А теперь — о погоде: Маша Слоним о неуместности привычных разговоров

Обдумывая первоначальный замысел, я вспомнила было остроумного автора книг «Как быть иностранцем» и «Как быть британцем» писателя и журналиста Джорджа Микеша, родившегося в Венгрии и приехавшего в Лондон перед Второй мировой войной. И даже приготовила для будущей колонки небольшую цитату из его книги «Как быть иностранцем»:

Иностранец всегда останется иностранцем, Он может стать британцем, но никогда не станет англичанином. Англичане отнесутся к нему с симпатией и пониманием, но никогда не признают его своим.

Легко, иронично, мило. Но, увы, все это никак не соотносится с сегодняшним днем.

Взять хоть самый элементарный совет: при встрече говорить о погоде. Ну и как вы себе это представляете? Встречаются на улице украинец и англичанин. «Какой прекрасный день!» — говорит первый. «Прекрасный день!» — соглашается второй. Никак не вяжется такой разговор с сегодняшним настроением.

Поэтому от первоначально задуманного текста я отказалась. И уехала в Венецию.

***

В Италии отличная погода. Я смотрю в чистое небо над Венецией и вспоминаю первую чеченскую войну. Помню, как жители села Самашки бежали от бомбежек, с ужасом глядя в тоже ясное небо — на российские бомбардировщики. Они знали, что хорошая погода ничего хорошего не сулит. Мы снимали ту войну для BBC. Я помню, как это страшно — оказаться под бомбежками.

А сейчас я читаю про бомбежки в Украине. Письма друзей, оставшихся там, дневники из мариупольского ада, из разбомбленного Харькова. И встречаю тех, кому удалось вырваться. 

Вот письмо подруги, родителей которых война застала под Киевом, в Ирпени: 

Они две недели сидели под обстрелами с нашими собаками. Когда все началось, родители не смогли уехать, так как шоссе было забито танками, в лес соваться опасно, а с третьей стороны у них река, где взорвали мост. Первую неделю мы с [отцом] разговаривали, рядом постоянно бомбили, он вел себя героически, но потом взорвали вышку сотовой связи, и мы не знали, что с ними. Я к тому времени уже была в Лиссабоне, где сходила с ума и собиралась ехать в Киев. Но там объявили коридор, и мои друзья из теробороны (те самые «фашисты-бендеровцы») по моей просьбе (для русской девочки, даже не близкого друга) полезли в самое пекло проверить, живы ли наши. Перезвонили, сказали, что вышел седой дедушка и сказал, что будет обороняться до последнего. Я сначала засомневалась, что папа — это седой дедушка, но смирилась и попросила вернуться и сказать ему, что если он сейчас с бойцами не выедет, то я приеду в Киев. А бойцам разрешила забрать для нужд теробороны вторую машину (им машины очень нужны). Таким образом вывезли родителей и трех собак, а котика оставили, так как он как раз ушел гулять, а у бойцов не было времени ждать.

Я хорошо помню отца моей подруги, еще совсем недавно он не был похож на «седого дедушку».

А вот в Telegram «Киевский дневник одного человека» — женщины, оставшейся под Киевом:

Около шести утра снова была сирена. Я не бежала в укрытие. Подумала, если первый же снаряд в нашем городке попадет в мой дом, да еще и в день рождения, это будет уж совсем bad luck, черный юмор высочайшего уровня. Осталась в кровати. Читала «Отче наш», пока тревога не стихла. Я живу молитвой уже несколько месяцев. Не бояться смерти помогает понимание, что смерти не избежать. Главное желание — не мучиться. 

Является ли жизнь абсолютной ценностью? Точно знаю, что жизнь других людей — да. А моя? 

Иногда я засыпаю в слезах. Думаю о том, что все мои представления о жизни разрушены. Не понимаю, куда двигаться дальше и зачем. Не понимаю, зачем вставать с кровати, зачем есть, выходить на улицу. А потом слышу:

— Аліна, ми поїхали на пасічну. Подивись за Діанкою. 

Война познакомила меня с семьей, которую я никогда прежде не видела, но которая стала мне по-настоящему родной. Каждый день моя семилетняя племянница учит меня рисовать. Чаще всего — котов. Я учу ее рассказывать про котов на английском. По вечерам она крепко обнимает меня и говорит «Дабраніч».

Иногда она говорит: «Мама, как классно, что твоя сестра приехала». А иногда: «Аліна, коли буде наступна сирена, можеш, будь ласка, спускатися до нас?  А то мені сумно».

В такие минуты я не думаю о ценности своей жизни, я знаю о ней.

Когда все задуманное рушится, когда все не получается — трудно продолжать верить. Я стараюсь. Верить — значит идти в укрытие во время сирены. Потому что идти в укрытие во время сирены — это лучшая благодарность за подарок жизни.

А вот дневник Надежды Сухоруковой из Мариуполя. Читать невыносимо — даже думать о том, что происходит там, больно. Но в Мариуполе не только умирают, но и живут, чтобы нам рассказать: 

Я выхожу на улицу в перерывах между бомбежками. Мне нужно выгулять собаку. Она постоянно скулит, дрожит и прячется за мои ноги. Мне все время хочется спать. Мой двор в окружении многоэтажек тихий и мертвый. Я уже не боюсь смотреть вокруг.

Напротив догорает подъезд сто пятого дома. Пламя сожрало пять этажей и медленно жует шестой. В комнате огонь горит аккуратно, как в камине. Черные обугленные окна стоят без стекол. Из них, как языки, вываливаются обглоданные пламенем занавески. Я смотрю на это спокойно и обреченно.

Я уверена, что скоро умру. Это вопрос нескольких дней. В этом городе все постоянно ждут смерти. Мне только хочется, чтобы она была не очень страшной. Три дня назад к нам приходил друг моего старшего племянника и рассказывал, что было прямое попадание в пожарную часть. Погибли ребята спасатели. Одной женщине оторвало руку, ногу и голову. Я мечтаю, чтобы мои части тела остались на месте.

Автор дневника, Надежда, осталась жива. «Привет, любименькие,  я жива и теперь буду жить долго, — написала она. — А мой город умирает мучительной смертью. Двадцать дней я умирала вместе с ним. Я была в аду. Я не герой, я обычный человек, и мне было страшно умирать. Последние три дня по моему городу лупили каждую минуту. Без перерыва. От гула самолетов внутри меня все леденело. В нашем подвале молились все и просили, чтобы бомба пролетела мимо. Когда содрогалась земля, мы выдыхали. Но мимо — не значит в никуда. Мимо — это значит не в нас». 

***

Венеция — небольшой город. Здесь я познакомилась с семьей беженцев из Украины: мама на девятом месяце беременности, двое детей, двух и шести лет, и папа, обвешенный тюками, сумками и рюкзаками.

В Венеции они оказались почти случайно — позвонили среди ночи моей подруге, у которой я сейчас в гостях, приехали к ней на полночи, а из Венеции отправились на поезде в Германию. Мы помогли им добраться до вокзала. Билеты для украинцев бесплатные. Но отец семейства — русский, поэтому ему бесплатный билет не положен. В пути они уже много суток, Венецию увидели только утром, мельком, с вапоретто на пути на вокзал. «Мне понравился ваш водный город, после войны я сюда вернусь»”, — обещала старшая девочка. 

На одном из мостиков через канал мы встретили приятельницу моей подруги. Они знакомы шапочно — в последний раз встретились на митинге в поддержку Украины. Радостная новость: дочь этой женщины с красивым, но измученным лицом, наконец, смогла вырваться из Киева и приехала к ней в Венецию. У дочери серьезная почечная недостаточность, она на диализе и нуждается в пересадке почки, так что ее спасение — это в буквальном смысле вопрос жизни и смерти. Теперь ей предстоит операция в Падуе.

А на причале у «Набережной неисцелимых» стоит лодка, которая тоже напоминает об Украине, — желто-голубая. Случайное, конечно, совпадение, но сейчас все напоминает мне об этой чудовищной катастрофе.

Нет, совершенно невозможно воскликнуть «Какой сегодня прекрасный день!». Несмотря на чудесную погоду в Венеции.