Как совмещать работу и творчество. История Игоря Селиванова, который водит экскурсии в Британском музее

— Расскажи про свое увлечение Древним Египтом.

— Я всегда любил древнюю историю, но про Древний Египет я до недавнего времени ничего не знал. Однажды я показывал Британский музей своей подруге, и она спросила, не думал ли я сам делать экскурсии? Я посмеялся… До этого я ходил в Британский музей на экскурсии к настоящим археологам. Но быть хорошим ученым и быть хорошим рассказчиком — разные вещи, которые редко пересекаются.

Тогда я подумал: а почему бы не попробовать? Сначала делал туры по Египту, Греции, Сирии. Смотрел на людей, видел стеклянные глаза, получалась какая-то каша, и я подумал: хорошо бы не расслаиваться, а водить по чему-то одному. Подруга посоветовала сконцентрироваться на Египте — про него никто ничего не знает, это таинственно и интересно. Я подумал и согласился.

Чем больше я углублялся в эту тему, тем больше я понимал, что многое идет из Египта. Особенно то, что мы называем Древней Грецией. Например, лабиринт мы ассоциируем с Минотавром, с Критом. А он берет свое вдохновение от дворца-лабиринта, который построил для себя в 1900 году до нашей эры Аменемхет III. В какой-то момент в Египте поняли, что пирамиды — это просто такой знак «Здесь сокровища». Все пирамиды — буквально все, кроме Тутанхамона — были разграблены в течение двадцати лет после того, как их построили, включая большие пирамиды Гизы. И Аменемхет III решил победить хитростью. Он построил огромный дворец, где было 1500 комнат над землей и 1500 под землей. Если ты туда зашел и не знаешь куда идти, то ты никогда не выйдешь. Все самое важное захоронили в сердцевине.

Геродот видел и описывал этот лабиринт. Поэтому критяне наслоили его на своей миф. Многие вещи неожиданно берут свое начало в Египте. 

— Очень интересно. А можно чуть больше про различия Древнего Египта и Древней Греции?

— История Греции была такова: сначала на острове Крит жили критяне, обладающие ярким художественным выражением. Они рисовали мальчиков с тонкими талиями. Но случился природный катаклизм, а потом их завоевали микенцы c острова Пелопоннес. Далее случилась катастрофа бронзового века, еще один катаклизм. Египтяне выдержали, но почти все цивилизации вдоль Средиземного моря были уничтожены. Потом 400 лет были темные века. Греки забыли письмо, оно просто было не нужно, в основном им приходилось обороняться. Зато у них развилась мощная устная культура. Были люди, которые помнили наизусть «Одиссею» и «Илиаду».

Финикийцы приплыли в Грецию и дали жителям свое письмо — то, что мы сегодня знаем как греческое письмо. И тогда они стали записывать свою историю. Выкристаллизовались правила, по которым люди начали жить. Это 800–900 лет до нашей эры. Это то, что мы называем Древней Грецией. 

Самосознание древних египтян же началось 4500 лет назад.

— Ну, то есть Древний Египет тебя привлек своей первичностью и мистичностью?

— Да. Еще интересное сравнение: греки позаимствовали у египтян ваяние. Древние египтяне делали это уже 2000 лет к тому времени. Для Древнего Египта важно было показывать вечность, а не движение — эта концепция называется нехех. У египтян был хороший климат, и они могли проектировать что-то на долгосрочное время. У Древней Греции этого не было — там достаточно неприветливая местность. И поэтому греческое понятие вечности было очень серое. У них не возникало мыслей, что сейчас плохо, а потом будет хорошо. Это вообще христианская идея.

Когда Одиссей спускается в подземное царство и там встречает уже мертвого Ахиллеса, он его спрашивает: «Ахиллес, ты был величайшим из смертных. Какого тебе быть мертвым?» Ахиллес — эталон для Древней Греции — отвечает: «Лучше бы я был живым слугой, чем мертвым Ахиллесом!» А быть слугой — хуже, чем рабом, так как у слуги есть выбор. Поэтому для Древней Греции самое главное — это миг от рождения до смерти. Это и есть движение. Греки заставили камень танцевать. У них ветер трепет каменные хитоны. А у египтян — наоборот.

Феномен Древней Греции — это от 600 до 200 лет до нашей эры. Выходит, 400 лет — это все. А у Древнего Египта самосознание и проекция своей культуры продолжались 4000 лет. Очень много всего наслаивается — можно копать и копать.

— Насколько, как тебе кажется, ты уже закопался в этих 4000 лет?

— Впереди еще полно всего. Я знаю больше, чем многие, но у меня довольно поверхностные знания. Хотя я вожу экскурсии уже примерно пять лет.

— Как происходит твое погружение в древний мир?

— Я читаю книги, слушаю лекции. Сейчас открыл для себя фантастического русского египтолога — Виктора Солкина. У него есть лекции на YouTube, на которые я недавно подсел. И когда я слушаю, то целенаправленно делаю записи того, что он говорит. Удерживать внимание три часа на канале сложно, но у него это получается.

— А в какой момент ты решил, что уже достаточно знаешь, чтобы вести экскурсии?

— Где-то полгода я готовился к первой экскурсии, потому что я страшно боялся, что получится фигня. 

В какой-то момент у меня было что-то вроде озарения. Мозг так работает — есть сфокусированный режим мышления и есть рассеянный. Когда не получается прийти к решению, рекомендуется побегать, поплавать, отвлечься. Грубо говоря, мозг знает, что тебе это важно. Он обрабатывает эту информацию. И когда ты возвращаешься к вопросу, ты видишь новые грани, которые раньше не видел, потому что был зациклен. 

Когда много информации, то часто непонятно, где начать и как закончить. Мой подход — нужно определить стержень. В этом случае стержень — то, что делает египтян египтянами. Далее на это нанизывается конкретная история, которую вы хотите рассказать.

— Почему это стало таким важным занятием? И в чем была твоя мотивация?

— Мне нравится ощущать, что я делаю то, что другим людям нравится. Это не означает, что надо подстраиваться под людей. Ко мне придут те, кому интересно. Я не беру денег за экскурсию, но предлагаю делать пожертвования, которые обычно идут в фонд Gift of Life.  

Тут я немного расскажу про мою работу. Мы, в общем-то, спекулянты — high frequency trading — торгуем на разных рынках. Социальной пользы от конкретно моей работы — ноль. Например, люди считают какой-нибудь Goldman Sachs злом, но даже он помогает другим фирмам выйти на IPO. И это намного больше, чем то, что можно сказать про нас. Потому что мы покупаем по ценам ниже и продаем выше — даже не инвестируем.

Я считаю, что когда ты несешь благо в мир, не нужно для этого спасать миллионы людей. Нужно просто каким-то образом справиться хотя бы с собой. Давать больше, чем брать. Это принцип, а количество — это уже дело второе. Стараться не быть силой энтропии, а быть силой созидательной. От этого будет лучше как минимум людям вокруг тебя. Это все, что ты можешь в конце концов контролировать. Если ты делаешь что-то усилием из каких-то концептуальных побуждений, то надолго тебя не хватит. Все должно получаться без усилий, с натуральной внутренней энергией.

— Выходит, что ты не делал выбор между своей работой и работой гидом?

— Я думал об этом, но когда ты начинаешь заниматься любимым делом, то появляется много всего, чего ты не хотел. Если ты фотограф, то тебе нужно находить людей, подстраиваться под них, делать то, что попросят. Ты занимаешься ремеслом. Очень мало людей имеет возможность говорить «нет» и делать то, что они хотят.

— Нет ли у тебя такого чувства, что тебе не достает профессионального комьюнити в лице тех, кто изучает Древний Египет? Или тех, кто работает в музеях, например.

— Это очень узкая специальность. Ну да, я знаю людей, которые этим занимаются. Такие люди мне интересны, но если бы я работал гидом, то девяносто процентов своего времени я бы думал о том, как прокормить свою семью. Сейчас моя работа просто позволяет мне не думать об этом и дает достаточно свободного времени. И да, это намного меньше времени, чем у гидов. Но то, что я вожу туры раз в три недели, для меня достаточно. Я не хочу, чтобы это было ремеслом. Мне достаточно того, сколько я читаю. Когда ты водишь группы, то мало учишься. Это позволяет мне общаться с тем же самым Виктором Солкиным. Он видит, что я знаю, о чем говорю. 

— А приблизиться к научной стороне? Я так понимаю, что ты делаешь тур, потому что тебе интересна тема. Ты хотел бы пойти дальше в науку? 

— С этой точки зрения думаю, да. Но я достаточно этим занимаюсь сейчас. Может, когда я выйду на пенсию и не должен буду заботиться о детях, то займусь этим в большей мере. Очень трудно заниматься наукой, когда ты думаешь о том, как прокормить детей. 

— В Великобритании ученым достаточно неплохо платят. Меньше, чем трейдерам, конечно…

— Египтологам… Да. Но это несопоставимо. 

— Получается, что для тебя текущее положение — баланс: ты не думаешь о деньгах, тебе хватает коммуникации, ты не устаешь от экскурсий.

— Есть люди, которых рвет на части и им нужно много. У меня нет столько энергии, чтобы быть египтологом. Я ближе к профессии гида, кем я точно не хочу становиться. Мне достаточно того, что я сейчас читаю и сколько трачу усилий. Это около пяти часов в неделю. 

В какой-то момент я очень-очень много работал. В сфере финансов бесконечное количество дел. И еще до ковида я принял решение, что буду работать «столько-то»: строго ограничил время, когда находился на работе, но без ущерба для компании. В пандемию, конечно, все поменялось. Я встаю в 8 утра и могу работать до 11 вечера. Но меня радует, что появилось время, когда можно делать то, что раньше не получалось. Например, отвозить детей в школу утром и вообще много общаться с ними. За день я успеваю и поработать, и сходить за устрицами, и сделать завтрак, и помедитировать пятнадцать минут. Каждый день решаю кроссворд. В общем, я могу уделить себе время в течение дня. На самом деле ковид очень хорошо сказался на моей личной жизни. У меня появился work-life balance. Личное время не сжато в несколько часов до и после работы.

— Были ли у тебя увлечения, на которые ты тратил свободное время, до Древнего Египта? Или в основном ты занимался работой?

— Я всегда занимался чем-то. У меня много интересов и небольших проектов. Например, когда мы поехали в Таиланд лет семь назад, я просто влюбился в тайскую еду. Ну так вкусно! И по приезде сразу купил вок. Еще я играю в футбол два раза в неделю. Раньше занимался настольным теннисом, выступал в театре «Хамелеон». Кстати, сейчас я понимаю, что навыки, которые я получил в театре, очень полезны во время экскурсий. Каждый из моих туров — это небольшое представление. 

— Что тебя мотивировало углубляться настолько, чтобы создать что-то новое? Это поиск себя? 

— Поиск себя — это очень заезженное выражение. Оно много может чего значить. У меня есть принцип — это исходит изнутри: если мне что-то нравится, я делаю это to the nth degree — уделяю этому и психическое, и физическое внимание. Есть такая книга «Думай медленно… решай быстро» (Thinking, Fast and Slow) — одна из моих «библий». Если ты чем-то увлекаешься, то надо это делать на сто процентов. Иначе это нонсенс, что, впрочем, тоже может быть для кого-то прекрасно. Например, так с театром вышло. В какой-то момент я понял, что играя, я не могу быть собой. Нужно жить театром по 4–5 часов каждый день, иначе это халтура. У меня не было ни возможностей, ни желания идти так глубоко, и тогда я перестал это делать. 

Мне кажется, фраза «поиск себя» имеет истеричный или какой-то патологический характер. Как будто тебе чего-то не хватает, и ты это ищешь. Это не совсем так: я точно знаю, что мне это нравится.

— Люди не всегда доводят все до конца. Например, кому-то банально не хватает самодисциплины. 

— Люди часто считают, что им что-то нравится, но на самом деле они не хотят этим заниматься. Как правило, они говорят: «Мне это нравится, но у меня нет времени» или спрашивают: «Где ты находишь время всем этим заниматься?» Мой ответ всегда таков: если тебе что-то действительно нужно, ты всегда найдешь время. Все очень взаимосвязано: отношение к себе, к детям, к работе. Работа — это важно, но я не верю людям, которым нужно заниматься работой постоянно. Если тебе необходимо двенадцать часов каждый день тратить на это, значит ты что-то не то делаешь.

Это, в конце концов, твой выбор. Жизнь этих людей — их собственный выбор. Да, есть разные культурные факторы. Но люди выбирают быть частью этой культуры. Может, это будет звучать не совсем прилично, но им это важнее, нежели что-либо другое. И я это тоже понимаю. 

В Америке после финансового образования ты идешь на три года аналитиком в какой-то банк. Там ты пашешь по четырнадцать часов в день. И скорее всего по восемь часов на выходных. Так ты работаешь два–три года. Потом тебя повышают, и ты работаешь всего лишь двенадцать часов в день и четыре часа на выходных. И так далее. Затем лет через пятнадцать — you buy house in suburbs, двое детей, собака. И потом в сорок лет ты стреляешься. И хорошо, если стреляешься сам, а не сначала застреливаешь свою семью, а потом себя.

— Много кто стреляется?

— Есть такое, да. Ну вот сейчас мы достаточно заработаем, и then I do what I love. Проблема в том, что когда ты работаешь 12–14 часов в течение пяти лет, все — все мысли и желания — выветривается. И когда у тебя уже есть деньги, ты тупо не помнишь, каково это — наслаждаться чем-то другим. Все, что у тебя есть, — это работа. За эти пять лет ты просто теряешь вкус жизни, а потом уже все остальные годы у тебя проходят на автомате. В Америке, так это сто процентов. 

И тогда ты более честно и понимающе относишься к самому себе и к окружающему миру. Опять же, большая проблема, если ты живешь всю свою жизнь в стрессе и ждешь поездок куда-то, чтобы начать наконец-то жить. You should be home wherever you are. Нужно выстроить свою жизнь. Если ты убегаешь от чего-то, то ты не можешь убежать от себя.

Люди не меняются. Я в последнее время думаю, что люди в какой-то момент просто признают или не признают разные вещи в самих себе. Это очень сложная работа над собой: посмотреть внутрь, найти и понять себя. А дальше уже понять, как на тебя действует то, другое, третье, и принять это.

Такое мое мировоззрение. У меня были свои поползновения внутрь себя, и я понял, что быть гидом — это не выход. Мне повезло, что никто не грызет мне спину. У других людей могут быть более сложные обстоятельства. Но как бы то ни было, если ты «не дома», то все, что ты делаешь, исходя из этого, будет попыткой убежать.

Записаться на экскурсии к Игорю можно на этой странице, а подписаться на него в Инстаграм здесь.  

Фото на обложке: Татьяна Евсеева