История одного ковра-самолета. Как дедушка советской авиации «долетел» до Лондона

Каждое лето Голдсмитский колледж в Лондоне проводит выставку работ своих выпускников. Всякий раз там можно увидеть интереснейшие вещи, созданные молодыми художниками. 

Мы в этом году особенно заинтересовались одной работой, которую представила на этой выставке выпускница колледжа Варвара Шаврова. Это ковер, выполненный в форме разобранного на запчасти самолета – легендарного Ш-1, первого в СССР самолета-амфибии.

Тему своей выпускной работы Варвара выбирала, руководствуясь мыслью семейной: создателем Ш-1 был ее двоюродный прадед Вадим Шавров, который собирал его буквально на коленке, а если быть точным — в стенах коммунальной квартиры.

Самодельный летательный аппарат позднее стал прототипом для целой серии водных самолетов Ш-2, а сам не раз спасал полярников и бороздил небо в русско-финской войне. Его конструкция легла в основу самого массового в истории СССР гидросамолета Ш-2. Однако у инженеров, участвовавших в создании самолета, судьба была не такая радужная.

Ш-1 — дитя коммуналки

Идея самолета-амфибии зародилась в 1925 году в разговоре двух бывалых летчиков, Бориса Чухновского и Виктора Корвин-Кербера. Они уже давно знали друг друга. В свое время красноармеец Чухновский спас белогвардейца Корвин-Кербера от расправы Красной армии. Корвин-Кербер после этого подался в конструкторы, а Чухновский заинтересовался полетами на Северный полюс. Как-то Чухновский предложил Корвин-Керберу построить такой компактный самолет, который можно будет спускать на воду с небольшого корабля. Начальник ОМОС (Отдел морского опытного строительства) Дмитрий Григорович одобрил инициативу, к делу подключили молодого инженера Вадима Шаврова — дело пошло.

Спустя три года обсуждения и расчетов началось строительство. На проект выдали деньги, но с заводом договориться не удалось. Строить аппарат решили прямо в коммуналке дома на Новодеревенской набережной в Ленинграде, где жил Корвин-Кербер (ныне Приморский проспкт). В одной комнате ютился он с семьей, а во второй по деталям собирался Ш-1 — дед целого поколения гидросамолетов. Жена Корвин-Кербера тоже принимала участие, она обшивала кресла, так что авиастроение вскоре стало семейным хобби.

В августе 1928 года аппарат был готов. На заводе модель выкатили бы из ангара, а в многоэтажке пришлось спускать его из окна. Сначала лодку с хвостом, «хвостом вперед», как вспоминал Вадим Шавров, потом крылья и винт. Вместо взлетной полосы — асфальтовая дорога напротив дома. Правда, до испытания в том году дело не дошло. В ноябре Корвин-Кербера арестовали, Григоровича тоже. Их обвинили в контрреволюционной деятельности и судили по 58-й статье как врагов народа. Их, как и тысячи других инженеров, задело волной масштабной чистки. 

Шавров остался на свободе — последний инженер команды. Он разобрал самолет и переправил его в ангар на доработку. Спустя год модель прошла испытания, а еще через два года в серийное производство на Таганрогском заводе вышел Ш-2 — тот же Ш-1, но с двигателем помощнее. Летчики звали его ласково – «шаврушка».

За первые два года выпустили 270 машин, затем производство поставили на паузу. Однако с началом Русско-финской войны Ш-2 понадобился вновь — выяснилось, что компактный гидросамолет отлично подходит для болотистой местности. На нем подбирали раненых, с ним передавали распоряжения и приказы. Кроме того, «шаврушка» отлично справлялся с полярными метелями, так что на нем частенько спасали челюскинцев из ледяного плена.

Простота конструкции позволяла легко починить поломку, так что самолеты долго оставались в строю. С производства модель списали только в 1958 году. К этому времени в ангарах насчитывалось больше 800 Ш-2 — потомков того самого Ш-1, что два инженера собрали в стенах коммунальной квартиры. 

Сам Ш-1 прослужил два года. Во время очередного полярного рейса он зацепился крылом за семафор и рухнул. Самолет разбился, но члены экипажа — знаменитый летчик Валерий Чкалов и его механик —  остались невредимы. Корвин-Кербера выпустили годом позже. Ему на память остался винт Ш-1, уцелевший после крушения.

Пройти нельзя — потрогать можно

Голдсмитский колледж славится своими творческими выпускниками-экспериментаторами. Подтаявшие стеклянные сталактиты и обогреватели вповалку на волчьих шкурах уже воспринимаются как типичные части интерьера. По привычке обходишь человека, завернутого в ковер, памятуя про себя избитую музейную фразу «Не трогать! Часть экспозиции».

Ковер Варвары (который она своими руками ткала полтора года) выглядит строго и консервативно — детали Ш-1 в виде аккуратных отрезков ковра разложены на полу по линейке. Их отгораживает стена, на которой угадываются бледно-зеленые обои из советской квартиры. В качестве орнамента Варвара выбрала жуков — их любил собирать ее двоюродный прадед Вадим Шавров.

Выставка Варвары Шавровой называется Inna’s Dream. Инна — псевдоним, который она дала своей матери как одной из героинь этой истории. Инна спит и вспоминает эпоху, которая уже никогда не вернется, да и всем ее участникам кажется сном, настолько стремительно меняется мир. Это рефлексия, но не замедляющая, а пробуждающая. Задействуя ностальгию, рефлексию и память, Шаврова создает инсталляцию, которая материализует прошлое в настоящем. — «Размышления о прошлом помогают понять, что ты делаешь и почему», — рассказывает Варвара. — «Без этого ты не сможешь понять, что делать дальше».

Складывается ощущение, что выставка — своего рода inner joke, понятная лишь русским. Без объяснений посетителям приходится тяжело. Они оглядывают ковер, осторожно перешагивая через детали. «Мне нравится», — уверенно говорит девушка с рыжим каре. Над ее головой висит красное знамя, где на русском вышита история выдуманного брата Вадима – Александра. «Никто не знает, что произошло, когда Александр был арестован и сослан в ГУЛАГ, где он скончался», – говорит Варвара.

История Александра списана с жизни: у авиаконструктора Вадима Шаврова был брат Кирилл. Он был этнографом. Его репрессировали.

Девушка в черном спрашивает, можно ли пройти по ковру. «Пройти нельзя, — отвечает Варвара. — Потрогать можно».