Раньше на такую махину работал бы много лет целый научно-исследовательский институт или большой авторский коллектив, состоящий исключительно из академиков и докторов наук. А тут один Зыгарь на все про все. Кстати, английскую версию он сам же и перевел. И выходит она не где-нибудь, а в главном нью-йоркском издательстве Simon&Schuster. В общем, как говорят в таких случаях галантные французы: «Сhapeau bas» («Шапку долой»). Что я и делаю с превеликой готовностью, потому что такие удачи – невиданная редкость. А главное — книга действительно получилась умная, внятная, драматургически отменно выстроенная.
Повествование нигде не буксует. Огромное количество персонажей не тонут в общем хоре. У каждого героя есть свой голос, своя тема. Упругая, мускулистая документальная проза без претензий на художественность. Зыгарь – прежде всего историк, журналист, превосходный знаток времени, в котором сам почти что и не жил, но про которое откуда-то все знает. Откуда? Сотни интервью, километры оцифрованных документов, шесть лет напряженных трудов. И каких лет!
Как всегда, он в меру ироничен (узнаю школу «Коммерсанта»!), в меру отстранен от описываемых событий. Знаю, что эта тефлоновая непробиваемость может раздражать тех, кто воспитан в других традициях отечественной журналистики («глаголом жечь сердца людей»). А Зыгарь совсем не жжет и не собирается. Нет у него этого запала громить и торжествовать. Его интересуют факты. Он по большей части внимательно смотрит, чаще снисходительно улыбается, почти никогда не сердится, никого не обличает.
На самом деле это очень западная манера — не навязывать свою точку зрения, демонстрировать терпимость и понимание, стараться тактично отступать на второй план, прежде всего давая шанс высказаться твоим оппонентам. Лишь несколько раз автор позволяет себе выйти на авансцену, когда ему надо предварить исторические штудии небольшими экскурсами из истории своей семьи или собственного советского детства.
Но и тут Зыгарь не слишком многословен. И даже несколько лет, проведенных вместе с родителями в далекой африканской Анголе, почему-то совсем не оставили следа в его автобиографических главах. Но, как ни странно, я сразу узнал в мальчике, отбывающем унылую повинность бесконечных советских продуктовых очередей, или азартно штудирующем свежий номер «Огонька», сегодняшнего Мишу Зыгаря, человека тонкого, довольно-таки грустного и очень скрытного. Наверное, это та самая чистая и правдивая нота, на которую и настроено основное повествование «Темной стороны земли». Восьмилетний мальчик глядит из окна своей квартиры с видом на три магазина – мебельный, овощной и «Вино-воды» – и видит этот меняющийся, странный взрослый мир. Их бросил отец. Мама вечно занята — работает на трех работах. Он один. Но ему нестрашно. Ему интересно! И этот живой интерес Михаил сохранит на долгие годы.
Отсюда собственно и возникли его книги — «Империя должна умереть», «Вся кремлевская рать», «Война и наказание» и вот теперь «Темная сторона земли».
Легко угадать перекличку тем, уловить пересечение сюжетных линий, услышать двойное эхо истории. Все повторяется — ситуации, поведение, реакции, иногда даже слова и выражения. Люди есть люди. Читаю новую книгу и невольно ловлю себя на том, что уже что-то подобное было у Зыгаря в «Империи». И первая рифма, сразу бросающаяся в глаза — две августейшие, сиятельные пары: Николай II с императрицей Александрой Федоровной и Михаил Сергеевич Горбачев с Раисой Максимовной. С них мы и начали наш разговор.
Так получается, что в российской истории было два правителя, которые безусловно любили своих жен – это Николай II и Михаил Сергеевич Горбачев. И оба потеряли власть, став невольными виновниками крушения и развала своих империй. Есть ли тут какая-то закономерность или тайна? Ты думал об этом, когда писал первую свою книгу и вот сейчас «Темную сторону земли»? Или это получилось случайно?
— Я не думал об этом. Более того, мне кажется, они были абсолютными антиподами – императрица Александра Федоровна и Раиса Максимовна. У меня в книге есть великолепная цитата из Горбачева, когда он говорит: «Я всегда знал, что РМ никогда не ляжет со мной в постель, если будет знать, что у меня руки в крови». Это полная противоположность Александре, которая, как мы знаем, все время подталкивала своего мужа к большей жесткости в отношении его подданных. И даже требовала от него этого. По ценностным установкам это были очень разные женщины, а вот по степени влияния на своих мужей безусловно они очень близки друг другу.
Та степень политической уязвимости и незащищенности, которую в конце концов обнаружили Николай II и Михаил Горбачев, в немалой степени была связана с попытками их жен принять участие в управлении. Более того, та нелюбовь и даже ненависть, которые окружали Александру Федоровну и Раису Максимовну, не только сделали их трагическими фигурами, но и в каком-то смысле дают ключ к пониманию национального характера и психологии русского народа.
– Тут я соглашусь. Хотя сейчас, скорее, мы говорим о героинях мифов. У каждой из них было свое alter ego, свой мифический двойник, который сильно отличался как от подлинной Александры Федоровны, так и от подлинной Раисы Максимовны. Многое в стране определялось тем, что массы думали об этих женщинах. И страшные слухи про Александру и Распутина, страшные слухи о Раисе – это типичный образец народного мифотворчества. В книге я упоминаю о легенде, что якобы весь карабахский конфликт случился из-за того, что армянские миллионеры из Калифорнии подарили Раисе бриллианты, а она в качестве благодарности обещала отдать Карабах армянам. Слухи, что именно Раиса стоит за всеми преследованиями Ельцина, потому что тот как-то был не слишком почтителен к ней и даже груб в бытность свою московским Первым секретарем. И вот это нагромождение мифов и слухов, что за всем ужасным и постыдным стоит именно Раиса – это действительно интересная рифма с судьбой Александры Федоровны. Интересно, что эта аналогия не считывалась, хотя очень многие современники в конце 80-х, начиная с Александра Исаевича Солженицына, сидевшего у себя в Вермонте, до людей из ближайшего окружения Горбачевых – все проводят параллели со своей жизнью и 1917 годом. Многие ждут своей Февральской революции. Вплоть до того, что, когда ты смотришь кинохронику ГКЧП в Ленинграде в августе 1991 года, то буквально узнаешь Петроград 1917 года.
Как ты думаешь, почему тогда, в 80-е годы, советское общество отвергло институт «первых леди»? В чем причина той неприязни, которой была окружена при жизни Раиса Максимовна?
— Общество оказалось не готово к выдвижению жены генерального секретаря, а потом и президента страны на первый план. К тому же многим Раиса Максимовна казалась фальшивой, неискренней. У нее была очень своеобразная манера общения: такое чувство, что она все время вещала с университетской кафедры. При этом нельзя сказать, что она была таким уж блистательным оратором, хотя имела философское образование. Да, у нее были свои ценности, и она никогда бы от них не отступила. Но сказать, что она влюбляла в себя людей, было бы большим преувеличением. Все-таки она совсем не принцесса Диана и не Юлия Навальная. К ней подобрел народ, только когда стало известно, что она смертельно больна.
«У нас любить умеют только мертвых». А чтобы завершить сюжет с Раисой Максимовной, — а она является одной из главных героинь книги, — можно сказать, что один из основных уроков, который вынесла нынешняя российская власть из эпохи горбачевской перестройки, – это не подпускать жен и вообще женщин к центру принятия решений. Согласись, что фигура женщины оказалась вытеснена с главных политических подмостков. Ее нет рядом с Путиным, как ее не было и рядом со Сталиным. Наверное, это тоже неслучайно?
— Я абсолютно уверен, что Путин и его ближайшее окружение, и извлекли, и продолжают извлекать уроки из тех поражений, неудач и провалов, свидетелями которых они были. Это как раз то тридцатилетие (с 1961 по 1991 года), которое сформировало этих людей. Путину было девять лет, когда Гагарин полетел в космос, и сорок лет, когда распался Советский Союз. Все его лучшие годы прошли в последние тридцать лет Советского Союза. Понятно, что чета Горбачевых не могла не отпечататься в его сознании. Но мне кажется, что еще большую роль в его политическом воспитании сыграла Людмила Нарусова, которая была одновременно и Раисой Максимовной, и Александрой Федоровной при мэре Анатолии Собчаке, его тогдашнем начальнике. И, конечно, Людмила Борисовна, взяв себе за ролевую модель Раису Максимовну, создала неисчислимые проблемы для своего мужа. Путин все это прекрасно видел и сделал выводы. У меня есть другая книга «Все свободны», где я пишу о том, как Собчак проиграл выборы 1996 года, и вся его команда осталась без работы, включая и Путина. Уверен, что и эти выборы, и выдвижение Нарусовой, как и поражение Собчака — все это привело Путина к убеждению, что его личная жизнь должна быть максимально засекречена, и что никто из членов его семьи никогда не должен находиться в эпицентре большой политики. Как мы видим, этого принципа Путин неукоснительно придерживается до сих пор.
Говоря о путинском поколении, мы не можем не вспомнить о тех установках, которые они получили в наследство от своих советских предшественников. Мне кажется, это очень важная тема книги…
— Разумеется, ее нельзя было обойти молчанием. Речь идет о тех, которые прошел войну, выжил и победил. Условно говоря «брежневская гвардия». Они считали, что лучше всех все знают и просто не могут позволить себе отдать свою власть. Поэтому они как засели на своих постах и в своих кабинетах, так оттуда и уходили вперед ногами. Добровольно никто из них свою власть не хотел отдавать. И это тоже одна из причин коллапса, который постигнул советскую систему в 80-е годы. Более того, психологическая травма путинского поколения заключалась в том, что никакого шанса на карьерный взлет у них просто не было. Они с этим ощущением жили. Им было уже под сорок, а у власти продолжали сидеть люди, которым было сильно за семьдесят. Сейчас ситуация зеркально повторяется: Путину и ближайшим его сподвижникам уже за семьдесят, и они точно также держатся за свою власть, не собираясь ее никому уступать. Они видели и хорошо помнят, что бывает, когда власть ускользает. Путин несколько раз повторял про Горбачева конца 80-х годов словосочетание «паралич власти». По его убеждению, это худшее, что может произойти с политиком.
У тебя в книге есть не только эпохальная пара Михаил и Раиса Горбачевы, но и потрясающая история любви Андрея Сахарова и Елены Боннэр. Есть и история любви Александра Солженицына и Натальи Дмитриевны Светловой. Ты обращаешь внимание своих читателей, как сильно поменялись политические взгляды Солженицына после того, как рядом с ним появилась его вторая жена. Я ничего не знал о той важной роли, которая сыграла в падении ГКЧП жена министра обороны маршала обороны Язова Эмма Евгеньевна, которая, как выясняется, была категорически против переворота, в котором участвовал ее муж. … В книге масса малоизвестных деталей и подробностей, которые заставляют заново взглянуть на нашу ближайшую историю. Но на самом деле меня не меньше впечатлили автобиографические главы, где ты пишешь о своих родителях, о своем детстве. Хочу спросить, с каким чувством ты сейчас вспоминаешь это время?
— Я специально написал эту книгу, потому что эти годы сформировали меня как личность. И я отдаю себе отчет, что именно это время заставило меня всерьез интересоваться политикой. Наверное, это прозвучит довольно странно, или как бы сейчас сказали «кринжево», но я начал читать журнал «Огонек» в шесть лет. Мне это было совершенно естественно. Детские книги мне казались скучными и фальшивыми, а журнал «Огонек» Коротича — настоящим остросюжетным чтивом, триллером, почти продолжением Гарри Поттера.
Ну что же ты в шесть-семь лет понимал в том «Огоньке», который был переполнен лагерными мемуарами, страшными судьбами сталинских жертв, публикациями некогда запрещенных поэтов и писателей… Ведь тут надо хорошо знать контекст, историю?
— Меня интересовала только одна сюжетная линия – сталинские репрессии. Сталин, Берия, Каганович, Бухарин, Ежов – это были мои Волан-де-Морты и Гарри Поттеры. Для человека, который одновременно читал «Трех мушкетеров» и «Шерлока Холмса» это истории были полны загадок и откровений. Только тут все было по правде! Можно сказать, что ключевую роль в формировании моего культурного пространства сыграл журнал «Огонек» конца 80-х годов.
Но ведь тебя должен был кто-то направлять или хотя бы давать пояснения ко всем этим публикациям. Не может ребенок сам разобраться в истории сталинских репрессиях…
— Я в книге описываю, как моя бабушка и наша соседка Роза Борисовна на двоих выписывали журнал «Огонек». У меня было два Вергилия, они-то мне и разъясняли, кто есть кто, что означают непонятные слова, например, ГУЛАГ, НКВД и так далее. Они все это очень внимательно читали, потому что узнавали правду о своей молодости, про которую полагалось молчать, а еще лучше забыть навсегда. В общем у нас сложился довольно странный кружок читателей и почитателей «Огонька», состоящий их двух женщин, которым было сильно за пятьдесят, и мальчика семи лет.
Наверное, когда так долго пишешь книгу, то невольно у тебя появляются свои фавориты или наоборот вдруг обнаруживаются непримиримые враги. Скажи, кого из героев ты хотел бы выбрать себе в собеседники, ну или с кем был бы не против просто провести вечер?
— Мне было очень сложно, когда я выбирал героев. Из тысячи имен предстояло выбрать считанные единицы. Помню, что мои первые читатели буквально хором спрашивали меня: «А где же Довлатов?» И я понял, что для многих людей, в том числе и для меня, это очень важное имя, тем не менее я решил не брать его в свою историю. Более того, если в русскую версию мне еще можно было кого-то добавить, то американский вариант предстояло сокращать. За время написания книги у меня появилось несколько добрых знакомых, с которыми я надеюсь продолжить наше общение. Прежде всего я сейчас говорю о Борисе Борисовиче Гребенщикове. Он был одним из первых, к кому я обратился, а в результате у нас сложились какие-то очень нежные и важные для меня отношения, которыми я очень дорожу. Из всей рок тусовки 80-х мне еще интересен Сергей Курехин. Он был самый инфернальный, самый интригующий. Я вовсе не уверен, чтобы смог с этим человеком общаться. Не факт, что мы бы с ним сошлись или понравились друг другу. Но безусловно это был персонаж. В нем было что-то бесовское, очень совпавшее со временем.
На обложке русской версии книги размещены два портрета Алла Пугачевой. В книге ей тоже посвящено немало страниц. Все-таки она – один из главных символов этих трех десятилетий. Удалось ли тебе с ней пообщаться?
Мне было очень важно написать о ней так, чтобы стало понятно, как много она значила для людей своего времени. Почему именно Пугачева стала символом эпохи? Да, конечно, всегда можно сказать, послушайте ее записи тех лет. Но выясняется, что нет, этого мало. Ведь было что-то еще. Но что? Сегодня двадцатилетним это трудно объяснить, как не объяснишь и иностранцам. Например, американцам я объясняю так: это как если бы Тина Тернер, Шер и Арета Франклин были одним человеком. У меня была возможность побыть рядом с Пугачевой, послушать ее. Это был для меня очень важный опыт, который вошел в мою книгу. В том числе ее рассказ, как в начале 80-х, на новой волне антисемитизма, в «Вечерней Москве» напечатали, что якобы ее подлинное имя Алла Боруховна Певзнер. Тогда Алла не поленилась самолично позвонить автору и сказала ему: «Вы одно перепутали, моя фамилия не Певзнер, а Каплан. И знайте, что в следующий раз, я не промахнусь». Мне кажется, если бы эту историю я от нее не услышал сам, то образ энергичной, заводной, огненной и бесконечно саркастичной Пугачевой получился бы неполным. Но, конечно, в книге у меня не только поп и рок-звезды, но и ключевые политические фигуры той эпохи, как, например, Геннадий Бурбулис или Виктор Алкснис, с которыми мы много общались. Я видел, как по прошествии лет они меняли свои оценки, как менялись сами, вспоминая то главное десятилетие своей жизни. Обоих уже нет в живых, но в книге продолжают звучать их голоса.
Сейчас в твоей жизни наступает важный период, который на языке маркетологов называется «продвижение». Речь идет не просто о рекламной компании, но о встречах с читателями, презентациях с участием героев книги и разных других действах, имеющих своей целью познакомить публику с «Темной стороной земли». Полагаю, что с твоим огромным медиа опытом ты уже придумал что-то необычное?
Книга очень большая и говорить про нее можно долго. Но чтобы у зрителей сложилось какое-то более или менее адекватное впечатление, я выбрал несколько сюжетов и сделал из них пьесы. На самом деле это пять пьес о любви. Пять разных пар. Пять историй, основанных на подлинных событиях с использованием сохранившихся документов. Пять сцен из книги «Темная сторона земли». Первый спектакль-читку мы организуем в Лондоне вместе с Ингеборгой Дапкунайте. Надо сказать, что она тоже героиня книги. Ее воспоминания о событиях в Вильнюсе в 1990-ом году – очень важное свидетельство времени. Тем не менее наш предполагаемый дуэт в Лондоне будет связан с другим сюжетом.
Ты специально не называешь имена героев своих пьес, чтобы не спойлирить свои будущие действа или тут какие-то другие резоны?
— Ну почему, могу назвать. Например, Лиля Брик и Сергей Параджанов…
Я знал обоих, но разве там была история любови?
— Это история очень важного душевного родства эти двух необыкновенных людей и, если угодно, это история подвига. А как иначе назвать то, что совершила восьмидесятишестилетняя Лиля Юрьевна, когда буквально выцарапала Параджанова из лагеря, употребив на это героические усилия и задействовав все свои связи. Если бы не она, у Параджанова были все шансы закончить свои дни на нарах. И это только один сюжет. Все мои истории про какой-то подвиг. Но это всегда подвиг любви, когда человек идет на совершенно нелогичные, не прагматичные с обывательской точки зрения поступки и жертвы ради того, чтобы спасти мир. Фактически это пять историй про то, как люди спасают мир. И спасают его ради любви. По жанру это скорее verbatim c использованием писем и документов. В случае Параджанова и Брик сохранилась их переписка – она великолепна.
Еще вопрос про английскую версию книги, которая выходит на этой неделе в США. Как они различаются с русским оригиналом? Что тебе было важно донести до американского читателя прежде всего?
Английская версия короче и компактнее. Но я уверен, что американцы будут читать ее совсем другими глазами. Они видят в ней себя сегодняшних. Для них очень важно, что эта книга о времени, когда либеральная демократия была в моде и неожиданно восторжествовала. Для них эта книга про империю, которая разваливается. И многие из них сейчас задаются вопросом, как же так, почему мы в результате оказались в противоположной точке, а в моде сегодня скорее авторитаризм, путинизм и разные диктатуры. Разумеется, я говорю об этом с горечью, но циничный популизм работает во многих странах гораздо успешнее, чем либеральные идеи. И многие лидеры хотят сегодня выглядеть, как Трамп или Путин. Для большой части американского общества это главный вопрос: как же так вышло? Почему это стало возможно? Сегодня они всматриваются в историю развала Советского Союза и с удивлением отмечают знакомые приметы и черты. Конечно, это совсем другая оптика. Американцы ее читают не как книгу об истории, а некий образец магического реализма.
И последний вопрос, надеешься ли ты, что «Темная сторона земли» доберется до нашего отечества, став доступна русскому читателю?
— Я очень на это надеюсь. Давай напишем: «Он скрестил пальцы».
Так и напишем.
25 ноября «Зима» приглашает на спектакль-читку по новой книге Михаила Зыгаря «Темная сторона земли», а также на ее презентацию и открытую дискуссию с автором. В постановке примет участие актриса Ингеборга Дапкунайте. Билеты можно приобрести по ссылке.
Dress, Dreams, and Desire: Fashion and Psychoanalysis The Museum at FIT, 227 West 27th Street,…
В свежем выпуске «Аэростата» Борис Гребенщиков рассказывает историю рождения альбома «Равноденствие» — одного из самых…
А я помню его таким, как на этой фотографии. Чернобородым, черноволосым, c серебряной проседью и…
Куратор выставки Каролин де Гито из Royal Collection Trust называет архив Елизаветы II «уроком дисциплины,…
The Sleeping Beauty , Ла Скала (Милан) 18 декабря — 13 января Это — во всех…
Когда: 18, 20, 24 и 27 ноябряГде: Gustave Tuck Lecture Theatre, UCL Main Building, Gower St, London WC1E 6AE От…