Художница Сима Васильева рассказывает удивительную историю одной картины

31 января 1990 года мы начали нашу жизнь в британской столице. Из мрачной, зимней, плохо освещенной Москвы — перенеслись в весенний Лондон. Было тепло, цвели нарциссы, вишни и магнолии. 

В первый же день мы обошли весь Лондон пешком: от Хэмпстеда до Гайд-парка. Незадолго до нашего приезда в городе был сильнейший ураган, поэтому в парках до сих пор лежали поваленные деревья, и дети с удовольствием залезали на них, чтобы поиграть. Так необычно началась наша новая жизнь 30 лет назад.

Из Москвы я уезжала уже успешным художником. Поэтому в Лондоне мне потребовалось всего несколько месяцев, чтобы наладить контакты, найти галерею и организовать выставку. Первые три года жизни в Англии моя карьера развивалась очень активно. У меня состоялись три персональные выставки в галерее Red Square, галерее и музее Бен Ури, галерее CCA в Кембридже. Кроме того, два года подряд я участвовала в Летней выставке Королевской академии и в других групповых выставках. Работы покупались, клиенты появлялись, заказы росли. 

Однако в середине 1990-х на горизонте появились другие интересы: засосали дела и рутина. Я продолжала рисовать, но участвовать в выставках стала реже. Потом почти три года провела в Малайзии, перенесла болезнь, которая потребовала длительного лечения. Встав на ноги, я все-таки решилась вернуться в искусство — так началась моя личная «Эпоха возрождения». 

Новый этап моего творчества символически начался с Москвы: я как бы вернулась к той самой точке отсчета. Сначала провела выставку «Совков» в Зверевском центре в мае 2014 года, затем ретроспективу в Лондоне в офисе RTVi на Пэлл-Мэлл и создала мультимедийный проект, посвященный раку груди — «Амазонки в тропике рака», в Берлине. Были и другие интересные события, включая две мои выставки в рамках фестиваля Arbuzz J-Fest в футбольном клубе Челси в 2019 и 2020 годах.

И вот передо мной один из самых важных итогов последних лет: 25 ноября в аукционном доме Bonhams на торгах будет выставлена моя работа Family Tree. С ней связано много интересных историй. Во-первых, с переездом в Англию, оторвавшись от своего прошлого, культуры и советских реалий, на которых выросла, я впервые заинтересовалась своими генетическими корнями. В 1992 году на Летней выставке в Королевской Академии была представлена моя работа «Выдавала тетя Сара свою дочку за Ивана», а ко второй персональной выставке в Лондоне в 1993 году в галерее Бен Ури я нарисовала первую версию Family Tree. Правда, ее тут же купили, и я сделала второй вариант на красивом продольном срезе дерева, где переплелись корнями и ветвями два дерева — русское и еврейское, а в ворохе листьев под ними проступали надписи. Подобно библейской родословной, но в личном семейном ключе: «Наум родил Давида, Давид родил Симу… и имя жены его было Сима». Эта работа — не документальное изображение родословной, ведь многие факты из жизни моих предков мне неизвестны. Скорее, она представляет собой свободный рассказ о судьбах людей и их времени.

И вот, два года назад «Дерево» как бы заговорило со мной, и я начала писать семейную хронику. А прошедшей весной во время карантина известный коллекционер и галерист Максим Боксер организовал группу взаимопомощи для художников, галеристов и коллекционеров. Для нее я создала несколько серий графических работ, одна из которых называлась «Генетическая память». Работы из этой серии разлетелись по миру: три в Америку, две во Францию, одна в Испанию, а еще одну приобрел всем известный Андрей Бильжо. 

Андрей написал несколько слов о моей работе, и вскоре я получила имейл от своего родственника из Вашингтона. Наверное, сработало правило шести рукопожатий. Написал мне правнук старшей сестры моего деда, Марка Даниэля (Абрама Мееровича). До этого я и не знала, что по линии моего деда из Латвии у меня живет много родственников в Америке. А американские родственники, наоборот, до недавнего времени считали моего деда погибшим во время революции, хотя он прожил до 1940 года и оставил потомство: Юлия Даниэля, известного писателя-диссидента, и мою маму. 

К трепетному письму были приложены фотографии, документы, а также эссе, написанное младшей сестрой деда, Евой Меркер (Меерович). И хотя я нарисовала последнюю работу из серии «Генетическая память», не зная ничего о своих родственниках и истории, описанной в эссе Евы, рисунок явился точной иллюстрацией к его последнему абзацу: 

«Когда наш корабль подплывал к берегу, и мы смогли увидеть статую Свободы, гордо возвышающуюся, чтобы принять нас, мы заплакали от радости! Лишь одно огорчало нас — это то, что с нами не было отца и брата».

А когда спустя несколько дней я получила фотографию своих прабабушки и прадедушки с младшими детьми, включая моего деда в возрасте 11—12 лет, я заплакала: первый раз я увидела их лица. А девочка на моем рисунке очень напоминает Еву, написавшую эссе.