Зиновий Зиник. Письма с третьего берега. Часть 7

Мы продолжаем публикацию историй с фотографиями по мотивам книги Зиновия Зиника «Письма с третьего берега». В начале девяностых годов Зиник прожил несколько лет в средневековом амбаре Crumplehorn Barn («Кривой рог») на территории поместья своего друга, ныне покойного лорда Филлимора, куда он скрылся от суеты лондонской жизни. Но телефонную связь в Англии можно найти в самом непредсказумом месте.

Часть 1. Разбазаривание пространства 

Часть 2. О клевере 

Часть 3. О знойной погоде 

Часть 4. О птичьем помете 

Часть 5. Где кто пишет

Часть 6. Удостоверение личности

Телефон на опушке

Нужна ли телефонная будка в лесу? Даже когда не было мобильных телефонов, красный телефон на лесной опушке — это какой-то сюр: в чем срочность звонка из леса? Разве что сообщить, что нашел чудесный белый гриб, или в случае смертельного отравления какой-нибудь поганкой-сыроежкой? Или приземлился, как советский шпион, с парашютом, и надо срочно связаться со штабным командованием? Или тебя случайно подстрелили шальной пулей во время охоты на фазанов по соседству?.. Вид этой красной будки тут настолько неуместен, что воспринимаешь ее как гигантский научно-фантастический подосиновик – нет, мухомор! — с окошками для червяков (впрочем, подосиновики червивыми не бывают). И это, и многое другое можно себе представить, когда смотришь на классическую красную телефонную будку из литого чугуна на опушке леса по дороге из городка Хенли-он-Темз в поместье Филлиморов. Эта будка как этрусская ваза: в ее функциональной бессмысленности – ее прелесть. Но всякий раз (даже сейчас, когда в кармане мобильный телефон), когда я проезжаю мимо этой будки, у меня возникает чувство сентиментальной признательности тем, кто ее здесь поставил: она внушает чувство уверенности и безопасности связи с миром вообще, в принципе; она стоит тут в доказательство того, что позвонить можно кому угодно, куда угодно и откуда угодно – даже из леса.

До конца восьмидесятых годов телефон был единственной «живой» связью с Москвой, когда момент общения происходил синхронно для собеседников, а не как по почте: адресат получает твое письмо лишь через пару недель после его написания. Но телефонная связь была эфемерной. Она осуществлялась через садиста-оператора. На другом конце провода собиралась компания друзей в ожидании телефонного звонка из-за границы – ждать иногда приходилось часами. Слышно было плохо, связь прерывалась. Нервный разговор происходил приблизительно такой:

— Это ты? Ты?

— Да-да! Это я, это я! Ты меня слышишь?

— Да, я тебе слышу. Ты меня слышишь? Это я!

— Очень плохо слышно. Как ты там?

— Что? Что? Я тебя не слышу.

— Я тебя тоже. Мы тебя любим.

— Разговор заканчивается. Ваше время истекло. (Это голос телефонистки.)

Эти разговоры вызывали ощущение тяжелого эмоционального похмелья. Мы в Лондоне не страдали ностальгией по Москве: когда ты знаешь, что никогда не вернешься, ностальгия и не возникает, но остается тоска по общению с друзьями. Всем нам снился один и тот же сон: ты в Москве, не отличим от других советских граждан, но в какой-то момент от тебя требуют паспорт, а у тебя – только синий с британским львом (красный советский отобрали вместе с гражданством при отъезде на Запад). И снова возникает идея побега.

Телефонная революция началась с распадом режима, когда Москва согласилась на автоматическую связь с заграницей.

Лондон стал первым в западном мире городом, откуда можно было звонить напрямую в Москву. Тут-то мы и стали названивать (пока хватало денег). Возможность набрать номер и соединиться с любимой женщиной в Москве, опустив монету в уличном автомате в Лондоне, кружила голову и заставляла нас, русских лондонцев, перепробовать чуть ли не все уличные телефоны британской столицы. Были и невероятные везения. В одном из пабов в первые же дни прямой телефонной связи с Россией мы с леди Филлимор (она же Маша Слоним), хорошенько подкрепившись виски на первом этаже в пабе на Стрэнде, наменяли монет и отправились на второй этаж звонить в Москву. Там стоял телефон-автомат со старинным механизмом: внутри щели, куда засовывают монету, была пружина с рычагом, который опускался, пропуская монету внутрь, как только абонент отвечал на звонок. Нужно сказать, опустить монету в старинный уличный телефон было не так-то просто. Англичанин-мудрец придумал эти пружины так, что шилинги и пенсы надо было вдавливать довольно сильно внутрь; слышно было, как они с грохотом и скрежетом заглатываются различными отсеками телефонного механизма. Сделано это было, видимо, для предотвращения жульничества, вроде известного в России способа: на длинной палочке, вроде ручки от чайной ложки, помещалась круглая пластинка размером с двухкопеечную монету – ею и включался автомат. В свое время, как мне сказали, сообразительные русские подростки использовали вместо жетонов колечки от крышек баночного пива. В традиционном английском автомате такие трюки не прошли бы. Но мощные пружины-предохранители тоже порой сдавали. Мы проговорили с Москвой из паба минут пять, уже были готовы запустить туда еще одну монету, когда поняли, что связь не прерывается: пружину заело, монета застряла, рычаг нажат и осуществляет непрерываемую связь с Москвой. Мы проговорили не меньше часа, пока не поняли, что весь паб на нас смотрит, удивляясь часовому потоку странных звуков русской речи. Мы свернули разговор и решили быстро ретироваться, чтобы не возбуждать подозрений в незаконной эксплуатации испорченного механизма телефонной будки. Собственно, будки не было – автомат висел прямо на стене.

Телефоны всегда отражали своим видом лицо и статус хозяина. Но уличный телефон-автомат – красная телефонная будка (как и красная почтовая тумба и красный двухэтажный автобус) – это еще и национальный символ. Поэтому неудивительно, что разразился скандал, когда денационализированная, приватизированная и реорганизованная британская телефонная корпорация «British Telecom», подозревая, что публичным телефонам-автоматам скоро придет каюк, стала распродавать под шумок классические телефонные будки и заменять их хлипкими конструкциями нового дизайна: еще одна возможность кому-то подзаработать на обновлении стационара. Оказалось, что старинные телефонные будки из литого чугуна с удовольствием скупают в массовом порядке  как раритет американцы: они устанавливают в них душ у себя дома! Шум в прессе по этому поводу привел наконец к тому, что эти акты вандализма были пресечены: часть старинных будок сохранила вид на жительство, а в некоторых случаях, скажем, в старинные районы Лондона, красные будки были репатриированы из Америки. Так что красная телефонная будка  в лесу – это еще и музейный экспонат, символ эпохи.

Тут-то и стало ясно, насколько вид телефонной будки зависит от идеологического климата эпохи. Но зависимость эта непрямая. Спешу сформулировать свой тезис на этот счет: чем либеральнее режим, тем меньше интима в телефонной будке, тем хуже защищает она тебя от окружающего общества.

Никто еще не воспел уникальную роль телефона-автомата в жизни Советской России. Ведь телефонная будка – это неожиданно редкое и уникальное в своей приватности помещение в мире советской коммунальности: среди обобществленного бытия это были твои четыре стены и крыша над головой – пусть на время, пусть дверь не запирается, но, оказавшись внутри, ты обретал ощущение приватности, некой интимности, защищенности от сквозняка и непогоды жизни. В мире, где все используется не по назначению, телефонная будка по своей универсальности не имела себе равных.

Во-первых, как уличный писсуар: где еще в Москве можно было комфортно помочиться, как не в телефонной будке? Одновременно (или параллельно) тут можно было распить на троих — в тесноте, да не в обиде. А там, где водка, там и дружба, и любовь. Телефонная будка была политическим убежищем для бездомных влюбленных. Тут, можно сказать, совершался весь жизненный цикл: встретился, выпил, полюбил, облегчился.

Единственное, что крайне трудно было совершить в телефоне-автомате, –  это позвонить: за редчайшим исключением уличные телефоны обычно были сломаны, что, впрочем, лишний раз подтверждало далекую от прагматизма, идеалистическую суть телефонной будки.

Но все это относится к телефонной будке сталинской эпохи. Она была похожа на деревянный гроб, саркофаг, поставленный на попа, с маленькими окошками, похожими на тюремный глазок – бессознательным отражением английской башни-саркофага из литого чугуна с точно такими же маленькими оконцами, аллюзией на английскую мысль о том, что «мой дом – моя крепость». Эта непроницаемость и громоздкость были идеологическим отражением не сталинизма (несмотря на перекличку алого цвета с советским знаменем), а внутренней суровости британской короны в ее викторианском варианте (хотя сконструирована эта телефонная будка британцем Гильбертом Скоттом уже в эпоху Art Nouveau в 1924 году). Внешняя тюремность, однако, была залогом внутреннего интима, с лакированной, под кремлевскую дубовую панель, обшивкой стен. В эпоху хрущевской оттепели этот дубовый гробовой уют сменился металлом, стеклом и бетоном. Чем больше становилось стекла, тем меньше интима. Потом стекла стали выбивать, металл ржаветь, и двери перестали закрываться.

Мутации советской телефонной будки происходили синхронно с распадом (либерализацией) брежневского режима в преддверии второй русской революции: перестроечный уличный автомат был либо вообще гол, либо едва прикрыт нелепым кокошником. Если взять крайний случай либерализации, то есть американскую демократию, то там телефонная будка исчезла как таковая: уличный телефон-автомат открыт всем ветрам, с козырьком, который едва прикрывает вашу макушку в случае дождя. Россия перестраивалась в том же духе – вообще без козырька. Разве возможна тут классическая драма вторжения внешнего мира в твой телефонный интим?

В нашу эпоху эротический аспект телефонной будки как места, назначение которого – связь между людьми, из контекста морального кодекса строителя коммунизма переместился, несколько неожиданно для меня, в английскую аморальность. Дело в том, что проститутки всех полов и цвета кожи выбрали оставшиеся в наличии телефонные будки в Лондоне как стенды для рекламы своего товара. Стены уличных телефонов залеплены изнутри рекламными открытками — обычно с фотографией, без адреса, но с номером телефона и с указанием своего, так сказать, профессионального секс-профиля (включая, естественно, и «телефонный» секс, то есть, порнографические диалоги с клиентом по телефону). Выбор современной телефонной будки для подобной цели не случаен. Эти уличные автоматы по своему дизайну пародируют классическую красную телефонную будку, но только сделаны они уже не из литого чугуна, а из стекла: интим прежнего телефонно-будочного мира теперь весь просвечивается, просматривается, он весь насквозь виден. В этом есть нечто порнографическое. Поэтому эти будки и стали использовать в качестве рекламы разнообразных секс-услуг.

Муниципалитет и полиция борются с этим рассадником порока всеми доступными способами, но толку от этого мало: не следить же в самом деле за каждой телефонной будкой. А вот один сообразительный галерейщик взял и выставил целое собрание этих открыток как новый жанр изобразительного искусства, даже выпустил альбом-каталог. И тут же был привлечен к суду за плагиат: оказывается, у этих открыток есть свои профессиональные авторы-дизайнеры. Все заурядное в жизни уже было произведением искусства для кого-то еще. Вроде красной телефонной будки на опушке леса.

© Zinovy Zinik