Загрузка ...Я пишу эти заметки из Украины, и здесь мы знакомы со Стивеном Фраем преимущественно как с замечательным драматическим и комедийным актером, но на своей родине он также знаменит как литератор и лингвист. У него даже была своя передача на ВВС — Fry’s English delight, — в которой он подробно рассказывал об особенностях и тонкостях английского языка.
Недавно мне в руки попала его автобиография Moab is My Washpoat, в которой мне особенно понравился отрывок, где он объясняет почему британцы так дорожат своей монархией.Стивен Фрай жонглирует словами, как профессиональной жонглер горящими факелами. Его язык часто бывает витиеват и замысловат, а структуру его предложений можно назвать многоэтажной. К тому же он большой любитель играть словами. Все это делает переводы его романов весьма непростой задачей. Но я все-таки попробую. Представляю вашему вниманию мой перевод небольшого отрывка из его автобиографического романа.
Это случилось на спортивной площадке подготовительной школы Чешэм (Chesham): я споткнулся, упал лицом вниз и сломал нос. В то время мой нос был милой маленькой кнопкой — если представить, что хоть какая-то часть меня когда-либо была милой — и все это происшествие, несмотря на всю свою кровавость и шум, осталось едва ли заметным событием в жизни маленького мальчика.
На протяжение последующих лет мой нос все рос и рос, и к четырнадцати годам стало очевидно (it became apparent) что он, как и его обладатель, вырос не совсем нормальным.
(Зацените игру слов! В оригинале это выглядит так:
«… it became apparent by the time I was fourteen that, like its owner, it (nose) was not growing straight». Straight в английском языке кроме как «прямой», так же означает «гетеросексуал». Как некоторые из вас могут знать, Стивен Фрай давно признался в своей гомосексуальности.)
Время от времени, во времена своего юношества и в более зрелом возрасте я, бывало, думал: «Когда-нибудь я выпрямлю этот чертов нос». В ответ на это хор возмущенных голосов восклицал: «О, нет, Стивен! Твой нос — твоя выдающаяся особенность!» Конечно же, кривой нос не представляет собой абсолютно ничего выдающегося.
Вот, например, шрам полученный на дуэли, может быть выдающимся, так же как ямочка на подбородке (cleft chin) или обаятельная, едва заметная шепелявость (glamorously imperceptible limp). Но кривой нос (bent nose) — это просто идиотская и некрасивая черта лица.
Я предполагаю, что окружающие просто были добры ко мне и хотели защитить меня от всего того унижения (humiliation), которое придет, когда я обнаружу, что после операции по исправлению моего нелепого носа я выгляжу так же паршиво. Травма от осознания того, что Стивен с прямым носом выглядит так же нелицеприятно (unappetising), как и Стивен с кривым носом, могла снести мне крышу напрочь (tipped me completely over the edge).
Мы храним наши мелкие дефекты (blemishes) для того, чтобы в будущем винить их в наших куда более серьезных недостатках. Проблема моего кривого носа приходит мне на ум всякий раз, когда я втягиваюсь в горячие споры на тему политики с одним из моих друзей. Он твердо убежден, что само существование монархии, аристократии, и Палаты Лордов абсурдно, несправедливо и старомодно. И с этим сложно не согласиться. Он также полагает, что во имя свободы и социальной справедливости (social justice) эти социальные институты должны быть упразднены. И тут наши с ним взгляды расходятся (This is where we part company).
Монархия и аристократия в Британии напоминает мне мой кривой нос. Иностранцы находят наши старинные причуды изысканными, в то время как мы считаем их глупыми и постоянно собираемся что-то с ними сделать. Я боюсь, что когда мы все-таки избавимся от них (а я предполагаю, что так оно и будет), у нас случится шок, потому что мы поймем, что это не сделало нас хоть чуточку свободнее или хоть капельку более социально равными — как, допустим, французов или американцев.
Мы останемся точно такими же. Возможно, в данный момент мы не так уж свободны (что бы ни значило слово «свобода») или социально равны (socially just), как страны Бенелюкса или Скандинавия (и раз уж мы об этом заговорили, в этих странах есть монархия).
Но мы рискуем получить серьёзную психологическую травму, когда решимся на косметическую операцию по исправлению нашей конституции. Весь мир будет с удивлением таращиться на нас, взволнованно шептаться и хихикать за нашими спинами, как то делают люди, чьи друзья сделали себе пластическую операцию. Мы снимем повязки и представим нашу прямоносую конституцию международному сообществу в ожидании льстивых комплиментов (fawning compliments) и восторженных вздохов (gasps of admiration).
Но мы будем ошарашены, когда обнаружим, что международное сообщество зевает от скуки и вместо того, чтобы быть ослепленным блеском справедливости, свободы и красоты, который исходит от нас, оно просто удивлено тем, что теперь, вместо того чтобы обедать в роскоши и блеске с коронованным монархом, главы иностранных государств в будущем будут обедать в какой-нибудь Резиденции Президента или попивать чай с Леди Тэтчер в каком-нибудь Народном Дворце.
У Британии больше не будет мелкого дефекта, на который можно свалить все свои серьёзные неудачи. Если мы сосредоточимся на наших настоящих проблемах и признаем наконец слабость своей политической воли, которая препятствует достижению социального равенства, вместо того, чтобы притворяться что все это вина безобидных бородавок и дурацкой манерности. Может, тогда мы станем жить лучше (we might indeed be better off).
Вся проблема косметических операций заключается в том, что человек всегда в итоге получает косметические результаты. А косметические результаты, как мы знаем из наблюдений за американскими женщинами, — нелепы, смешны, и зачастую, наводят ужас. Но я всего лишь сентиментальный человек. А сентиментальные люди готовы охотиться за любыми оправданиями, чтобы сохранить безобидные атрибуты и мишуру статуса-кво.