Коллекция Эсторика и выставка Ренато Гуттузо

Лондонский музей The Estorick Collection of Modern Italian Art хочет казаться уютным. Но безуспешно: о себе дают знать итальянские гены. Это даже не Маленькая Италия, которая в миле к югу, это – Микро-Италия, сумасбродная и немного обиженная на остальной мир, который «не замечает» (всего: итальянского величия и крикливости, красоты и суеты)! В общем, в точности как тинейджерский футуризм, которым, в смеси с живописью метафизиков, неоклассиков и реалистов, забит георгианский четырехэтажный комод, находящийся рядом со станцией Highbury and Islington, по адресу 39A Canonbury Square.

Во дворике — скромная каменная голова, изъеденная то ли временем, то ли тольтеками Генри Мура. Там же размещена взлохмаченная конструкция из полированного железа, в  которую заглядывают любознательные посетительницы, путая ее с зеркалом. В прихожей, на доске — объявления о лекциях итальянской тематики и вырезки из газет. В кафе — постеры итальянского неореализма и просто фото Софи Великой.

Человек, собравший коллекцию, Эрик Эсторик (1913-1993), был настигнут любовью к Италии и футуристам посреди «медового месяца». Сын евреев-эмигрантов из России, он родился в Бруклине, учился, а потом преподавал социологию в Нью-Йоркском университете. Тридцати четырех лет от роду, во время свадебного путешествия по Швейцарии, он случайно наткнулся на книжку Умберто Боччони «Футуристическая живопись» и обомлел на всю жизнь.

Музей не полон шедеврами, но они есть, и кто посмеет требовать большего?  Он густо пропитан духом итальянского искусства XX века, со всеми его неожиданными поворотами, бросками вправо и влево, близостью то к крепко сбитой трибуне, то к кривоногому столику в кафе на бульваре.

Основа коллекции – футуристы. Те самые, которые нанесли первопинок классическому искусству бампером элегантного автомобиля, погрузив Рафаэлей и Микеланджело в сизые выхлопы. (Начинание, как известно, подхватил русский авангард, оперируя уже пароходами и броневиками). Италия, возмущенная своей ролью музея покойного Возрождения, устами грубого поэта Ф.Т.Маринетти в 1909 году провозгласила манифест: не прошлое, а будущее, не красота, а мощь, не скульптурное окоченение, а гудящая скорость и лязг машин. На следующий год к манифесту присоединились пять художников (Умберто Боччони, Карло Карра,  Джино Северини, Джакомо Балла и Луиджи Руссоло), и началась потеха (см. залы №3, 4 и 6).

К ним присоединились другие яркие персонажи: Джорджо де Кирико, Джованни Моранди, Марио Сирони. Футуристы были популярны. Тогдашние дети на улице играли в «футуристов», как другие – в индейцев. К сожалению, после Первой мировой войны восхваление светлого будущего принял целиком на свой счет Бенито Муссолини. Это было тем более просто, что ему это не то что нашептывал, а буквально орал в ухо отец-основатель футуризма и личный друг Маринетти, член ЦК партии, второе лицо избирательных списков и первый фашистский погромщик.

История других футуристов была интересней. Слава богу, она была причудливей, но безобидней, чем у их русских последователей. Там, где можно было ожидать буйного энтузиазма, а потом натужного подлаживания к неведомому народу, «наступания на горло собственной песне» и трагической гибели или полного морального излома, произошла нечто иное.

К сожалению, именно в отношении послевоенной части то ли сам коллекционер, то ли нынешние кураторы оказались стыдливыми до таинственности. Восстанавливать межвоенную историю итальянского искусства по экспозиции чрезвычайно трудно, но частично возможно.

В ответ на призыв дуче укротить буйную фантазию, вернуться к традиции и патриотизму – все ради того же светлого будущего – было образовано очень широкое движение «Новеченто итальяно». Удивительно, но его основала любовница Муссолини Маргарита Сарфатти, еврейка по национальности, бывшая самой влиятельной фигурой в итальянском искусстве вплоть до принятия в 1938 году «расовых законов». Помогал ей Марио Сирони и некоторые другие бывшие футуристы.

«Новеченто» было и более искренним, и более разнообразным движением, чем российский соцреализм. Практически, оно обнимало собой почти все направления 1920-30-х годов. От художников не требовалось менять ни форму, ни содержание, достаточно было назвать свои идеи патриотическими и классическими. Так, в начале 1920-х расцвела, например, «метафизическая живопись», предвосхитившая сюрреализм, и придуманная в военном госпитале Джорджо де Кирико и Карло Карра. Все 1920-1930-е де Кирико разрывался между сюрреализмом и академизмом, но Карра решительно перешел в более патриотическое движение «Страпаэзе» вместе с другим «метафизиком» Джорджо Моранди.

В коллекции есть все трое. В главном зале (№ 5) метафизичная «Любовница инженера» Карра висит рядом с «Бунтом мудрецов» де Кирико (кстати, оба находятся неподалеку от портрета доктора Брабандера кисти Амедео Модильяни). У де Кирико – столь любезные его сердцу арки, угольники, плоскости, а также кондитерские изделия: кренделек, три печенки и даже, кажется, вафельная трубочка.

Футурист Джино Северини тоже метался и в 1920-х увлекся мозаиками и фресками… но после Второй мировой – опять оказался в рядах потрясателей основ. Его портрет Эсторика (1956) запоздало кубофутуричен. Один Умберто Боччони остался ни в чем не замешан: он погиб в 1916 году на кавалерийских маневрах, упав под копыта лошади.

Хотя разобраться в хитрослетениях околофашистского и антифашистского искусства (было и такое, но тоже особое!) в период между двух войн сложно, в утешение потенциальному посетителю можно сказать, что послевоенный «возврат к порядку» в музее представлен  отдельным залом: тут и почти реалист скульптор Эмилио Греко, и Марио Сирони со своими «этрусками», и растворяющиеся в воздухе натюрморты того же Моранди.

***

Прорехи основной экспозиции с успехом латаются выставками. Скажем, до 4 апреля 2015  в музее раскинулся  со всеми своими  красными флагами Ренато Гуттузо (1911-1987), соцреалист-карраважист.

Ренато Гуттузо был любимцем Советского Союза. В Москве в 1961 устроили его персональную выставку. Еще бы! Сын сицилийского социалиста, сам коммунист с 1940, искренне считающий, что его шероховатое и завиральное искусство должно быть полезно народу. Но, на самом деле, маска правоверного, правильного коммуниста на него натягивается с трудом. И нынешняя выставка в «Эсторике» этого не скрывает. Некоторое время поработав в рамках любимого фашистами «Новеченто»,  Гуттузо  стал хвалить «аморального» Пикассо, а в 1938 примкнул к художникам «Корренте», которые фашистов…как бы сказать…критиковали. По большей части аллегорически. На выставке как раз есть «Пейзаж с черепом и лампой» (1940-41) – пример такой едкой критики. Дело в том, что там… нет, череп приличный и лампа тоже. Но вот задник, портьера – красного цвета. Как красный флаг коммунистов, которым Гуттузо уже являлся. Что, впрочем, не помешало ему получить две «премии Бергамо» от фашистского правительства, в 1938 и 1942 годах. Что, в свою очередь, не могло помешать ему влиться в антифашистское Сопротивление в 1944.

Еще одно несоответствие коммунистической ортодоксальности: на картине, чье название можно перевести как «Выборы на районе» (Neighbourhood Rally) представлена, как и следует ожидать, бурная итальянская политика. Оратор, потрясающий кулаком – почему-то со спины – отгороженный красным кумачом, посреди южно-итальянского дворика. Люди толпятся внизу и вверху, тут же торгуют фруктами, глазеют мальчишки. Все, как положено, но есть и прекрасные вкрапления. Мэрилин Монро, одна из девиц Пикассо и сам Пикассо, а так же мраморный древний римлянин в современной одежде…В общем, «найдите, что спрятал матрос» (а может, сержант Пеппер) во всей красе. И даже на балконах среди развевающихся штор маячат призраковатые избиратели совершенно без лиц. Кстати говоря, это — фирменные персонажи позднего Гуттузо, растворяющиеся в воздухе, уходящие в подмалевок.

Да, еще занятная подробность музейной жизни коллекции Эсторика: среди вырезок из газет, висящих при входе – гордый листок “Morning Star”, красным серпом и молотом приветствующий явление художника-коммуниста на британской земле.