Оксана Немчук: «Лондон — одна из театральных столиц мира, и за достойные площадки идет борьба»

В Лондоне с большим успехом прошли гастроли театра им. Вахтангова с постановкой “Евгений Онегин”. В проекте приняли участие лучшие творческие силы всего мира. Режиссер Римас Туминас — из Литвы, продюсер Оксана Немчук — из Украины, Пушкин — русское “наше всё”. Зритель — английский.
Для Оксаны Немчук это не первый опыт такого рода. Она уже привозила в Лондон театр Вахтангова (с “Дядей Ваней”) и “Современник” (с “Вишневым садом” и “Тремя сестрами”). По окончании гастролей мы встретились, чтобы обсудить отношение британцев к русской классике и поговорить о сложностях организации крупных театральных проектов в Лондоне.

Russian Gap: По вашим ощущениям, как все прошло?

Оксана Немчук: Хорошо прошло — все, как планировалось.

RG: Можно выдохнуть наконец? Я слышала, вы начали готовиться к этим гастролям за полтора года. 

ОН: Да. Лондон — одна из театральных столиц мира, и за достойные площадки идет борьба. Чтобы получить ее, нужно прежде всего заслужить доверие. А это не так просто, особенно если речь идет об иностранной компании, с другим языком, другими традициями и ментальностью. Британцы очень осторожны. Если ты уже завоевал какое-то доверие и твое имя знают, тебе дадут возможность снова проявить себя. Но договариваться обо всем надо начинать очень заранее.

RG: Для этих гастролей вы рассматривали только Barbican?

ОН: Я очень долго к нему стремилась. По моим ощущениям, это первая ступень к Национальному театру, который, как мы знаем, ставит только собственные спектакли, но, тем не менее, бывает, они приглашают какие-то иностранные силы для реализации своих идей. Сам по себе Barbican — это крупный мировой центр, выступления в котором очень ценятся международными театральными организациями. Спектакли на его сцене — очень мощный посыл для всего мира.

RG: В прошлом году в Barbican дважды приезжала “Лаборатория Дмитрия Крымова”, еще пару лет назад шел очень популярный спектакль “Мастер и Маргарита”. Правда, это уже в британской постановке, но все равно есть ощущение, что для русского искусства эта площадка открыта. Это так?

ОН: Barbican работает не только с русскими, они выбирают интересные проекты со всего мира. В этом их цель — показать британскому зрителю мир в разных красках и проявлениях. Если тот или иной коллектив интересен, менеджер принимает решение дать ему возможность поработать на их площадке.

RG: “Евгений Онегин” шел всего четыре вечера, при этом, судя по ажиотажу, вы спокойно могли тут остаться как минимум на пару недель. Почему так мало?

ОН: Лучше быть востребованными, чем чувствовать, что зритель от нас устал. Я не думаю, что рынок готов к двухнедельным гастролям одной пьесы одного театра. Но все развивается, все меняется. Если мы решимся выходить на месячные гастроли, то к этому надо будет еще готовиться.

RG: А почему вы выбрали именно “Онегина”? Не было опасений из-за сложностей перевода?

ОН: Потому, что он прекрасен! Опасений за перевод не было. Даже если бы актеры просто молчали на сцене, это было бы восхитительно и красиво. Римас Туминас — режиссер, которого может понять любой человек на Земле. Его язык очень универсален. И наших актёров здесь уже тоже знают. Сергея Маковецкого, после гастролей в 2010 году, английский зритель до сих называет “Дядя Ваня”.

RG: Сколько человек вам пришлось сюда вывезти?

ОН: 70. Включая актеров и всех, кто помогает этому спектаклю состояться.

RG: Чисто технически — как перевозятся декорации? Все эти огромные колонны, которые стоят на сцене, мебель…

ОН: Колонны десегментируются, перевозятся на машинах. Вообще, тандем прекрасного режиссера и художника — я говорю об Адомасе Яцовскисе — очень органичен и лаконичен. Все декорации складываются, трансформируются, все очень удобно и красиво. В итоге не только легко работать, но и на сцене мы получаем ту великую простоту, которой так сложно иногда бывает добиться.

RG: Не надо быть экономистом, чтобы понимать, насколько это затратное мероприятие — вывезти в Лондон столько людей, оплатить площадку, все организовать. Если не секрет, ваши затраты окупаются? Это коммерческий проект?

ОН: Подобные гастроли — это всегда дотационные проекты. Помимо того, что вы перечислили, очень большая затратная часть ушла у нас на рекламу: мы провели масштабную рекламную и пиар-компанию. Это все очень дорого. Понятно, что такие затраты за четыре дня никто не покроет. Но подобные проекты очень благодатно сказываются на имидже страны и хорошо работают на российскую театральную историю. Еще несколько лет мы будем получать дивиденды в виде признания и узнавания. И у самого театра, естественно, подобные гастроли отражаются на количестве заказов в России и в других странах.

RG: Есть какая-то статистика по покупке билетов: сколько русских пришло на спектакль, сколько британцев? 

ОН: Я думаю, соотношение процентов 60 на 40. Когда я вижу более молчаливый зал, понимаю, что больше британцев. Надо понимать еще, что Barbican — площадка для театралов, которые привыкли думать, работать и распознавать что-то новое.  В отличие от West End, куда люди  чаще заглядывают  за развлечением и отдыхом и зачастую оказываются более восторженными, в Barbican публика сдержанная. На первом показе “Евгения Онегина” мне показалось, что процентное соотношение было те же 60 на 40, но уже в пользу англичан.

RG: Британская критика от постановки осталась в полном восторге. Поделитесь продюсерским секретом: вы как-то работали с местной прессой?

ОН: Конечно, работала. Всех секретов я открывать не буду, но есть технологии. Здесь было очень много моих коллег, продюсеров, все поздравили меня с очень хорошими отзывами. Между собой мы за этим следим: кто что получил, кто что сказал — у нас негласное соревнование. Критика здесь серьезная и независимая, как-либо влиять на нее невозможно. И это была наша большая победа: ревью в очень серьезных изданиях вышли очень позитивными.

RG: Вы давно в этом бизнесе? Как все началось?

ОН: Давно. Я училась актерскому мастерству, и уже на третьем курсе меня пригласили в Национальный театр в Киеве. Что было, наверное, очень круто. Но характер у меня такой, что подчиняться мне сложно. А актер все же должен уметь это делать: принимать не свои мысли, трансформироваться, жить в предлагаемых обстоятельствах. Я, очевидно, при неплохих актерских возможностях, не чувствовала себя достаточно свободной в закрытой обстановке одного театра. Я хотела сама руководить собственными обстоятельствами, сама форматировать свое время и пространство. Понимаю, что ужиться со мной  было сложно. Поэтому актерство оставило меня, но  театр в моей жизни остался. И сейчас я занимаюсь тем, что мне нравится, что не заставляет меня ломать себя и собственную природу.

RG: Вы живете в Киеве, но много работаете с российскими театрами и организуете гастроли по всему миру. Можете перечислить основные проекты, которые вышли с вашим участием?

ОН: В Лондон я второй раз привожу театр Вахтангова. Долгое время я работала с “Современником”. В Украине я работала и с Большим театром, и с Мариинкой — там у меня было много проектов. Но потом как-то начала меняться политическая ситуация… Да и вообще в какой-то момент ты вырастаешь из привычных рамок. Начинаешь ставить себе сложные задачи. Мне интересно было поработать в других странах. Я организовывала гастроли во Франции, сейчас  собираюсь поехать на Бродвей.

RG: Как вы решились приехать первый раз со спекаклями в Лондон, никого здесь еще не зная?

ОН: Для  продюсера Лондон — очень важная вершина. Наш бог — Дягилев,  делал смелые времяформирующие проекты. Я читала его дневники, он пишет: “Снова не могу добиться встречи с директором театра Друри-Лейн…”  Он ходил по тем же улицам, думал, очевидно о каких-то схожих делах. Сколько времени прошло, а все то же самое! Потрясающее чувство сопричастности к чему-то важному, большому великому… В общем, Лондон была моя цель, и я ее достигла. Я не могу сказать, что совсем с нуля: все же за мной стояли большие проекты дома и гастроли в Париже, так что я не была просто фантазеркой. Тем не менее приехать с одним буклетом театра “Современник” в Лондон — это было круто. Зато сейчас у меня здесь много друзей, партнеров, которые меня поддерживают, рекомендуют. Здесь очень сильна система рекомендаций. Директор группы театров cэра Кэмерона Макинтоша, Ричард Джонстнон, рекомендовал меня директору Barbican — и это, конечно, повлияло на их ко мне отношение. То есть в этот раз я пришла не с улицы.

RG: Что самое сложное было в организации лондонских гастролей?

ОН: Что касается моей деятельности — наверное, консолидировать средства. В Лондоне, конечно, все намного сложнее, чем в России и Украине: больше конкуренция, меньше лирики. Дома у нас еще есть лирические отношения между театрами и друзьями. Здесь этого нет. Важны прежде всего качество и ответственность. Но если ты отвечаешь за то, что говоришь, и предоставляешь нужное качество, не подводишь ни себя, ни своих партнеров, то тебе будет зеленый свет. При этом, естественно, надо понимать ментальность англичан, изучать их опыт.

RG: Актеры, которые приехали с театром, успели хотя бы посмотреть Лондон?

ОН: Конечно. У них были экскурсии, многие сами куда-то ездили. Они очень любят Лондон. Отчасти это, наверное, связано с тем, что здесь у них уже были очень удачные гастроли, они любимы и обласканы зрителем. Даже плохую погоду многие воспринимают как подарок.

RG: А вы сами успеваете отдыхать?

ОН: Ой, я не люблю отдыхать. Но это со всеми моими коллегами так. Общаешься с продюсерами, директорами театров, спрашиваешь: “Ты отдохнул?” Он отвечает: “Отдыхаю”, а сам на телефоне, в почте, в фейсбуке. Тут такой когнитивный диссонанс: если ты отдыхаешь, значит, никому не нужен. Я отдыхаю, когда смотрю кино, читаю, встречаюсь с семьей и друзьями, готовлю… А представить себя на пляже, без телефона — не могу, заранее начинаю нервничать.

Фото: Катя Никитина