Гузель Яхина: про сериал о Зулейхе, «женскую прозу» и восточные тонкости

Автор одной из самых премированных книг последних лет «Зулейха открывает глаза» Гузель Яхина приезжает в марте на книжную ярмарку в Лондоне. Накануне приезда мы поговорили с писательницей о съемках сериала с Чулпан Хаматовой, феминизме и национальной идентичности.

В Казани закончились съемки долгожданного сериала по вашей книге «Зулейха открывает глаза». Какие у вас впечатления? Приезжали ли вы на площадку, вообще контролировали процесс?

Наверное, я пока воздержусь от каких-то выводов, потому что любой фильм, на самом деле, собирается на монтажном столе. То, что я видела вживую, когда один раз приезжала на съемки, меня обрадовало. В проект вложено много мыслей и вкуса, особенно в создание декораций, костюмов. Монтаж намечен на весну, и меня попросили посмотреть первичный вариант, что я с удовольствием и сделаю. Также предполагалось, что будет дописан некий текст уже по финальному монтажу, он называется «дыхание большой истории» — там будут исторические моменты, которыми хотелось бы объединить эту историю, сделать ее более внятной и весомой.

Что касается самих съемок — я в них участия не принимала, один раз съездила на площадку буквально на полтора часа. Мне очень хотелось, конечно, посмотреть на поселок Семрук, который выстроили на берегу Камы (в книге — Ангары). И там уже удалось пообщаться с актерами, с режиссером. Так что мое участие было достаточно скромное и деликатное. Хотя я дважды вычитывала сценарий, потому что об этом просил производитель. Что-то было учтено, что-то нет.

А в какие моментах для вас было принципиально, чтобы они перешли на экран?

Я очень надеюсь, что зритель и читатель — чуткий, умный и внимательный — понимает разницу между литературой и кино. Это разные виды искусства, тем более, речь идет о телевидении, которое вообще отдельный вид массового искусства. Что для меня важно? Важно следующее: во-первых, сохранить уважение к большой истории для того, чтобы голос этой большой истории не заглушился, не затерялся в мелодраме. Чтобы уважение к трагедии раскулачивания было сохранено, и авторская позиция по отношению к этой трагедии так же читалась. Это для меня очень важно — чтобы мелодрама не перекрыла трагедию.

Для меня очень важно — чтобы мелодрама не перекрыла трагедию

Второе — это, конечно, художественный уровень. Текст романа я старалась писать с сохранением мифологического пласта. А для того, чтобы он отразился на кино, необходим высокий уровень художественных решений. В литературе многие вопросы решались достаточно просто: весь роман написан на русском, но в текст очень аккуратно вкраплены татарские слова, которые даны без перевода. И читатель понимает смысл этих слов без перевода, понимает их из контекста, но они дают ему некое представление о звучании языка и погружает в атмосферу.

Как будет решена татарская тема в фильме, я не знаю. Этот вопрос обсуждался, и я не в курсе, к какому финальному решению пришли и продюсер, и актеры, потому что заставить героев фильма первые две серии говорить на татарском, конечно, можно. Другое дело, что это не очень комфортно для зрителя, который принимает этот фильм с телевизионного экрана. С другой стороны, полностью лишить их татарской речи и татарской принадлежности — тоже не очень правильно. В начале истории татарская тема очень сильная, а потом постепенно исчезает, соответственно вопрос, как будет решена национальная тема, мне просто очень интересен. Увидим весной.

Вы будете представлять «Зулейху» на книжной ярмарке в Лондоне. А еще примете участие в дискуссии о женщинах в литературе. Как вы относитесь к ярлыку «женской прозы», «женского романа»? Он вас ограничивает?

Я к этому отношусь очень спокойно. Мне в общем-то все равно, на какую полку ставят мой роман. Главное я знаю: романы читают. И «Зулейху», и «Дети мои» читают и мужчины, и женщины. И я получаю письма, и по этим письмам я вижу, что оба романа интересны читателю независимо от пола. Поэтому здесь с моей стороны нет сомнений, что своего, в том числе, мужского читателя, эти книги нашли.

Мне в общем-то все равно, на какую полку ставят мой роман. Главное я знаю: романы читают

Что касается ярлыка. Вы знаете, ни разу за эти четыре года, в которые я нахожусь на литературном поле, не было ни одного момента, когда бы я была каким-то образом ущемлена как женщина. Ни разу я не почувствовала, что гендерный признак играет роль. Всегда играл роль текст, всегда играл роль герой, всегда играл роль автор, вне зависимости от пола. Поэтому я признаюсь, что гендерную проблематику я не очень чувствую, как не чувствую и ее влияния на свою жизнь. Это же касалось моей предыдущей жизни, не связанной напрямую с литературой, когда я работала в маркетинге. Так что повышенное внимание, которое есть к этому вопросу в последнее время, мне кажется чрезмерным.

Почему?

В нашей-то стране уж точно женщины давно получили все права, включая избирательное право. Они получили эти права одними из первых на планете. Наоборот, в нашей стране женщины очень часто выполняли мужские роли, и им не привыкать это делать. Здесь, конечно, сыграла свою страшную роль большая история, которая уничтожала мужское население: это и войны, и Гражданская, и обе войны, и репрессии, которые уносили, конечно, и женщин, но по большей части — мужчин. Поэтому в этом плане, мне кажется, наши женщины  — и советские женщины, и российские женщины — эмансипированы достаточно давно.

И мне «женская»проблема не кажется какой-то сверхактуальной в России. Но я в принципе наблюдаю, что уровень агрессии в российском обществе очень высокий, и эта агрессия изливается по очень разным поводам, включая также и гендерные. И вот это не очень здорово, конечно. Меня это волнует гораздо больше. 

На изменение гендерных отношений, конечно, в большей степени влияют медиа, но ведь есть и литература. Ваша книга про Зулейху многими была воспринята как феминистическая. Насколько литература в действительно влияет на эти процессы?

Роман «Зулейха открывает глаза» — он все-таки исторический, хотя я его называю историческим и не историческим одновременно. Но тем не менее в романе отражены какие-то факты, и эмансипация Зулейхи, конечно, соответствует исторической правде. То, что случилось с героиней, случалось со многими женщинами в раннее советское время, особенно с женщинами восточными (а татарку мы можем отнести к восточными женщинам, она была мусульманкой). Собственно, то же произошло и с моей бабушкой, на основе жизни которой я создала некоторые моменты романа.

Моя бабушка точно так же уехала в Сибирь, будучи татарским ребенком, татарской девочкой, а вернулась советской девушкой, совершенно преображенной и говорящей на другом языке — на русском. Она вернулась с профессией, с помадой и каблуками в рюкзаке. Поэтому, процесс эмансипации, который шел в тридцатые-сороковые годы — это просто соответствие исторической правде.

А что вы думаете об образе женщины в русской литературе?

Вы знаете, для меня один из самых сильных женских образов в русской литературе — это Васса Железнова. Вот это действительно характер. Но его нельзя назвать мягким и женственным, скорее, наоборот. Хотя, конечно, как и в мировой литературе, так и в российской, галерея мужских образов гораздо интереснее — и она больше, чем галерея женских образов.

С чем современная российская литература может приехать на Запад?

Касательно российского рынка литературы, я пожалуй, таким видением не владею, ваш вопрос лучше адресовать более компетентным людям — редакторам, литературным критикам. Я еду со своей книгой, и я счастлива, что она наконец-то переведена на английский язык. Переводов выходило много, но так получилось, что английский выходит одним из последних.

Я очень надеюсь, что история Зулейхи будет интересна. Мне бы хотелось, чтобы она была воспринята как история, не привязанная к национальности, хотя книга и описывает женщину конкретной национальности. Чтобы это была история, не привязанная к конкретному времени, хотя она происходит в конкретный исторический период и описывает очень конкретные исторические реалии. Но все же я надеюсь, что за этой конкретикой будет видна и история мифологическая, история женщины без имени, женщины без национальности, женщины, которая отвечает на какие-то вопросы. 

Разговаривали ли вы с иностранцами, которые прочитали книгу в переводе? Какое у них ощущение? Понимают ли они все эти исторические тонкости, которые русский и татарский читатель поймет на бессознательном уровне?

Восприятие очень сильно зависит от страны. Есть вещи, которые иностранный читатель понимает гораздо лучше. Для многих западных читателей татарская мифология была чем-то достаточно экзотичным, а вот, допустим, в Иране книгу восприняли с полным пониманием. У них те же мифологические существа, те же сказки, мифы, сюжетообразующие легенды, на которых роман и построен. Вот они родные для иранцев, потому что заимствованы татарской мифологией из персидской. В каком-то смысле, в том же Иране книга была воспринята даже более близко, чем в России.

А в странах бывшего соцлагеря хорошо воспринимают ту часть, которая касается сталинских репрессий. В Чехии, в Польше, в Латвии вовсе не приходилось объяснять, что такое репрессии и как они происходили. А вот в Германии, где я провела много времени, встречаясь с читателями, действительно приходится делать вводную, касающуюся не только исторического контекста, но и татар, что было для меня неожиданностью. Приходится объяснять, кто такие татары. Объяснять, что это не дикий народ, скачущий на диких конях с куском сырого мяса под седлом, и что это не татаро-монголы, что это вполне себе оседлый народ, живущий на берегах Волги. Что же касается восприятия книги, оно меня радует. Я общалась с разными читателями и вижу, что книгу в основном понимают. И тот самый вневременной, вненациональный пласт, хочется верить, считывается независимо от национальности и гендера.

Мне кажется, что для среднестатистической британки ваша идея о горьком, жертвенном счастье женщины в сложных условиях может казаться совершенно дикой. Потому что это во многом противоречит рационализированному подконтрольному счастью европейки.

Конечно, книга воспринимается очень по-разному, в той же самой Германии, на которую я много ссылаюсь, например, очень настороженно воспринимают историю Игнатова. Если в России тема палача, который становится жертвой, скорее вызывает сочувствие, то в Германии она вызывает осуждение. И этот момент любовной истории Зулейхи и Игнатова, конечно, понимается через призму некоторого осуждения.

Видимо, западная ментальность, европейская ментальность, не приемлет прощения за хорошее намерение, она приемлет только результат. Жизнь Игнатова была несчастьем для многих людей, поэтому его вина не требует доказательств. Такое восприятие, гораздо более жесткое, я увидела как раз в Германии. То, о чем говорите вы, возможно это будет, но я пока не слышала таких отзывов. Увидим. Но в любом случае, понятно, что от страны к стране книга воспринимается по-разному.

Вас много критиковали за то, что вы подняли татарскую тему, хотя сами давно не живете в Казани. Мне кажется, с этим часто сталкиваются русскоязычные люди, которые живут в Лондоне. Не было ли вам обидно, когда вы читали такие отзывы?

Я не могу сказать, что я уехала и порвала все связи со своей родиной. Наоборот, я не считаю себя уехавшей. Я переехала в Москву, но тем не менее я не уехала из Казани, потому что у меня там есть родные, родители, брат — то, что называется «большая семья». Я там бываю раз в три месяца точно. Поэтому я считаю себя частью Казани, я с удовольствием подчеркиваю свою казанскую принадлежность. И, конечно, я люблю свой город и с радостью называю себя казанской писательницей, просто потому, что в слове «казанский» заключено намного больше, чем в слове «татарский» или просто «русский». Что же касается критики: да, она была. И некоторые события, например, перевод или выход фильма, вызывают новую волну обсуждений, которые в очень разном ключе проходят, в том числе, и очень негативном.

Но я вижу, что много людей в Татарстане приняли роман хорошо. Факты важны гораздо больше, чем какая-то перебранка в соцсетях. Первый перевод вышел именно в Татарстане. Сейчас готовится переиздание татарского перевода уже в мягкой обложке. Администрация города Казань очень здорово поддержала съемки. И то, что сериал «Зулейха открывает глаза» снимался именно под Казанью и в самой Казани на центральных улицах, все эти моменты, конечно, были поддержаны мэрией Казани, за что я признательна.

Что касается в принципе восприятия татарской темы, то здесь каждый имеет право на свое мнение. Я знаю татарскую жизнь так, как я ее знаю, а другие опишут ее по-другому, и здесь у каждого будет свой голос. Мой голос прозвучал в книжке. Мне кажется, что моя книга — это объяснение в любви к тем людям, которых я знала: бабушке, дедушке.

Мне кажется, что моя книга — это объяснение в любви к тем людям, которых я знала: бабушке, дедушке.

Потому что, конечно, их жизнь и жизнь их родителей, их рассказы как-то отразились в книге. Так что это скорее объяснение в любви к татарскому, нежели наоборот. Татарское — это часть меня, я эту часть чувствую, и с возрастом она укрепляется. Это то, что обогащает меня внутренне — просто отдельная грань личности, но никак не очки, сквозь которые ты смотришь на мир. Поэтому мне кажется важным эту позицию сохранять, не делать часть себя очками, через которые ты  взираешь на мир, а все-таки понимать, что это грань тебя. При таком отношении к делу ты спокойнее относишься к национальным темам. Для меня национальное — это сугубо интимная вещь, о которой я не буду много распространяться.

Когда вы едете на международную книжную ярмарку, как вы себя позиционируете? Вы едете как русский писатель, как татарский писатель, как русскоязычный писатель?

Я очень спокойно отнесусь к любой надписи на табличке, которая будет стоять передо мной на выступлениях. Язык, на котором я пишу — русский, я всегда писала только по-русски, и не смогла бы написать на татарском, потому что я не владею литературным татарским языком. Но, повторю, татарская часть во мне есть, она сильна, и я ее с благодарностью в себе ощущаю.

Если вы следите за тем, что происходит в современной русской литературе, что бы вы рекомендовали читателям, которые живут в Лондоне?

Конечно, я бы рекомендовала «Лестницу Якова» Улицкой, но она не может быть отнесена к новинкам. Я бы, конечно, порекомендовала «Ненастье» Алексея Иванова. Прекрасный роман, который мне очень нравится, а есть для желающих сериал на канале «Россия». Конечно, я бы порекомендовала Евгения Водолазкина «Авиатор».

Из самого последнего я бы непременно порекомендовала читателю книгу «Время колоть лед». Это книга, которая вышла под редакцией Елены Шубиной, и ее авторы Катерина Гордеева и Чулпан Хаматова. Эта книга очень искренняя, очень честная, которая рассказывает о жизни двух подруг через их диалоги. Автор текста Катерина Гордеева. И в этой книге я, как человек 41 года, узнавала себя. Я бы назвала эту книгу подведением итогов современных сорокалетних людей, потому что многое в книге, начиная от казанского детства, у нас с Чулпан было очень похожим. Дальше был переезд в Москву, поиски себя в большом городе, а дальше становление себя в большом городе. Мне близки их мысли о современности. Поэтому для меня эта книга — одна из самых важных, наверное, за последние годы. Прямо от чистого сердца советую.

Фото: Гульназ Галимуллина

С Гузель Яхиной можно будет встретиться на Лондонской книжной ярмарке, а также 12 марта в Waterstones Piccadilly и 14 марта в Россотрудничестве.