Прощай, Горби. Маша Слоним вспоминает первого и последнего президента СССР

Как известно, первым мировым лидером, который устроил «смотрины» и одобрил Михаила Горбачева, была Маргарет Тэтчер. Во время его первого визита в Великобританию, в декабре 1984 года, еще до того, как он стал широко известен на Западе, молодой советский политик (ему было всего 54 года) приехал в Великобританию с женой Раисой Максимовной. Тогда британские дипломаты практически ничего не знали о Горбачеве и, как следует из рассекреченных документов «Форин Офис», даже не понимали, как по-английски писать фамилию «Gorbachev» (в документах есть несколько разных вариантов написания фамилии латинскими буквами). Это уже потом его стали ласково звать «Горби». 

Маргарет Тэтчер хотела сыграть роль в налаживании отношений между США и СССР, поэтому гостеприимно приняла молодого Михаила Горбачева в официальной загородной резиденции «Чекерс». Потом в интервью Би-би-си она присвоила ему «знак качества», сказав, что он ей понравился и что с ним «можно иметь дело». 

К тому времени я работала на Би-би-си уже около 10 лет. Русскую службу радиостанции все еще глушили (за 41 год работы, а она начала вещание в 1946 году, ее глушили 24 года), поэтому не все в Советском Союзе знали, как прошел визит Горбачева в Британию и как тепло о нем отозвалась Маргарет Тэтчер. 

Я же, как и многие другие, услышав слова Тэтчер о Горбачеве, поняла, что впереди нас ждут большие перемены, что уже скоро Би-би-си перестанут глушить и что эмигранты смогут вернуться в Союз.

22 января 1987 года было официально объявлено, что Советский Союз прекратил глушить передачи Русской службы Би-би-си. В октябре того же года я, впервые за 13 лет жизни в эмиграции, по британскому паспорту и по туристической путевке приехала в Москву на 3 дня и 4 ночи.

Для меня приход Горбачева к власти сыграл огромную роль, и я всегда буду ему благодарна за это. Конечно же, не только я. Я уверена, что многие поколения советских и постсоветских людей будут помнить, что он освободил страну от коммунистического морока, что дал надежду и свободу, причем некоторым дал свободу в буквальном смысле этого слова.

Осенью 1987 года я оказалась в Москве. Собравшись за столом у моих московских друзей, мы пили за здоровье Михаила Сергеевича Горбачева! Разве, сидя в эмиграции, в лагере или в ссылке, да даже в Москве в 70-е годы, мы могли представить, что когда-нибудь будем произносить тост за Генерального секретаря ЦК КПСС? Но в тот вечер вместе со мной генсека чествовали вернувшиеся из ссылки религиозные журналисты Зоя Крахмальникова и ее муж Феликс Светов. 

В те дни возвращались домой многие ссыльные и политзаключенные, отправленные в лагеря и тюрьмы предшественниками Горбачева за «антисоветскую деятельность», «изготовление и распространение антисоветской литературы» и прочее. По распоряжению Горбачева уже был возвращен из ссылки и Андрей Дмитриевич Сахаров. В 1980 году, после заявлений, осуждающих ввод советских войск в Афганистан, он, лишенный всех советских наград и премий, был отправлен из Москвы в город Горький. Только в 1986 году Горбачев разрешил Сахарову и его жене Елене Боннер вернуться домой. 

Решение Горбачева было не только гуманным, но и символичным. Борьба с инакомыслием заканчивалась. Вскоре же было объявлено и об окончании десятилетней Афганской войны, против которой выступал Сахаров и которая унесла десятки тысяч жизней. 

В страну вернулся институт выборов. Выборы в Верховный Совет 1989 года действительно стали первыми свободными (или почти свободными) выборами. Это было исторической вехой – попыткой создать демократический парламент на основе советской политической системы. Делегатами Съезда народных депутатов стали такие фигуры, как ученый Андрей Сахаров, историк Юрий Афанасьев, писатели… 

Я помню, какой ажиотаж был в Москве в дни работы съезда. По улицам ходили люди, прижав к уху приемники. Когда я выходила из Дворца Съездов (я освещала его работу для Би-би-си), меня окружала толпа жаждущих знать, что происходит внутри. Люди вдруг увидели и услышали вещи, которые раньше вслух, да еще и с высокой трибуны, говорить было не принято. На улицах царила эйфория. Казалось, что теперь всё возможно. 

Эти первые полусвободные выборы в значительной степени изменили страну, хотя и Сахарова на Съезде «захлопывали», когда он выступал против войны в Афганистане, и сам Горбачев был с ним груб порой. Но нам тогда казалось, что вернуться назад, в советскую «казарму», уже невозможно, что пути назад нет. 

Вслед за выборами, в 1990 году, был принят «Закон о печати», отменивший по существу цензуру. Средства массовой информации были объявлены свободными. Газеты и журналы начали писать обо всем, что раньше было запрещено, издательства – издавать запрещенных, забытых и эмигрантских авторов. Это была революция, которую инициировал Горбачев.

Да, он и «архитекторы перестройки», такие, как Александр Яковлев и Анатолий Черняев, ко многому были не готовы. Поначалу они надеялись лишь слегка обновить «фасад», но Советский Союз к тому времени уже был колоссом на глиняных ногах, и, попытавшись вытащить из него несколько кирпичиков, Горбачев, сам того не желая, обрушил все прогнившее здание. Не был он готов и к мирному решению «национальных» проблем. Баку, Вильнюс, Тбилиси… Там пролилась кровь, потому что Горбачев, провозгласивший начало новой эры перестройки и гласности, еще рефлекторно действовал по привычной советской схеме: давить с применением армии любые массовые выступления против власти. 

Я не слышала от него слов сожаления или раскаяния за те кровавые события, но, когда я работала для одного британского телеканала, который готовил программу о великих идеях, изменивших ХХ век, нам удалось с ним поговорить о будущем, которое он пытался построить на руинах Советского Союза. По замыслу создателей сериала, каждую «великую идею» должен был представлять кто-то из всемирно известных политиков и лидеров. Естественно, казалось, что в серии «Социализм» должен принимать участие Горби. Но, когда он об этом услышал, то с возмущением отверг предложение, сказав, что хочет говорить на тему «Демократия»! Это интервью делала я, и, надо сказать, рассказ получился очень интересным, хотя, конечно, не о демократии. Михаил Сергеевич с огромной горечью рассказывал о своей семье, о деде-крестьянине, которого насильно заставили вступить в колхоз, о своей жизни на оккупированной территории, когда он был подростком, о шоке, который он испытал после доклада Хрущева с разоблачением культа Сталина на 20-м съезде партии… Это был разговор о том, как Горбачев, когда-то веривший в идеи социализма, шел к идее «демократии». Или к тому, как он ее себе представлял.

То интервью мы записывали, когда Михаил Горбачев уже отошел от дел. Впервые в советской истории глава государства мирно покинул свой пост – не в результате смерти или переворота. Хотя, конечно, попытка переворота ГКЧП подтолкнула развитие событий и смену власти.

Мне повезло, что я была одной из первых журналистов, кто смог сделать интервью с Горбачевым сразу после его возвращения из Фороса. Накануне путча мы закончили съемки документального сериала «Вторая русская революция» для телевидения Би-Би-Си, так и не дождавшись интервью с главным героем этой «революции» – Михаилом Горбачевым. Но 19 августа 1991 года руководство Би-Би-Си охотно согласилось с нашим предложением доснять еще две серии – о путче и его последствиях. Пока отснятые шесть эпизодов монтировались в Лондоне, я вернулась в Москву и продолжила «выбивать» долгожданное интервью. Вскоре после исторического освобождения первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева из Фороса, мне позвонили из Кремля и сообщили, что он готов дать интервью. «20 минут», – строго сказал его тогдашний пресс-секретарь Виталий Игнатенко. 

По замыслу нашего генерального продюсера Нормы Перси, Горбачев должен был ответить на 50 вопросов, начиная с исторического октябрьского пленума, на котором он был избран генсеком. Я поняла, что в том состоянии, в котором Михаил Сергеевич вернулся из Фороса, про октябрьский пленум ему хотелось говорить в последнюю очередь, поэтому перетасовала вопросы и начала с последнего – о том, каково им с Раисой Максимовной было на Форосе (тяжело, у нее там случился нервный срыв). Интервью длилось минут сорок, ответы были очень живыми, эмоциональными и замечательно легли в последние серии нашего фильма. А меня тогда больше всего тронули его слова, что на Форосе он слушал Би-Би-Си. То есть, новости о том, что происходило в стране, он получал фактически от меня, потому что все дни путча я сидела в нашей лондонской студии и вещала на Москву. 

Би-би-си к тому времени уже не глушили! 

Сегодня Би-би-си не глушат просто потому, что в эфире радиостанция уже не вещает. Русскую службу постигла та же судьба, что и многие другие российские СМИ: некоторые ее журналисты объявлены иностранными агентами, а сайт заблокирован на территории России. Так же, как  «заблокированы» сейчас все надежды, которые мы когда-то питали благодаря появлению Горбачева.