насколько я понимаю, соседка говорила по-испански. Может быть, потому, что ее зовут, как я понял, Финелла. О чем я и сказал Нине. По-русски. Потом обратился к соседке Финелле по-английски:
«А почему вы говорите с нами по-испански? Вы испанка?»
«Я думала, что вы иностранцы», — сказала соседка на чистейшем английском. Интересная логика. Даже если мы иностранцы, почему надо автоматически делать вывод, что мы не говорим по-английски? О чем я и сказал Финелле, умолчав о том, что мы тут в Англии двадцать с лишним лет, у нас британское гражданство, и мы поклялись (на Библии, между прочим) защищать жизнь королевы и ее законных наследников.
Гости в сарае. В центре слева — Маша Слоним (леди Филлимор), ее мать — Татьяна Литвинова (дочь сталинского министра иностранных дел Литвинова), Зиновий Зиник, Нина Петрова.
«Все вокруг рады вам, новым владельцам этого восхитительного средневекового амбара. Welcome», — и Финелла, приветствуя нас по-английски (английское слово barn — амбар — она произнесла с аристократически раскатистым и звонким “р”), уже на новых основаниях, чуть ли не сделала подобострастный книксен. Я поспешил сообщить, что мы не владельцы амбара. Мы друзья владельцев. Владелица, моя старая подруга леди Мария – безутешная вдова лорда Робина, после смерти мужа покинула Альбион и отбыла в свои восточные земли на неопределенный срок (где она выстроила такой же амбар меньших масштабов); по условиям наследства она не может ни продать этот дом, ни сдать его. Дом принадлежит поместью всего семейства Филлиморов. Чтобы дом не пустовал, она отдала его нам в безвозмездное и неограниченное, хотя и временное, пользование. Мы присматриваем за домом. За животными: лошадьми, козой, осликом, гусями и курами – присматривает конюшенная Линда.
На остреньком личике Финеллы появилось задумчивое выражение. Она оглядела помещение придирчивым взглядом: балки, уходящие к крыше, гигантские галереи вокруг открытого пространства залы.
«И всего две маленьких спальни на такое гигантское помещение?» — спросила она, как будто мы набивали цену этому жилью при продаже. Или же она прикидывала, сколько жильцов можно сюда впустить, если превратить амбар в придорожный пансион для туристов. Я промолчал. Нина тем более. «Какое разбазаривание пространства!» — окинула она еще раз помещение презрительно скептическим взглядом. Так глядят на новых русских, уплетающих икру ложками.
«Но зато тут два совмещенных санузла и дополнительный сортир», — поспешил я сообщить ей, как бы в свое оправдание. Но упоминание сортира соседка Финелла посчитала, видимо, оскорбительным и молча удалилась. Нина была в бешенстве:
«Зачем ты ей сказал?» — сказала она. Я вначале даже не понял, что она имеет в виду. «Зачем ты ей сообщил, на каких основаниях мы здесь? Тебя никто не тянул за язык».
«Меня никто не предупреждал, что это большой секрет. И что в этом страшного?»
«Теперь они будут считать нас какими-то скватерами, незаконными жильцами, нелегальными иммигрантами».
«Я гражданин этой страны. Я аккуратно плачу все налоги», — сказал я.
«Не зли меня. Ты понимаешь, что я имею в виду. Мы больше не сможем приезжать сюда инкогнито. Мы раскрыты. Разоблачены. Теперь каждая собака знает, кто мы такие».
К вечеру у соседей действительно завыла собака. Мы тогда не знали, что дело не в нас: соседская собака воет всякий раз, когда хозяина Питера – мужа Финеллы — нету дома.
Текст: Зиновий Зиник
LA LETTRE Мило РауКогда: 1 и 2 ноября Фото: Christophe Raynaud De Lage Хедлайнер Voices…
Наталия Семенова — историк искусства, доктор искусствоведения. Уже несколько десятилетий она изучает судьбы виднейших русских коллекционеров —…
До меня новый номер еще не добрался. Жду встречи со дня на день. Конечно, по…
«Франкенштейн» (Frankenstein), Гильермо дель ТороДата старта проката в Великобритании: 17 октября 2025 года (7 ноября…
Соуэн — древний кельтский праздник. Он отмечается в ночь с 31 октября на 1 ноября.…
Героини статьи представляют разные профессиональные сферы и работают в международных компаниях с насыщенным графиком, карьерными…
