Загрузка ...
Поводов поговорить с галеристом Маратом Гельманом у нас было много. Во-первых, на этой неделе в Черногории открывается организованный им форум «СловоНово», который собирает самых ярких представителей русского литературного и художественного процесса, живущих за рубежом. Во-вторых, осенью во всем мире открывается большое количество разнообразных выставок. И прежде чем планировать культурный календарь на год, есть смысл разобраться, какие из этих выставок смотреть стоит, а какие, возможно нет.
Вы живете в Черногории, но разговариваем мы с вами в Лондоне. Вы приехали на конкретную выставку?
Да. Это выставка Ильи Пиганова, одного из пионеров русской пикторальной фотографии. Было время, когда фотография в России еще не считалась искусством. Ее не покупали музеи. В музеях был раздел графики, живописи, скульптуры, а фотографы не считались художниками. И вот несколько людей, в первую очередь Илья Пиганов, пытались доказать этой очень консервативной российской художественной среде, что фотограф — это тоже художник. Я потерял его из виду где-то в 1996 году, а тут узнал, что в Лондоне открылась его выставка, и приехал.
Как людям, которые живут в Лондоне или других крупных городах мира, отслеживать такие не самые очевидные события? Есть какие-то критерии, по которым можно сказать, что вот это будет хорошая выставка, и туда обязательно стоит идти?
Если вы не знаете имя художника, может быть, знаете имя галереи. В Европе, если у хорошего художника проводится хорошая выставка, то почти наверняка она проходит в хорошей галерее. И еще почти наверняка этот хороший художник широко известен. Хотя в русском искусстве бывают неожиданности: непонятно где, неизвестный художник — и вдруг хорошая выставка.
Раз выставка проводится в хорошей галерее — значит, это хорошее искусство. Это очень упрощенный взгляд, но он немного помогает.
Но вообще когда по отношению к искусству вы используете слово «критерии», вы пользуетесь словарем XIX века. Критериальный аппарат в искусстве в XX веке разрушился. Что произошло? До XIX века каждое последующее движение, группа художников, течение – относились к предыдущему поколению, как к фундаменту. Они хотели либо, если они были прогрессисты, превзойти своих предшественников; либо, если они были так называемые люди «золотого века», приблизиться к ним. Одни говорили: «Мы приблизились к тому, как делали художники в “золотом веке”». А другие говорили: “Мы лучше”». Но в любом случае система критериев укреплялась, развивалась. Начиная с конца XIX и весь XX век каждая новая группа, наоборот, отвергала систему критериев предыдущей. И к 1970-м годам вообще критериальный аппарат был разрушен. Сегодня все контекстуально. И для того, чтобы оценить произведение искусства, вы должны с ним встретиться. Раньше, во время системы критериев, мы могли сказать: «Вот если искусство такое или такое, то оно хорошее. А если такое и такое, то оно плохое» — так как была система критериев. А сейчас хорошее оно или плохое, мы можем сказать только в тот момент, когда мы с ним непосредственно увидимся. И в этой системе, в которой нет критериев, публике нужны подпорки. Таким образом была выстроена система брендов. Галереи, музеи, кураторы являются этими подпорками для неискушенной публики. Раз выставка проводится в хорошей галерее — значит, это хорошее искусство. Это очень упрощенный взгляд, но он немного помогает.
А как определить качество галереи? Их много сейчас. Есть какой-то абсолютный топ: вот эти галереи хорошие и туда надо ходить; а вот эти непонятные?
Смотреть. Насмотренность, в принципе, — главный ваш помощник. Хотя еще есть несколько простых принципов. Первый принцип: уровень галереи определяется по уровню не лучшей, а худшей выставки. Потому что любая галерея может одолжить хорошую выставку. В мире существует так называемый вторичный рынок выставок. Я сделал очень хорошую выставку у себя, и я, в принципе, могу отдать ее в Лондон какой-то галерее. И для галереи это будет хорошая выставка. Поэтому настоящий ее уровень — это уровень худшей выставки. Дно, ниже которого она не опустится.
Я пытаюсь представить, что значит – выставка на самом дне.
Вот пришел человек, русский коллекционер, и говорит: «Марат, моя жена начала рисовать картины». Это реальная история, случилась 10 лет назад. Говорит: «Давай сделаем ее выставку. Я все куплю сам». Я посмотрел и говорю: «Слушай, ну пусть она лучше своим подругам рисует…» Через три месяца смотрю — выставка ее работ открылась в другой галерее.
Что происходит с галерей после такой выставки? На ней ставят крест?
Мы живем в мире, в котором галереи существуют, как будто бы они существовали всегда. А ведь было время, когда галерист был презренной личностью. Что такое вообще был торговец искусством? Вот где-то кто-то умер, галерист приходит к наследникам и говорит: «У вас там на чердаке какой-то хлам, он ничего не стоит, давайте я это все куплю». Потом он дома у себя протирает картину и радуется: «О, да это же настоящий Рембрандт…» Галерист был в первую очередь знатоком прошлого, человеком, главная функция которого была определить подлинность, атрибутацию. Это был человек, который, в основном, (так как работал с прошлым) работал с наследниками. Что произошло в XX веке? Когда появились музеи современного искусства, люди начали коллекционировать настоящее. И главной фигурой стал знаток будущего. Например, Лео Кастелли в свое время открыл художника Джаспера Джонса: он его за 5 000 долларов купил, а через три года за 300 000 долларов продал. Появилась вообще возможность искусства как бизнес-проекта. Время сжалось. Художник становится исторической фигурой очень быстро. При этом он еще при жизни продолжает работать и зарабатывать. И в этой ситуации галерист становится важной фигурой, знатоком будущего. Человек, который профессионально в искусстве не разбирается, думает: «Ну, раз этот галерист тогда угадал правильного художника, значит, снова может угадать. Возьму того, кого он мне советует». Галереи сегодня выступают в качестве экспертов. Так что ответственность огромная на самом деле. И все держится именно на том, что галерист может все что угодно сделать, но он не может сделать у себя выставку того, что он не считает серьезным искусством. Потому что он таким образом портит свою репутацию знатока, на которой все держится. Чердака с сокровищами, который поможет вдруг разбогатеть, больше нет. Те художники, которые не попали в зону галеристов, исчезают, их картины утилизируются. Они не хранятся.
Марат Гельман, галерист, основатель фестиваля «СловоНово»
Я пыталась подобраться к конкретным советам: куда ходить или не ходить в Лондоне — но правильно ли я понимаю, что конкретных советов тут нет?
Про Лондон вы должны больше знать, я здесь выступаю как культурный турист. Я обязательно вначале захожу в Tate Modern, Royal Academy of Arts, Whitechapel Gallery — то есть существует какой-то набор понятных вещей. Но все-таки я знаю очень много художников. И поэтому я смотрю, кто из них выставляется. Есть знакомые художники, на которых я не пойду, потому что они знакомые, а есть наоборот — те, на которых пойду, потому что они знакомые.
Основная проблема наших людей в том, что у них кругозор сформирован в четвертом классе учебником «Родная речь», в котором было напечатано пять художников.
Вообще если говорить о конкретных советах, куда ходить, первый совет — смотреть обзорные выставки. Люди ошибочно считают, что их вкус — это ключ к пониманию искусства. Тогда как личный вкус в искусстве — это замок, который, наоборот, мешает. Для того, чтобы понимать искусство, в первую очередь надо расширять кругозор. А для расширения кругозора надо ходить на такие выставки, где вы говорите не «нравится / не нравится», а где разгорается ваше любопытство. Например, выставка китайского искусства. Прежде чем говорить «нравится / не нравится», вас интересует – а какое оно, это китайское искусство, или а какой он – русский акционизм? Обзорные выставки в этом смысле значительно расширяют кругозор. Внутри расширенного кругозора все равно что-то вам нравится, что-то не нравится. Но основная проблема наших людей в том, что у них кругозор сформирован в четвертом классе учебником «Родная речь», в котором было напечатано пять художников. И люди с этим ключиком пытаются подобраться ко всему остальному искусству. Это неправильно. Надо стараться всегда расширять площадку, с которой мы на искусство смотрим.
Второй совет: надо разговаривать с художниками. У меня в Черногории по воскресеньям — день открытых дверей в мастерских. Люди ходят из мастерской в мастерскую, что-то им нравится, что-то не нравится, но они разговаривают с художниками. Ко мне недавно подходит один немец из Франкфурта и говорит: «Я наконец понял современное искусство». Я говорю: «Как же так? Ты что, не ходишь на выставки?» — «Да, говорит, хожу, меня дочка таскает. Но я ни разу не разговаривал с художником». Оказалось, что современные музеи — хотя они вроде бы призваны донести до нас искусство на блюдечке — построили стену между зрителем и художником, и эта важная коммуникация разорвана.
Третий совет (если говорить о том, как понимать искусство) — все же искать поводыря, специалиста, который вместе с вами будет везде ходить. Но все же, пожалуй, главный совет — обязательно посещать большие выставки. Меня иногда спрашивают: как можно научиться понимать современное искусство? Я отвечаю, что научиться нельзя. Но если два раза полностью посмотреть Венецианскую биеннале, один раз Documenta и два раза Art Basel, вы уже начнете многое узнавать. Вообще у человека, когда он смотрит искусство, возникают две главные эмоции. Первая — «я узнаю что-то». Вторая — напротив, «я вижу новое». Когда ты узнаешь художника, которого до этого видел, ты радуешься. И когда ты уже многое видел, то видишь новое и тоже радуешься. Но для того, чтобы в тебе это появилось и чтобы ты радовался новому, должен быть какой-то багаж старого.
То есть чтобы начать радоваться, надо сначала поработать?
Чаще всего да. Удовольствие от понимания современного искусства огромное. Но этому удовольствию надо немножко учиться.
Чем в этом смысле отличается современное искусство от традиционного? Зритель современного искусства тоже немного должен быть художником. Традиционный художник работал так: делается шедевр, ты обязательно с этим шедевром какую-то дистанцию соблюдаешь и можешь лишь восхищаться им, не понимая даже, как эта работа выполнена. Зритель в этой цепочке олицетворяет бесталанное восхищение, художник – Господа Бога на небесах. Современный художник спустился с небес, он говорит со зрителем на его языке. Он не прячет в своей работы швы, зритель понимает, как это сделано. Но самое главное не это. Сегодня художник хочет, чтоб зритель тоже сделал часть своей творческой работы.
Художники-минималисты вообще декларировали, что зритель делает половину работы, а художник только создает атмосферу. Советы, которые я даю, — о том, как облегчить эту работу. Потом, когда ты начинаешь получать этот кайф, тебя уже не остановить. Но этот момент надо пройти.
Сентябрь, начало сезона. Сейчас всё везде открывается, в том числе и большие выставки. Если человек готов начать делать эту работу, куда ему стоит обязательно пойти или поехать в этом году? Не обязательно в Лондоне.
Надо посмотреть, конечно. Честно скажу, что я в последнее время увлекаюсь теми проектами, которые сам реализую.
В связи с общеполитической ситуацией сворачиваются контакты с российским государством, в том числе культурные. Мы хотим показать, что это вовсе не означает, что надо сворачивать контакты с русской культурой.
Расскажите.
Мне же скоро 60 лет, то есть я имею право на это – чуть меньше, чем раньше, интересоваться тем, что делают другие. Может быть, плохо, но любопытство поугасло. Сейчас я погружен в организацию фестиваля «СловоНово», которое пройдет 22-27 сентября в Черногории. Его идея, кстати, родилась в Лондоне, когда я делал выставку русского акционизма в галерее Saatchi. В Лондоне я впервые увидел русское комьюнити как желанное, а не как стесняющееся друг друга. Например, во Франции по-другому. Там русские стараются общаться с кем угодно, только не друг с другом. Они не сумели создать привлекательного образа для французов. В Лондоне же я увидел: первое – люди не обсуждают то, что происходит в России; второе — люди занимаются русской культурой гораздо больше, чем пытаются ассимилироваться в местную культуру; третье — англичане прикладывают достаточно серьезные усилия, чтобы попасть внутрь и понять, чем занимается эта среда. Параллельно происходили еще какие-то политически вещи, и многие мои друзья говорили что-то вроде: «Ну, вот ты уехал, и пытаешься нас тут судить». Тогда я решил, что надо показать, а кто, собственно, эти люди, которые сегодня оказались за пределами России.
Сорокин — в Берлине, Шишкин — в Швейцарии, Акунин — в Англии, Пелевин — в Киеве, Улицкая — в Италии.
Россия – литературоцентричная страна. В России литература всегда была не менее важна, чем политика. А что происходит сегодня? Сорокин — в Берлине, Шишкин — в Швейцарии, Акунин — в Англии, Пелевин — в Киеве, Улицкая — в Италии. Даже Захар Прилепин — и тот тогда был в Донецке. Или возьмем изобразительное искусство. Кабаков – в Америке. Булатов – во Франции. Врубель — в Германии. И дальше пошло. Журналистика, документальное кино («АртДокФест» Манского) — в Риге. То есть – пожалуйста. Вы хотите без русской литературы, без русского искусства решать судьбы России?
Я решил, что очень важно показать, во-первых, нам самим, что мы не маргиналы, не отщепенцы, которые переживают, когда нам организуют условия возвращения в Россию. А мы и есть русская культура, которая на некоторое время стала экстерриториальной. Второе – надо и России показать, что, ребята, вы сделали так, что мы здесь, и мы важная часть русской культуры, а не отщепенцы. Ну, и третье, что очень важно, – это показать себя нашим коллегам в мире, потому что, безусловно, в связи с общеполитической ситуацией, сворачиваются контакты с российским государством, в том числе культурные. Мы хотим показать, что это вовсе не означает, что надо сворачивать контакты с русской культурой. С ней можно встретиться в Лондоне, Париже, Черногории, Берлине и так далее. Ради этого я решил попытаться сделать этот форум, и меня подержали мои коллеги.
Это не политизированное мероприятие?
Абсолютно. Мы должны встретиться, посмотреть друг на друга, обняться и сказать: «Начиная с этого момента, мы, осознав, что мы важная часть русской культуры, которая находится за рубежом, начинаем действовать как-то». Я думаю, что этот форум будет ежегодным. Это не фестиваль для публики, хотя публика там будет. А, условно, форум, где впервые встретятся русская Прага, русский Берлин, русский Лондон, русский Тель-Авив, — чтобы познакомиться, обсудить общие проблемы, может быть, о чем-то договориться. В первую очередь форум имеет важное профессиональное значение. И при этом, конечно же, раз уж мы собрались, культурные люди, мы делаем культурную программу из нас же самих: выставки, концерты и так далее.
Это не большой форум?
82 участника и 50 гостей. 82 участника – это те, кого мы как делегацию пригласили. И 50 просто гостей, которые приезжают, чтобы послушать и поучаствовать. Всего 120 человек.
Фото автора
Ссылки на другие тексты о жизни за границей и культурных событиях – в телеграм-канале ZIMA Magazine.