Загрузка ...
Первая, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая части.
Если бы вы утром открывали кафе вместе со мной, то сейчас решили бы, что попали в какое-то другое заведение. В обеденное время здесь все иначе: ни задушевных разговоров, ни наблюдений за прохожими, ни времени комплексовать из-за несовершенного английского — неукоснительно и, как ни странно, неожиданно, примерно в полдень, если нет дождя, на нас всегда обрушивается busy time.
Сейчас, например, у нас не осталось ни одного свободного столика, и, чтобы отдать заказ, приходится разыскивать клиентов по окрестным скамейкам. У кассы аристократичная красавица Элла пытается хоть как-то разрулить этот момент:
— С вас столько-то, спасибо за оплату, возьмите номерок, чтобы мы знали, кому отдать заказ. Будьте любезны, не прячьтесь слишком далеко… И близко тоже, если вас не затруднит. Вообще, мой вам совет: держитесь на виду, подняв наш номерок как можно выше…
С теплой улыбкой она обсуждает с клиентами оргвопросы и внимательно расспрашивает о требованиях к будущему ланчу. Вроде неторопливо, не отводя взгляд от собеседника, но пальцы, набирающие подробности для кухни, бьют клавиши неистово и быстро. Кто бы мог подумать, что у простого тоста с кофе или там пасты карбонара может быть столько вариантов!
— На самом деле, знаете, сидите, где хотите, вас все равно найдут, — завершает свою тираду Элла, заметив, что на смену заступает миниатюрная румынка Лала.
Лала крадется с грацией пантеры, то разнося еду, то охотясь на освобождающуюся посуду. При этом она без остановки все вокруг моет, вытирает и поливает антисептиком. Ей 31 год, на родине у нее 17-летняя дочь и полное отсутствие вакансий. Лала на заработках тут, потому делает все максимально сосредоточенно и со стопроцентным результатом. Надо найти клиента с номером таким-то — из-под земли достанет. Живого или мертвого…
Хотя вот жизнерадостная Мэри работает вообще не из-за денег, а по любви и больше даже развлечения ради, но делает все ничуть не менее качественно. Уже, наверное, лет пятнадцать как. Она могла бы сидеть дома и заниматься детьми (заработки партнера позволяют), но искренне не представляет свою жизнь без кафешной кутерьмы и комедийности всегдашнего аврала. Она — наш главный позитивизатор. Любая пища, выставляемая ею на витрину, обязательно чем-то украшена (если не веточкой салата, то хотя бы вырезанным из лимона смайлом), к выписываемым ею ценникам пририсованы сердечки, и даже в дикой спешке, неся из нижней кухни очередную подоспевшую выпечку, она не забывает прихватить печеньки для коллег.
И да, она единственная, кто, посыпая капучино шоколадной крошкой, рисует на нем стикером узоры.
Cегодня, правда, к кофемашине не подобраться — тут своя атмосфера. 22-летний бразилец Педро — импозантный красавец богатырского сложения — заговаривает очередной макиато, параллельно заправляя холдер бескофеиновой смесью и распаковывая соевое молоко. Девочки-официантки с подносами ждут его решительного done, чтоб упорхнуть с напитками к клиентам. Педро женат, о чем всегда всем говорит при первом же знакомстве, сто раз еще потом сурово уточняя, мол, нет, у меня не герлфренд, а жена — и это делает его в глазах всех юных девочек еще более привлекательным.
— Эх, где же мои двадцать лет, — кивая в сторону кофемашины, шепчет мне на ухо многорукая Стейси.
В нормальной обстановке у нее, конечно, две руки, но когда у нас столько заказов, вырастает и третья, и четвертая, и двадцать пятая… Стейси умудряется не только выполнять текущий food-task, но и фаршировать багет для постоянного покупателя, который непременно явится через пять минут. А еще перешептываться со мной, советовать замешкавшимся посетителям, какая из начинок к сэндвичам вкуснее, подпевать всем песням из радио и громким басом — которого от этой хрупкой блондинки вообще не ожидаешь — требовать скорейшей доставки новой лазаньи.
Я помогаю Стейси и стараюсь подражать. Бекон — в микроволновку, чиабатту — в тостер, в одну фокаччу — горчицу, в другую — ничего. Дитя́м — мороженое, бабе — цветы, главное — не перепутать. Больше всего это напоминает компьютерную игру-аркаду: ты должен запустить и отследить одновременно сто процессов, а новые задачи все прибывают, и кажется, что разгрести доску с тикетами уже никогда не удастся…
Глядя на очередь за дверью нашего кафе, я малодушно жалею, что оказалась в самый жаркий час «на еде». Четкого разделения обязанностей у нас не существует, и можно было бы занять место у кассы или взять на себя ответственность за состояние столиков… Хотя на самом деле, где ни окажись, во время ланча у нас везде приходится несладко.
Но вот волна спадает. Мы справились с локальным апокалипсисом: очередь рассосалась, довольные клиенты ведут свои обеденные беседы за столиками, мы выдыхаем и обмениваемся впечатлениями.
— Я была близка к тому, чтобы отнести клиенту чайник с кипятком, забыв бросить заварку! Довольно дорогая вода получилась бы! — хохочет Мэри.
— Я дважды сделала один и тот же заказ, потому что забыла убрать тикет с доски! — признаюсь я.
— А я с женой не поздоровался, когда она тут мимо проходила, — жалуется Педро.
Так и живем. И, кроме, собственно, заработка и возможности приносить людям конкретно осязаемую пользу, мне вся эта шальная суматоха еще и дает шанс отключиться. Забыть и про войну, и про разлуку с близкими… Сама не знаю, ругаю я себя за это отвлечение или прощаю его себе. Действительно нуждаюсь в нем или оправдываюсь, потому что ленюсь искать другую работу…
Впрочем, забыться можно только очень краткосрочно. Ведь мне, как и любому человеку с психологической деформацией, все вокруг напоминает о главном: вот у клиента такие же духи, как были у моего мужа этой зимой в Египте, вот классный уличный тинейджерский бэнд играет что-то похожее на то, что играл мой старший сын со своей группой в Харькове, вот посудомоечная машина барахлит — с моей дома бывало то же самое, хотя я купила ее всего за месяц до войны… Иногда напоминалочки случаются в совсем уж непредвиденной и авангардной форме:
— Признайтесь, вы, наверное, Эллина? — хитро сощурившись, спрашивает красивый седовласый клиент.
— Э… Я Ирина. А Элла на перерыве. Позвать ее?
— Нет, нет, я к вам. Я друг ваших друзей и специально пришел сюда, чтобы сказать: «Добро пожаловать в Британию и Благословляю Украину!». Я выучил эти слова на украинском, но уже позабыл. Я всегда все забываю. Имена, как вы заметили, особенно. Всегда так было. Я вот, даже когда предложение своей будущей жене делал, имя ее забыл. Да еще и назвал случайно так же, как бывшую звали. Представляете?
— Слава Украине! — внезапно говорит еще один клиент. С акцентом, но вполне себе по-украински. И продолжает, обращаясь к моему предыдущему собеседнику на родном им обоим английском: — Вы ведь это хотели сказать, правильно? Да! Я немножечко учу польский, поэтому запомнить эти слова мне было довольно просто. Намного легче, чем осознать весь этот кошмар: война, обстрелы… в наше время, недалеко от нас… И еще я чувствую себя ужасно виноватым. Я ведь, знаете ли, люблю Шостаковича. Хоть знаю, что он русский, но люблю. Вы вот, Ирина, как я понял, из Украины. Подскажите, как мне быть? Да, с Шостаковичем. Мне правда очень неловко!
От удивления я молча хлопаю глазами.
Тут, к счастью, нас накрывает новой волной: компашка из несметного количества детей примчалась за мороженым. Краем глаза я вижу, как путающий имена джентльмен перемещается за столик к статной брюнетке, а любитель Шостаковича уходит вдаль, забрав свой take-away заказ. И мне, конечно, делается стыдно, что не ответила. Но как тут нужно отвечать?
И очень интересно, что в этом случае ответил бы сам Шостакович.