«Жизнь одна – не хочется делать то, что делают другие». Большое интервью с группой СБПЧ

Позволь я начну абстрактно. От какой фундаментальной человеческой потребности возникает музыка?

Даже не знаю, как выразить… Но это действительно фундаментальная потребность. В «Крутом маршруте» Гинзбург много пишет о том, что в ГУЛАГе ее спасали стихи и их сочинение. Осознание, что нельзя не совершить творческий акт, связано с чувствительностью к определенным вещам – таким, которые поражают или воодушевляют. Первоначальное удивление потом хочется вернуть обратно миру в переработанном виде. Да и сам акт творчества – радостный момент: ничего не было и вдруг появилось. Это классно.

Через музыку может осуществляться говорение с миром и о мире? 

Через сочетание музыки, голоса, пения, их оттенков и самих слов можно точнее передать собственные ощущения и чувства. Я недавно размышлял о том, почему люди часто говорят: «Это какая-то пошлятина». Пошлость – это неточность; нечто переданное искаженно или упрощенно. 

Брегович как-то сказал, что талант – умение отличать нужное от ненужного. 

Можно и так посмотреть. Занимаясь творчеством, постоянно приходится делать выбор, усиливая то, что кажется важным, и опуская малозначительное. 

К кому в первую очередь СБПЧ обращается своей музыкой?

К себе. Скорее всего, к себе. Музыка, как я сказал, помогает фиксировать ощущения и чувства. Но это не самоцель. Цель – написать песню. В основном происходит так, что в процессе сочинения песня начинает собираться сама, и думаешь: «Классно, я знаю, как это дальше развить! Теперь мне хочется этому подпевать, хочется танцевать под это».

Эффект, который условная песня производит на слушателя, важен?

Конечно. Музыкант – это публичная профессия. Всегда хочется, чтобы работа была замечена, понята. 

Я спросил потому, что, слушая СБПЧ, у меня всегда появляется желание обнять – музыку, вас или кого-то еще…

Классно, я очень рад. Здорово, когда то, что делаешь, интересно людям, они хотят это слушать и ходить на концерты.   

Однажды Элвин Керран, американский экспериментальный музыкант, упомянул, что его любимый звук – стук монеты, упавшей на поверхность деревянного стола. У тебя есть любимый звук?

Да. Надо подумать… Какой звук отдельно мне нравится? Недавно где-то прочел, что самый красивый звук на свете – смех богатой женщины. Кстати, я люблю смех. Бывает особый тип смеха… Мне очень нравится, как Женя смеется [прим., Евгения Борзых, участница группы СБПЧ]. А еще всякое шуршание, ветер. Звук камня, ударяющегося о гладь спокойной воды. 

Можно ли при помощи шуршаний и ветра выразить свои чувства? В музыке все возможно?

Есть некоторые ограничения физического свойства! (Смеется). Что значит «все возможно»? Все ли может произойти при сочинении музыки? Можно ли все, что угодно, сочинить? Наверное, да. Другой вопрос – насколько это будет понятно, что зачастую не так и важно… Творчество – пространство на пересечении того, что у нас хорошо получается, и что мы хотим.

Недавно я смотрел немецкий фильм Sterben о дирижере, который репетирует симфонию друга-композитора. У этого композитора постоянно возникают сомнения насчет исполнения и самого произведения – страх, что он «не попал в линию». Линия, объясняется потом, – метафорическая граница между доступностью для слушателя и абсолютно эгоистичным самовыражением. 

Про это есть книжка Джона Сибрука «Машина песен» – такое поп-культурное исследование. Там рассказывается, что большинство хитов, которые мы слышали за последние 10–15 лет, были созданы довольно узкой группой шведских продюсеров, выросших на ABBA и евродэнсе. Они придумали некие формулы и нанимали отдельных людей, сочинявших топлайны [прим., вокальная мелодия и слова, пишущиеся на инструментальную композицию],последовательности аккордов и биты. Потом все собиралось вместе. В хите должно быть много «хуков» [прим., короткая, запоминающаяся и часто повторяющаяся часть песни], обязательно наличие одного или нескольких бриджей, а в куплете надо дать зачин мелодии, которая будет в припеве, – целый свод правил! Сибрук делает классный вывод, что хит находится на границе между тем, что слушатель очень хорошо знает, и тем, что он никогда не слышал. Понятно, всегда хочется новизны, но нужна привязка к чему-то знакомому.  

Кстати, судя по музыке СБПЧ, вам нравятся всякого рода случайности, иррегулярности и нелогичности. Откуда берется удивление от этих, на первый взгляд, ошибок?

Жизнь одна – не хочется делать то, что делают другие. Да и времени жалко. Хочется по мере сил пробовать парадоксальные и неожиданные вещи. Повсюду и так полно не очень умной музыки, сделанной по каким-то устаревшим лекалам. Надо избегать набора штампов. Поэтому – да, мы стараемся. 

Скорее я имел в виду, что внутри самих песен у вас много неочевидных, как кажется, звуков, странных дублей с вокалом.

Ну и классно. Когда делается демо песни, то даже если вокал записан не суперски, в нем часто есть что-то такое, сложное для повторения – тот самый элемент неожиданности, и его как раз хочется оставить. Поэтому в «мастер» часто идет демо-запись вокала, а потом используются «невероятные студийные возможности» для выравнивания звучания. Но применительно к музыке СБПЧ случайности отражают то, какие сами мы – кривые, косые.

Поэтому вы так не любите студии звукозаписи и редко в них работаете? 

Да. Но не всегда. Четыре года назад мы сделали пластинку «Все равно» на большой дорогущей студии Red Bull в ЮАР. Сейчас же нам технологически не нужна студия. Мы сформировали определенную схему работы, да и современные инструменты развились так, что для музыки, которую мы в данный момент делаем, не нужна студия. Вот если бы мы писали оркестровые вещи… В походах в студию, конечно, есть свой шарм. Хотя иногда приходишь и оказываешься в такой напряженной атмосфере – сделать что-то клево уже сложно. Нужно быть расслабленным и уверенным, а чем больше людей вместе с тобой в студии, тем это сложнее. Но сейчас мы работаем из дома. Записываем голоса в кладовке! 

Возвращаясь к случайностям и принятию ошибок, есть техники, позволяющие избежать паттерновости, заученности и автоматизма? 

Ну, например, пробовать разные инструменты. Бывает, я сажусь и думаю: «С этим инструментом мы еще ничего не делали. Попробую – что получится?». Сейчас у меня дома стоит Deckard’s Dream – современная копия синтезатора Yamaha CS-80, с помощью которого написана музыка для «Бегущего по лезвию», – настолько сложно устроенный инструмент, что можно на сутки в него занырнуть, отыскивая интересный звук. Надо пробовать, отталкиваться от разных идей, и не повторять привычный шаблон. Когда я слушаю песни других исполнителей, постоянно замечаю какие-то нюансы и говорю себе: «Ага, здесь использован уменьшенный аккорд – зачем это сделано? А тут все построено на «одиннадцатых аккордах» – какое это приносит ощущение? Попробую тоже!». И все время получается что-то другое. 

У Арво Пярта, которого, я знаю, ты любишь, очень точная музыка. Сам он говорил, что его композициями можно проверять компьютеры на правильность алгоритмов. Эта точность, как кажется, способна убеждать, а вот у экспериментов убеждать не всегда получается.

Да, я как-то слушал подкаст с исполнительницей, кажется, Spiegel im Spiegel. Она рассказывала, что, несмотря на медленный темп и простоту музыки, у Пярта очень специфический тайминг – следовать ему при внешней понятности невероятно сложно.

Но группа – такая формация, где все участники обмениваются идеями. Это немного другой процесс. Иногда случается, что точно знаешь, чего хочешь, и пытаешься убедить коллег.

Тексты СБПЧ очень похожи на поток сознания; эта особенность, в свою очередь, отсылает к традиции русского рока: «Аквариум», Майк Науменко, «Сплин». Ты ощущаешь какую-то преемственность? Действительно ли поток сознания является важной практикой внутри группы?

Ранние записи «Аквариума», года до 90-го, я очень люблю. Поток сознания – слишком спонтанный способ выразить переживания, поэтому меньшая часть текстов СБПЧ написана так. Но я постоянно собираю фрагменты фраз и мыслей, иногда обыкновенные сочетания букв…

Однажды меня абсолютно заворожил – лингвистически и ритмически – пассаж из вашей песни «Зуб». То был речитатив Миши Феничева: «Смотри, какая у него фуражка! Это и есть фуражка-куражка? Я осторожно папашку включаю издалека».

Да, это Феничев чистой воды! Хотя мы все такое любим, а от этого речитатива я тоже много радости испытал. Есть и другие шедевры автоматического письма – поздний Введенский, например. У него невероятные стихи, недосягаемая высота.   

На чем основан стиль СБПЧ? Какие группы серьезно повлияли на ваше творчество?

Наверное, все те группы, которые я люблю или любил: Boards of Canada, Beastie Boys, Beck, LCD Soundsystem, Caribou, всякая африканская электроника. Уильям Оньеабор на меня большое впечатление когда-то произвел. 

Есть особенное произведение, которое ты включаешь, когда хочется, чтобы мир заиграл красками? 

Наверное, это Соната №1 для скрипки и клавира си минор Баха. Невероятная вещь!

В октябре СБПЧ проехали большой «Дикий тур», выступая почти ежедневно в новом городе. Как все прошло?

Мы отыграли одиннадцать концертов за пятнадцать дней. Обычно сложно ехать в тур сразу после релиза [прим., в октябре у СБПЧ вышел новый альбом «Животные пьют из луж»]: нужно, чтобы люди подготовились, выучили и полюбили какие-то песни. 

«Навеки» многие должны были выучить. 

Да, вроде как выучили. А сейчас мы только вернулись из другого тура – со сказкой [“Потерянное зеркальце”, спектакль-сказка, который придумали и исполняют участники СБПЧ]. И, вероятно, в апреле мы должны приехать с ней в Лондон. 

Что-нибудь порадовало особенно во время «Дикого тура»?

Наверное, реакция людей. Мы играли в разных залах – вместимостью от 150 до 600 человек, – концерты получились тоже разные, но воодушевление чувствовалось везде. Большим событием для меня лично стали концерты в Риге. Мы отыграли там два выступления, а одно состояло из ранних песен, которые мы редко исполняем, а некоторые не играли лет пять. Было классно их вспомнить и придумать новые аранжировки. 

Группа СБПЧ выступала в Лондоне один раз в 2018 году…

Кажется, один. Рядом со стадионом «Челси». 

Под мостом. 

Точно, под мостом!

И сейчас концерт вновь будет проходить в клубе, который находится под Викторианским мостом.

А, да? Снова под мостом? Что ж, это точно отражает наше место в мироздании! (Смеется).

СБПЧ – одна из групп, которые пробуют внести в музыку, довольно эклектичную саму по себе, элементы перформанса и визуальных практик. Вы постоянно с кем-то сотрудничаете, сочетаете музыку с разными видами искусств. В контексте недавнего переезда в Берлин вы уже нашли, ищете или будете искать новых артистов для коллабораций?

Мы все время об этом думаем, а с кем-то уже познакомились лично. Все произойдет постепенно. В наше время не особо важно, где кто находится: о сотрудничестве можно договориться даже без личного контакта. 

Потребность обогатить музыку другими медиа откуда берется?

Нам вообще интересно делать странные выступления и работать с художниками. Если, например, есть возможность оформить обложку альбома как картину и посмотреть на проделанную работу взглядом прекрасного художника – как этим не воспользоваться? Это же невероятно! Наша дискография превращается в настоящую картинную галерею! То же самое с видео. Съемка клипов – это возможность сотрудничать с людьми, которыми восхищаешься. Так жизнь становится интересней. 

Мне казалось, ты ответишь, что так проявляется ваша свобода. 

В том числе, да.

Переходя к двум последним альбомам СБПЧ, выпущенным после отъезда из России: «Ничего больше нет», пластинка 2022 года, мне, в отличие от многих, не показалась мрачной, по крайней мере в музыкальном плане. Да, тексты в ней отсылают к тому или иному виду страдания, но открытого нерва в теле музыки я не заметил.

Любой альбом – слепок жизни музыкантов и того, что мы чувствовали, видели, какие мы сами есть (хотя я знаю веселых людей, которые записывают довольно мрачную музыку). Мы разные, поэтому и песни сочиняем разные: одни воодушевляющие, другие грустные. Главное – чтобы они не были унылыми!

В вас так много внутреннего света, что, даже если захочется, вряд ли СБПЧ запишет депрессивный альбом.

Некоторые песни в «Ничего больше нет», мягко говоря, невеселые, но, с другой стороны, в них много энергии – что тоже важно.

Новая пластинка «Животные пьют из луж» получилась даже немного грустнее предыдущей. Грустнее и проще, да?  

Возможно, так и есть. Там много баллад, свои моменты печали, как и множество обманок: то, что казалось веселым, оказывается не очень веселым. Это справедливо и наоборот – в признаках грусти там много надежды. Мы много экспериментировали с разными новыми инструментами… Трудно выступать с самопрезентацией. Это ты скажи, какая пластинка. Я-то ее уже записал, и вот – она такая!  

Хорошо, давай тогда скажу. Когда я слушал «Животные пьют из луж», то и дело возникали аллюзии к роману Набокова «Дар». В последней главе, если помнишь, главный герой – молодой писатель – выходит летним утром из съемной комнаты берлинской квартиры и подмечает всякие мелочи, там «солнце играет с предметами улицы, как сорока, выбирая маленькие, блестящие вещи». Он спрашивает сам себя: «Куда девать эти подарки, которыми утро награждает меня – и только меня?». Переживание чуда, в том числе чуда от жизни, – присуще СБПЧ; поправь, если я не прав.

Наверное, да. Я часто испытываю восторг от самых простых вещей, которые раньше даже не замечал. Они стали меня завораживать. Я стал видеть красоту в заурядности быта, природе, естественном течении жизни… В том, как свет падает на стену, как люди едут мимо окна на велосипедах. 

Что для музыканта важнее: время для творчества или время тишины для размышлений о новых планах? 

Все важно. Но я всегда скучаю и жду момента, когда можно сесть и начать сочинять. А с другой стороны, я обожаю туры и концерты, даже стал получать от них все больше удовольствия – удовольствия, которое происходит от осознания цельности реальности: вот, исполняешь с друзьями то, что мы вместе сочинили и точно передает наши чувствования. 

В 2022-м у СБПЧ на протяжении полугода не было концертов и, видимо, времени для сочинительства. Если попытаться, гипотетически, абстрагироваться от внешних событий того времени, настолько этот период был тяжелым творчески? Каково это – не реализовывать потребность в творческом акте, о которой ты говорил в начале?

Было непонятно, что делать, но на руках у нас оставалось множество технической работы, связанной со сведением альбома. Это выручало. Совсем без дела мы не сидели, но было сложно.  

Назови самое главное, что ты понял за время эмиграции? 

Не то чтобы понял… Я увидел много заботы, взаимопомощи, поддержки, и даже не только по отношению к себе. Какого-то неравнодушия.

Для тебя это оказалось важным?

Да, очень. Это важно вообще для всех людей на свете, как бы они это ни скрывали.  

Раз я начал нашу беседу абстрактно, давай закончим так же: сложно ли быть самым большим простым числом?

Конечно, сложно! Все на свете сложно, но жизнь – попытка примириться с трудностями, найти в них удовольствие. Внутри группы тоже бывает сложно существовать, но все, что мы делаем, для нас в радость. Не было ничего, что бы мы делали «через не хочу». Это большая привилегия, и мы этим гордимся.

Купить билеты и найти более подробную информацию о фестивале Music Saves the World можно на сайте.