Андрей Лошак: «Вырасти карьерно сейчас невозможно, но зато можно пойти вглубь»

В конце января в Лондон с рассказом о журналистике и кино приезжал Андрей Лошак. Russian Gap с огромным удовольствием посмотрел несколько серий документального фильма «Путешествие из Петербурга в Москву: особый путь», которые Андрей представил в «Открытой России», и записал с его автором интервью: о России, проекте «Такие дела» и о том, как находить вдохновение в современной политической ситуации.

Андрей, ты приехал в Лондон, чтобы показать свой фильм о российской провинции «Путешествие из Петербурга в Москву: особый путь». Лондон и российская глубинка — это, по сути, две разные вселенные. Насколько, думаешь, аудитория в Лондоне способна понять мир человека в этом фильме?

Очень даже способна. Русский мир, как к нему ни относись, все-таки существует. И вещи типа покосившихся серых избенок, как бы ты далеко ни жил, все равно могут схватить за сердце. И люди тебе эти, в общем, понятны или, если непонятны, то, по крайней мере, знакомы. Элемент сопереживания возникает в любом случае. А Радищев кто такой? Он тоже ничего не знал про народ; это аристократ, высокопоставленный чиновник, который по большей части соприкасался с народом, глядя на него из кареты. Тем не менее, это не мешало ему почувствовать его боль.

Насколько, ты думаешь, твой фильм демонстрирует реальность современной России?

Мы не даем никаких ответов, мы просто зафиксировали Россию в какой-то исторический момент, как она живет – просто, очень банально. Но так получилось, что никто этим больше особо не занимается сейчас на телевидении. Появился некий вакуум. Мы не очень представляем, как сейчас выглядит страна. Люди, живущие в Москве, не намного лучше понимают, как выглядит Россия, чем люди, живущие в Лондоне. Поэтому этот фильм в принципе предназначен для столичной аудитории. Мы живем, под собою не чуя страны, – это очень неприятное ощущение. Тем более, что нам дают сверху навязанный образ пропутинской России, которая поддерживает все, что там происходит, и тебе кажется, что это безмозглая, пассивная, раболепная страна, и это отвратительно — чувствовать себя жителем такой страны и частью такого народа. При этом пропаганда делает то же самое в отношении прозападно настроенных людей, представляя их какими-то страшными чудовищами-предателями. Но все, конечно, сложнее. И для меня очень важно не терять ощущение принадлежности к народу, быть частью России. Если ты не чувствуешь общности с людьми, непонятно, зачем вообще что-то делать? Ты чужой. И как ты, чужой, имеешь право что-то в этой стране говорить, думать, пытаться изменить.

А для тех, кто живет в Лондоне, могут эти люди как-то стать менее чужими?

Мне кажется, что да. Я попытался их всех показать людьми, и во многих я влюблялся как автор, хотя некоторые меня приводили в ужас. Но больше все-таки таких, которые очаровывают, потому что в простых людях очень много правды, и истина очень часто на их стороне.

Может ли твой фильм изменить как-то аудиторию?

Они, может быть, перестанут употреблять слово «быдло», перестанут говорить «эта страна» и так далее.

Для меня важно, чтобы за любыми цифрами (86% поддержки Путина, например) появились люди. Как только ты начинаешь эти цифры оживлять, ты понимаешь, что все не так просто. Может быть, они голосуют за Путина – вполне возможно, но это вообще здесь неважно, потому что ты понимаешь, как они живут. Ты на какое-то мгновение попадаешь на их место, и возникают человеческие чувства. Ты им, конечно, сопереживаешь, потому что все очень грустно и тяжело. Ну какие претензии относительно гражданской несознательности можно предъявлять доярке, которая встает в 3 утра и в темноте идет 8 километров через лес, чтобы к 6 быть в коровнике?! Ее главная проблема — это не Путин, а чтобы волки по дороге не съели.

Ты движешься в системе координат российская провинция-Москва-Лондон. Какое место, на твой взгляд, занимает Лондон, становится ли он какой-то альтернативой тому, чего нельзя делать в Москве?

Лондон не только для русских является вторым центром, но и для многих наций. Лондон – это место притяжения мирового масштаба. Во многом это, конечно, золотой генофонд – все эти люди, которые уехали за границу, как самые активные, самые успешные и прочее.

А Россия превращается в очень провинциальную страну, где быстро утыкаешься в какой-то потолок и расти некуда.

На самом деле год назад не было такого ощущения депрессии в Москве, когда ты не видишь перспектив. А теперь это ощущение присутствует, потому что – ну куда двигаться с этим диктатором у власти, с безнадежной политической обстановкой, с этим зомбоящиком, с этой умирающей, загибающейся экономикой – куда? Люди не видят перспектив, это очень страшно. Когда сюда приезжаешь, то просто поражаешься, насколько по-другому здесь себя ощущаешь.

А в чем суть этого ощущения?

Это на уровне рецепторов: нужно было мне вынырнуть оттуда, чтобы ощутить вот этот вот… Я тоже понимаю, что этот город – чудовищно стрессовый, огромный, эта толчея в час пик везде, какой-то невероятный Вавилон и туристов, наверное, больше, чем жителей местных. Но тем не менее ощущение какого-то оптимизма есть в толпе. Люди по-другому смотрят, лица другие, расслабленно улыбаются. Видно, что людям интересно тут жить. Когда ты внутри, ты как бы не понимаешь, а вот так выныриваешь и вдруг выясняешь, что там очень сейчас тяжело, грустно. Может быть, это еще такой период зимний.

Насколько я понимаю, заниматься профессиональной журналистикой в России сегодня непросто. Как ты себя находишь в этой ситуации? Какое твое главное дело?

Я как занимался журналистикой, так и занимаюсь. Я пытаюсь проявлять гибкость. Я понимаю, что с моими взглядами (не с моими умениями, а с моими взглядами!) я не могу работать на телевидении – меня просто уже даже никто не зовет туда. Даже про каких-нибудь птичек снимать. Поэтому я внутренне стараюсь переформатироваться. Сейчас делаю интернет-журнал. Параллельно пытаюсь что-то снимать, с этим всегда сложно, потому что это требует серьезных инвестиций.

Интернет-журнал — это «Такие дела»? Расскажи чуть подробнее.

Проект «Такие дела» несет в себе огромный потенциал. Я считаю, что я его еще не раскрыл на пятую часть, потому что это очень крутая идея – создать медиа, которое само себя кормит и при этом спасает жизни людей. Я хоть и стал лицом проекта, но это во многом заслуга Мити Алешковского. Все выросло из его фонда «Нужна помощь», из его идеи «помогать тем, кто уже помогает» — то есть оказание системной помощи уже существующим благотворительным проектам. Это деятельность на будущее, когда ты спасаешь не одного ребенка, а сразу десятки или сотни. Мы решили, что надо вернуть в журналистику человека. Это слова Ильи Ильича Обломова, когда к нему пришел какой-то писака, такой, ну типа обличитель пороков действительности, он его прочитал, а потом сказал: «А где тут человек? Человека, человека дайте мне!» Сейчас очень много вокруг обличителей. Находящихся в каком-то истеричном, взвинченном состоянии, но за этим нет вообще никаких чувств, кроме раздражения, гнева, которые совершенно не конструктивны и которые ни к чему не ведут. И что самое страшное — за всем этим совершенно потерялся человек, его судьба.

Вы не просто пытаетесь показать человека, рассказать о его проблеме, но и предлагаете читателю принять участие в ее решении…

Этот проект сделан так, что мы действительно предлагаем какие-то решения. Не все материалы на нашем сайте фандрайзинговые, но любое сочувствие, испытанное  читателем при знакомстве с текстом, у нас можно реализовать во что-то конкретно-полезное. Большинство текстов отмечается тэгами: бездомные, медицинская помощь, дети, инвалиды и так далее. Пройдя по тэгам, ты можешь найти список проектов конкретно по этой теме.

И читатели, несмотря на экономическую ситуацию, готовы давать деньги?

Похоже, что готовы, да. Я вижу, что жертвуют. Декабрь был вообще самым успешным месяцем – не знаю, с чем это связано, но мы собрали больше гораздо, чем планировали. Январь, конечно, очень грустный месяц для всех медиа, с точки зрения читательской активности. На прошлой неделе выходили очень сильные материалы, которые ничего не собрали почти. Посмотрим. Времена становятся все тяжелей и тяжелей. Доллар каждый день ставит рекорды. Я просто не знаю, что будет завтра.

При этом вам еще удается поддерживать существование проекта и его независимость?

У нас достаточно уникальная модель. Считается, что нужно найти инвестора, какого-нибудь дядю с толстым кошельком. Я не знаю независимых СМИ. Есть независимые блоги, типа Навального, которые держатся на харизме и таланте одного человека. Хотя на Навального работает целая команда сейчас, но все равно — все на нем, конечно. А остальные – это просто попытки лечь то под одного, то под другого. Или не лечь, но прилечь, найти какие-то инвестиции. Трудно найти новые модели – в этом смысле модель «Такие дела» довольно революционна. Пока нам удается и содержать редакцию, и собирать деньги на очень крутые, полезные благотворительные задачи. И, повторюсь, в проекте заложен огромный потенциал для дальнейшего роста.

Возвращаясь к кино… Можно сегодня в России снимать интересное документальное кино?

Абсолютно. Есть огромное количество людей, которые это делают, сейчас это в моде. Недавно прошел фестиваль «АртДокФест», где было очень интересно. Есть «разбежкинская» школа, которая просто пачками выпускает талантливых ребят. Но не стоит рассчитывать на  какую-то сногсшибательную карьеру. Так же как и в журналистике: если не связывать журналистику с пропагандой, то тоже на сверхгонорары рассчитывать не стоит. Это должно быть призванием, миссией. Если сомневаетесь, лучше вообще сейчас не идти в документальное кино и журналистику — это требует жертв.

И какой сегодня путь для самореализации журналистов и документалистов в России остается? Можно как-то с наименьшими потерями «переждать» момент?

Если бы мы знали, что вот там где-то за облаками горизонт виднеется, соберемся – воздуху наберем, и там…  не знаю, ну не знаю, что можно сделать…  заняться воспитанием детей, сельским хозяйством… Я, кстати, знаю таких людей, которые взяли и поехали кур выращивать за город. Такой вид дауншифтинга. Или просто сдать квартиру, поехать куда-нибудь под пальму в юго-восточную Азию. Переждать. Но непонятно же ничего: мы живем в ситуации полной неопределенности.

Это поразительно, насколько заверения власти во времена протестов антипутинских «нечего раскачивать лодку! У нас же стабильность» перевернулись вверх тормашками!… Никто уже и слово такое не помнит — «стабильность». Сами же и утопили свою утлую лодочку, и теперь нас просто швыряет по волнам.

Но ты сейчас все-таки продолжаешь снимать кино. Можешь рассказать, какое?

Есть фильм про Березовского, который мы снимаем в том числе и в Лондоне. У фильма сложная структура. Банкир Петр Авен пишет книгу, поскольку он хорошо знал Березовского, – это его личная история. А мы снимаем еще и кино про то, как Петр Авен исследует феномен Березовского. Это такое кино олигарха про олигарха. Петр Олегович — необычный олигарх, человек рефлексирующий, мыслящий, и он пытается – а мы вместе с ним – через Березовского вообще понять эпоху, девяностые. И, как мне кажется, ответить для самого себя на волнующие его вопросы. Мне кажется, что это может быть что-то очень крутое, что-то взрывное, потому что, конечно, благодаря нашему интервьюеру, у нас доступ к таким людям, с которыми я и помыслить не мог, что окажусь в одном пространстве.

Ну вот. Все не так плохо!

Есть еще поучительная история… Группа армянских предпринимателей во главе с Рубеном Варданяном учредила премию «Аврора», которая впервые будет вручаться в апреле. Эта премия тесно связана именно с армянским самосознанием, травмой, которую армяне получили от геноцида. Это попытка преодолеть комплекс жертвенности внутри себя. Премия будет вручена героям, которые спасают людей, находясь в горячих точках, подвергая свои жизни риску, то есть премия дается альтруистам, великим и отважным. Они попросили снять три фильма про трех лауреатов. Фильмы должны сниматься там, где эти люди работают и рискуют жизнями. Я не могу сказать пока, где и кого именно мы будем снимать, скажу лишь, что это те страны, в которых ты, конечно, в последнюю очередь сегодня мечтаешь побывать: Сирия, Ирак, Афганистан, Сомали, Судан, Центральноафриканская Республика и так далее. Посмотрим, что получится.

Возвращаясь к общей ситуации… Ты видишь какую-то возможность перемен на горизонте, когда ты наконец сможешь снимать и показывать, что хочешь, именно в России?

Многие надеются: вот сейчас нефть рухнет, и наконец-то мы все оздоровимся. Но эта надежда на самом деле на потрясения, на разрушения, на какие-то революционные изменения, которые далеко не всегда несут добро. И потом это очень серьезный удар как раз по тем самым простым людям — от всего этого больше всего пострадают они. Вопрос: хочу ли я, чтобы страна дошла до такой ситуации? Конечно, не хочу. С другой стороны, мысль о том, что мне придется состариться (не то чтобы прям много осталось!) с теми, кто у власти, — ужасает.

Я всегда так жалел родителей, поздняя молодость которых, годы профессионального и личностного рассвета пришлись на застой… И так вдруг получается, что сейчас на их же месте пришлось оказаться и мне.

Но с другой стороны, есть те, кто говорит, что цензура — это тоже мотив для вдохновения.

Да, есть такое. Когда мягкий авторитаризм, когда не совсем в ГУЛАГ отправляют. В этом случае я точно не использую потенциала этого времени. Это очень оптимистичный взгляд на ситуацию Это как раз идеальное время для самосовершенствования. Вырасти карьерно сейчас невозможно, не вляпавшись в дерьмо, но зато можно пойти вглубь. Наверное, сейчас самое время заняться фильмом мечты.

Текст: Григорий Асмолов

Фото: Катерина Никитина