Загрузка ...
Дела семейные
«Это история русской семьи, которая переехала из Петербурга в Харьков, – рассказывает Сергей. – В далекие 1930-е годы мой дед уехал из Харькова учиться в Московскую консерваторию, а семья Маши – тоже, кстати, очень музыкальная – осталась там. Все это время они поддерживали связь. Вот на этой фотографии 1937-го года вы видите моего деда – он крайний справа. Ему здесь 22 года, столько же, сколько сейчас моему старшему сыну. А третья слева – это прабабушка Маши. Они родные брат и сестра. А мы с папой Маши, получается, троюродные братья. Мы сделали семейное древо для посольства в Варшаве, чтобы доказать наше родство».
В Англию Сергей влюбился давно, сразу после распада Советского Союза. Тогда он еще работал в Москве и в 1990-е вывозил театральных и киношных студентов в Европу. Позже он закончил юридический (по его словам, надо было чем-то кормить детей). «Я мечтал создать фирму, которая могла бы связать Москву и Лондон. В 2001 году мне это удалось, — так появилась компания MGAP», — рассказывает Сергей.
На вопрос: «Почему Саффолк?», Сергей отвечает: «Я как-то начал учиться летать. По воле случая на том же аэродроме училась летать Селесте. Это очень романтическая история. Еще позже подвернулась ферма, где мы сейчас живем». Селесте, уже по-английски, подтверждает, что встреча на аэродроме была судьбоносной.
Удивительным образом история фермы в Саффолке тоже оказалась связана с самолетами. Сергей рассказывает, что когда-то ее выкупил бывший пилот британских авиалиний, который, выйдя на пенсию, коров распродал, зато построил взлетную полосу. «Все, кто управляли фермой, были связаны с авиацией. Когда мы приехали сюда, здесь был дом, ангар, взлетка и кот. Мы начали подтягивать животных. Потом Селесте предложила поставить домик и сделать из него AirBnB. Домик за год себя окупил, и мы поняли, что люди хотят выезжать на природу. Но закончить зоопарком мы тогда не планировали».
Сейчас на ферме Wilderley живут 250 домашних животных, включая альпак, лошадей и коз. Половина из них, по словам владельцев, усыновленные. «Например, когда закрывалась большая ферма, мы сделали взнос в фонд, и они отдали нам 12 альпак. Альпаки очень милые, а еще, в отличие от лошадей или коз, с ними можно гулять. Они это любят! Даже ребенок, если он спортивный, может удержать животное. Лиза (дочка Маши, переехавшая из Украины) уже гуляла с ними: она альпаку дергает, а та за ней идет».
Через окно кухни Сергей показывает мне коз: «Животных много, большинство из них свободно перемещаются по ферме, поэтому с ними можно спокойно общаться. Кстати, одну из конюшен мы недавно переделали в кафе для посетителей, чтобы они могли приехать на день – погулять и пообедать», – рассказывает владелец фермы.
Когда я спросила у Селесте, чем она занималась до того, как стала фермером, она, смеясь, ответила, что уже не помнит. «На самом деле, я окончила музыкальный колледж. Писала музыку для телевидения, потом ушла в кино, у меня был свой бизнес – я занималась рекрутингом для медиа. Всегда много писала», – вспоминает хозяйка. «А еще она пилот! – напоминает Сергей. – У нее есть лицензия. Селесте родом из Саффолка. До того, как мы встретились, она уже жила на ферме, поэтому 90% всего, что здесь есть, – ее заслуга. Она всегда отвечает за быт, я — за финансы и стратегию. Так протекала наша обычная жизнь, – объясняет Сергей, – а потом появилась Маша».
Начало войны
«С троюродным братом Димой (папа Маши) мы общались немного, обычно поздравляли друг-друга с праздниками, – вспоминает Сергей. – Мои мама и сестра, которые живут в Москве, с ними гораздо ближе. Но когда начались военные действия, стало очевидно, что Харьков попал под удар. Я написал брату, чтобы узнать, как у него дела. Он ответил, что наступление идет: разрывы слышны, хотя очень далеко. На седьмой день Дима сообщил, что они прячутся в метро. С этого момента он отвечал только по утрам, когда выходил из подземки. А потом он мне написал: «Серега, не думал, что когда-то придется тебя об этом просить, но ты сможешь хоть кого-то принять?». Я ответил, чтобы он немедленно сажал на поезд до Львова всех, кто сможет выбраться».
Маша вспоминает, что, когда все началось, она не придала этому значения. Только потом, из новостей, узнала, что происходит. «У меня началась паника. Мы были с дочкой дома одни. Помню, что я долго не могла дозвониться папе – он работает журналистом и часто бывает не на связи. Когда через несколько дней у нас начали дрожать окна и двери, я не выдержала и пошла в метро. Там мы провели неделю».
Маша подтверждает, что папа выходил из метро по утрам – за едой и за одеждой. Когда она решила дойти до дома вместе с ним, начали бомбить. «Было очень страшно. Я укладывала Лизу на пол, потому что не понимала, насколько близки были взрывы. В тот день я решила, что уеду. А дальше все, как в кино: я несу Лизу на руках, папа идет сзади с сумками, я слышу взрывы. В метр я узнаю, что в дом, неподалеку от нашего, попал снаряд, – рассказывает Маша. – Потом в метро я видела жительницу того дома, обклеенную пластырем».
Она вспоминает, что Лиза со временем начала все понимать: спрашивала, почему пришли военные и когда у них закончатся снаряды. Говорила, что боится выходить на улицу, потому что там стреляют. «Лиза просыпалась посреди ночи, и мы гуляли с ней по перрону до утра. Так целую неделю. Я была готова уехать хоть куда, чтобы переждать, пока это не успокоится. Кстати, мои родители вели себя гораздо спокойнее, и это меня сбивало с толку. Помню, мы вышли из метро утром и увидели следы перестрелки: пули, разбитые стекла, киоск, машина с трупом внутри. Вскоре к той машине прибавилось еще три, одна из которых была военная, и все на одном пяточке», – говорит Маша.
«А дальше был поезд, – говорит Сергей. – Я сказал, чтобы они шли на вокзал и держали меня в курсе».
Долгая дорога в Саффолк
До Львова ехали сутки. Маше посчастливилось сидеть с Лизой в купе, ее папа ехал в проходе. Сергей добавляет: «Повезло, что его вообще пустили в поезд». «Нам сказали выключить телефоны и очень ругались, когда заметили, что кто-то включил», – вспоминает Маша. «Военная техника сейчас очень мощная, вертолет видит вагон насквозь», — поясняет Сергей.
«Переночевав во Львове, Маша написала, что завтра они собираются сесть на поезд до границы, – продолжает он. – А я, тем временем, нашел номера телефонов своих польских друзей, один из которых – католический монах. Пишу ему: «Яцек, настало время помогать» (смеется)». Из Львова Маша с Лизой могли сесть на поезд, который едет в сторону Варшавы или идет в направлении Кракова. Я попросил друга позвонить в монастыри, Варшавский и Краковский, и узнать, готовы ли они принять беженцев. В результате, Маша с Лизой оказались в Варшаве, где их встретили монахи».
Дальше началась история с визой. Сергей признается, что информации от британского правительства было мало. «Поначалу я думал, что мы посадим их на самолет без визы, поэтому купил билеты. Потом оказалось, что без визы на самолет не пустят». С сыном и помощницей они собрали документы, заполнили анкету. «Должен сказать, что я впервые был горд за британскую миграционную систему: 4 дня, 3 часа в очереди, и паспорт с визой был на руках, – рассказывает Сергей. – До этого все мои истории с «Хоум Офисом» заканчивались полным фиаско: за свою визу я судился два года, за визы для детей тоже».
Дату вылета пришлось передвинуть дважды из-за ожидания документов. Но спустя четыре дня Маша и Лиза все-таки сели на самолет «Варшава-Лутон».
Сейчас Маша признается, что этот сложный путь она проделала ради дочери. Но то, что вся ее семья осталась в Украине, не дает ей покоя. Сергей добавляет, что предлагал родственникам Маши уехать, но многие не захотели покидать дом. «А работать я где буду?» — спросила бабушка, которая в свои 75 лет до сих пор преподаёт в консерватории.
Это натолкнуло нас на разговор о том, как сложно бросить свою привычную жизнь, даже когда в твоем городе свистят пули и падают бомбы. «Моя прабабушка по отцовской линии тоже в свое время не уехала из Москвы в 1941 году. Немцы в Химках, а она говорит: «Никуда не поеду». Это нормально: люди не хотят бросать свою жизнь, не видят себя в другой ситуации, несмотря на то, что страшно» – подытожил Сергей.
А в помощь кто?
«Когда началась война, я спросил у Селесте: «Что ты думаешь насчет беженцев?» Она ответила: «Тут и рассуждать нечего», — вспоминает Сергей. — Мы ничего не планировали, это просто случилось с нами. Сейчас на ферме уже живут два человека, стараются обустроиться. Сегодня, например, была встреча с банком – пытаемся открыть счет. Потом будем регистрировать их в NHS. Местная система, если честно, оказалась не готова».
В своих интервью (которых было уже несколько, в том числе, для крупных британских таблоидов) герои говорят, что надеяться на правительство бессмысленно. «Они сказали, что будут помогать беженцам и принимающей стороне. А где ссылка, по которой можно зайти и зарегистрироваться? Ее нет. Но сообщество, наоборот, реагирует потрясающе», — продолжает Сергей.
В ближайшем будущем Сергей и Селесте планируют открыть на ферме центр для украинских беженцев, которые окажутся на юго-востоке Англии. «Мы хотим организовать возможность get away day, собираем деньги на мини-автобусы и билеты. Хотим, чтобы украинцы и их принимающие семьи приезжали сюда. Надеюсь, что Маша, используя знание языка, сможет помочь в развитии идеи, собирать всех вместе, чтобы люди приезжали готовить барбекю, гулять с альпаками, общаться с животными», – объясняет Селесте.
Сергей и Селесте не питают иллюзий по поводу трудностей, через которые предстоит пройти украинцам и принимающим семьям. «У нас будут сложности, мы это уже понимаем, – комментирует Сергей. – Во-первых, люди оказались выброшенными из своей привычной среды. Они приезжают в страну с абсолютно другой культурой. Мы, иммигранты, хорошо это понимаем. Но разница в том, что я приехал сюда по собственному желанию, а моя племянница была вынуждена это сделать».
Ожидания и правила поведения
Селесте считает, что украинская и британская культура отличаются гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд: «Часто между теми, кто приехал, и теми, кто принимает, очень мало общего». Наглядный пример – дети, которых во времена Второй мировой войны отправили из больших городов в сельскую местность. «Некоторые истории были успешными, а некоторые совершенно провальными. К детям плохо относились, их считали грязными. Конечно, с того времени много что изменилось, но некое ожидание, свойственное принимающим семьям во время Второй мировой, может возникать и сейчас. Люди надеялись увидеть у себя дома идеальных, счастливых детей. Вместо этого к ним приезжали «колючие», неотесанные дети из Ист-Энда. Им было тяжело ассимилироваться».
«Мы работаем с психологическим аспектом катастрофы, стараясь идти на опережение, – добавляет Сергей. – Селесте составляет памятку для приезжающей и принимающей сторон в неформальном стиле, чтобы помочь и тем, и другим. Объясняет, что, если вам не улыбнулись с утра, это не значит, что вас не любят. Просто англичане улыбаются чаще. Нам важно, чтобы местные понимали отличия культуры».
Селесте дополняет: «Англичане постоянно говорят Please и Thank you («absolutely unnesseccary», – смеется Сергей), потому что нас так научили. Первое, о чем я предупреждаю: не стоит ожидать того же от приезжающих из Украины. Первая неделя в новой стране – это абсолютный ад для беженцев. Они потеряли практически все — вещи, дом, идентичность. Например, Маша приехала сюда без ноутбука, а Лиза очень скучает по своим розовым туфлям, которые им и в голову не пришло взять, когда они собирали рюкзак, чтобы бежать из Харькова». «Важно не перегружать людей, дать им свое пространство, — продолжает Селесте. — Предлагать им пообедать с вами, но не настаивать. Просить помощи у местного сообщества и локальных бизнесов».
«Надо быть готовым к тому, что шок не пройдет быстро, потому что люди продолжают наблюдать за событиями в Украине, уже находясь здесь, – объясняет Сергей. – Каждый раз, когда Маша слышит новости о том, что Харьков бомбят, она звонит отцу. Помню, как журналист BBC спросил Машу: «А вы собираетесь возвращаться?». На это она ответила, что ее город разрушен и она даже не знает, уцелеет ли ее дом».
Напоследок Сергей добавил, что один из своих самолетов, который они изначально хотели использовать как авиатакси, уже переоборудован для доставки медикаментов в Украину. «Думаю, будем садиться в Люблене и, возможно, во Львове, если его перестанут бомбить». Он рассказал об интересном стечении обстоятельств: «Все британские номера начинаются с буквы G, поэтому мы всегда стараемся придумать слово, начинающееся с G и состоящее из пяти букв, как и положено номерному знаку. Например, у нас есть самолеты с номерами GoPug и Goaty. А этому я выбрал номер Gogol. Когда война началась, я понял, что на нем и нужно возить медикаменты».