Наталья Кремень: «Дело не в балете, а в отношении к жизни»

Некоторое время назад моему мужу-фотографу случилось поработать с балетной школой Натальи Кремень. Надо признать, что шел он к ним, ожидая увидеть некий кружок балетной самодеятельности средне-школьного уровня. В результате вернулся весьма впечатленный. Дело в том, что он там увидел самый настоящий балет, и даже по фотографиям это было хорошо видно. Мне стало любопытно, как же можно достичь такого результата, если детей не запирать в школу-интернат и не дрессировать там без перерыва и пряников лет десять подряд. Неужели красота балета как-то совмещается с нормальной человеческой жизнью? Ответ на этот вопрос  я попыталась получить, беседуя с очаровтельной Натальей Кремень.

Фото: Александр Соловьев

Дарья Безладнова: Наташа, расскажите, как все началось?

Наталья Кремень: Я родилась в творческой семье, и благодаря родителям часто бывала в театрах, с малых лет знакомилась с прекрасным искусством балета и музыки. Но при этом папа никогда не хотел, чтобы я профессионально занималась балетом. Я просто ходила в танцевальные кружки, на гимнастику и на современный танец. А потом однажды одна наша очень хорошая знакомая — Елизавета Яковлевна Суриц (известный историк балета) — позвонила нам и сказала, что в Московском Хореографическом Училище при Большом Театре проходит отбор. Я была очень тоненькая, с идеально подходящими данными для балета, и мама решила попробовать. Папу уговорили, в основном, потому, что шансов на успех все равно было слишком мало: конкурс все-таки 1000 человек на место.

На удивление, я очень легко поступила на подготовительное отделение. После четырех лет моего обучения в Московком Хореографическом училище при Большом театре я перешла в Училище Михаила Лавровского. После выпуска Дмитрий Брянцев пригласил меня в компанию Mузыкального Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко.

Папу уговорили, в основном, потому, что шансов на успех все равно было слишком мало: конкурс все-таки 1000 человек на место

ДБ: Скажите, оправдан ли стандартный стереотип о том, что у всех балерин испорченное детство? 

НК: Знаете, мне кажется, что когда есть какая-то определенная цель, к которой ты идешь, то эта цель тебя развивает. Наша система образования (и не только балетная, а любая) была в большой мере рассчитана на то, что молодые люди рано определяются, кем они хотят стать. В Европе и Америке  система другая и, честно говоря, мне странно видеть, что двадцатилетние люди еще не уверены, кем они хотят стать.

Да, наверное, я реже гуляла во дворе и меньше играла в куклы, но у меня была моя прекрасная и хрупкая мечта. В целом, я в этом ничего плохого не вижу. Периодически разные люди пытались эту хрупкую мечту ломать. И мне кажется, это как-то формирует характер. Причем вне зависимости от того, станешь ты балериной или нет. Наше хореографическое училище находится на станции метро Фрунзенская, а напротив – художественная школа. Так вот наш педагог, которая была частенько нами недовольна, бывало, пугала нас: «Не нравится – уходите, будете напротив рисовать». Для нас это было совершенно немыслимо, чтобы где-то еще, вне класса, заниматься «Бог знает чем». Теперь это звучит смешно и глупо, а тогда было “страшилкой” для студентов.

ДБ: А вы там и жили, прямо в школе?

НК: Нет, в интернате, в основном, живут иногородние, а я была из Москвы, поэтому я ездила каждый день домой, занимало это часа полтора дороги. Плюс, потом еще прибавились дополнительные занятия. Я познакомилась с чудесным педагогом Наталией Семеновной Гринберг, с которой мы до сих пор поддерживаем отношения, и у которой я получила массу балетных знаний и навыков. Наталья Семеновна, без всякого крика учила нас понимать, как работает каждая мышца, для чего она предназначена; анализировать движения и думать, почему мы падаем с пируэтов, как правильно стоять на ноге для баланса. Она, как хирург, разбирала нас по косточкам и учила танцевать, а не просто выполнять задания, поднимать ногу или прыгать.

Когда я приходила домой, мама меня спрашивала: «Ну что, плакала сегодня в школе?»

ДБ: Знаете, я пока не поняла – удалось ли все-таки удовольствие от детства получить?

НК: Полноценная балетная школа начинается только в 10-11 лет, до этого — только подготовительное отделение пару раз в неделю. До того я была обычным ребенком и до сих поддерживаю отношения со своими друзьями из общеобразовательной школы.

А после десяти, в училище, нас грело то, что у нас есть мечта, мы ею питались. В этом и было удовольствие, наверное. Мы, конечно, все были тогда маленькие и наивные, было много вещей в училище, которые мы как-то не замечали: a там своя какая-то коррупция, любимчики, подарки… Не все было справедливо, и психологически бывало очень тяжело, да. Когда я приходила домой, мама меня спрашивала: «Ну что, плакала сегодня в школе?» Потому что случалось это все-таки довольно часто. А вот потом, когда я перешла в Училище Лавровского, все было по-другому, без коррупции и взяток, и я начала получать удовольствие от занятий…

ДБ: А что было причиной перехода?

НК: Я получила очень низкую оценку на экзамене; мне сказали, что у меня плохая координация и что я ленивая. Я по многим параметрам не устраивала педагога. Сейчас уже трудно сказать, в чем было дело, у меня были хорошие данные, но физически я была не очень сильная. А может быть, просто подарков не хватало.

Знаете, когда наш класс набрали, у нас все были как на подбор, все девочки очень красивые, одинакового роста, с красивыми линиями, длинными ногами и руками, сногсшибательными подъемами, но многие отсеялись и ушли из балета. А в параллельном классе данные у студенток  были не такие хорошие, но, я считаю, был лучше педагог, и они пошли намного дальше. Из нашего класса танцует только два-три человека, а из параллельных — намного больше, и среди них широко известные Полина Семенова, Мария Кочеткова, Людмила Коновалова. В результате выяснилось, что идеальные данные – это не всегда залог успеха, скорее, это педагог и целеустремленность. В училище Лавровского у меня были прекрасные педагоги: Галина Крапивина, Лавровский, Владимиров, несколько лет назад ушедшая Нина Сорокина. Не могу их поставить ни в какое сравнение с тем преподавателем, который у меня был до того в училище при Большом Театре.

Очень многое зависит от семьи и от внутреннего стержня — характера

ДБ: Вот вы говорите, что все ваше детство вас грела прекрасная мечта. А вы когда-нибудь наблюдали крушение такой мечты? Мне кажется, этого было очень много вокруг?

НК: Конечно. На один класс, дай Бог, получается одна прима. Трудностей очень много: меняются фигуры, травмы, самооценка, проблемы с весом — что угодно. Когда я переходила из одного училища в другое, мне тоже казалось, что это конец света. И нам ведь с раннего детства внушают: кроме училища, просто нет другого бытия… Но меня всегда очень поддерживала семья — и морально, и физически. Мне кажется, очень многое зависит от семьи и от внутреннего стержня — характера.

ДБ: Знаете, вот меня, как родителя, как раз очень пугает этот момент. Я думаю о своей двухлетней дочери и понимаю, что я бы, наверное, побоялась выбрать для нее такую трудную судьбу… Впечатление, что шансов стать примой мало, а сломаться — много…

НК: Я не видела, чтобы люди именно ломались. Видела, как уходили  из балета и строили совершенно иную карьеру – это да, часто случается. Была у нас и очень перспективная девочка, которая была вынуждена уйти из-за травмы. Насколько я знаю, сейчас у нее очень успешная и счастливая жизнь. Просто такая школа делает нас более сильными и целеустремленными. Она всегда оставляет свой след. Остается главное: умение работать и добиваться своего. Я думаю, что если бы у меня не было вот этих сложностей с педагогом вначале, очень вероятно, что я бы меньшего смогла достичь. Но, конечно, очень важно, чтобы педагог не перегибал палку и не обещал ребенку будущее примы, как единственную возможность.

ДБ: То есть вам эта система в целом кажется полезной для развития личности? Вашего ребенка вы бы отдали в балет?

НК: Если хорошие данные и есть какой-то характер, то да, почему нет. Я понимаю, что это очень тяжелый труд, но вместе с тем это какой-то очень красивый, насыщенный красками и событиями, очень близкий и понятный мне мир. Сейчас, правда, вместе со школой, я от него несколько отошла, но тем не менее, он все еще мой.

ДБ: Мы потом еще поговорим о школе. Может быть, пока расскажете, как сложилась ваша карьера, реализовалась ли та самая мечта?  

НК: Да, у меня получается десять лет творческой карьеры. Я танцевала в театре Станиславского и Немировича-Данченко, потом в Английском Национальном Балете и на всевозможных гала-концертах в Европе, Америке, Бразилии, Доминиканской Республике. Очень много работала с Тамарой Рох, которая сейчас прима-балерина и артистический директор в Английском Национальном Балете. В целом, могу сказать, что реализовала свою мечту, но так как закончила довольно рано, всегда остается что-то недосказанное. Но я поняла, что есть какие-то препятствия, с которыми мне больше не хочется бороться. Я поняла, что я перестала развиваться как творческая личность, и мне уже не так это интересно.

ДБ: Я знаю, что вы играли саму Анну Павлову в одной из серий популярного британского сериала «Mr. Selfridge». Расскажите, какие у вас впечатления?

НК: Когда я получила приглашение принять участие в пробах, я была очень спокойна, думала, что в Англии столько восхитительных актрис, что выберут кого-то более опытного. У меня хоть и был опыт съемок кино в Москве, он все-таки был на родном русском языке, и я была совсем не знакома с законами английского кинематографа. А когда мне прислали сценарий, я поняла, что это еще и полноценная игровая роль. Анна Павлова была одной из главных героинь в этой серии. Для меня это стало потрясающим и незабываемым опытом. Анна Павлова — одна из самых заветных и почетных ролей в кино для любой балерины, да и любой актрисы.

В России считается, что балерина невысокого роста лебедя танцевать не может. В Англии это не так

ДБ: A какой вам нравится балет – на какие постановки советуете ходить?

НК: Я очень люблю большие драма-балеты, такие как “Манон”, “Евгений Онегин”. Классика – это святое. Современная хореография — это не всегда совершенно мое, но я хожу с большим удовольствием и в Королевский, и в Английский Национальный, и на гастролирующие тут театры.  К сожалению, сейчас уходит Сильвия Гильем – эталон чистоты исполнения, потрясающей фигуры, легкости, стиля и серьезного отношения к балету.

Я большая поклонница Ульяны Лопаткиной, потому что я люблю на сцене видеть умную балерину. Мне кажется, всегда видно, продумана роль или нет. Титул совершенной балерины ей дали не зря. И я знаю, что техническая сторона давалась ей нелегко, приходилось больше работать над собой. При этом нельзя сказать, что она как-то особенно эмоциональна на сцене, как Наталья Осипова или Диана Вишнева. Она не просто танцует, как чувствует, у нее все продумано, идеально, и именно в этом, мне кажется, ее уникальность.

Надо сказать, что в России ведь всегда существовало так называемое амплуа, то есть внешние и технические характеристики, соответствующие определенным ролям. То есть считается, например, что балерина невысокого роста лебедя танцевать не может. В Англии это не так. Тут ценят индивидуальность и, конечно, технику, но не внешние данные.

ДБ: И как вам кажется, это правильно?

НК: С одной стороны — да. Это дает больше возможностей для танцоров. С другой, мне кажется, что принц должен быть похож на принца, а не на рубаху-парня. Образ для меня тоже важен. Но это моя субъективная точка зрения.

ДБ: А вы согласны с распространенным мнением о том, что английский балет – это балет слабый, а русский – сильный?

НК: Нет. Я думаю, он просто очень разный. Да, ни одна компания мира не может сравниться с Мариинским театром в чистоте линий, грациозности и одухотворенности, когда они танцуют “Жизель” или “Лебединое озеро”. Но так, как танцуют здесь “Аштона”, “ Макмиллана” или современный балет, так российский балет танцевать не может. У каждой компании есть свое лицо и направление. Например, Алина Кожакару — очень невысокого роста. В России она, конечно, никогда бы не получила партию лебедя. Но у нее хорошие пропорции, и она прекрасная балерина. Так вот она меня просто поразила той драматургией, которую она добавила в «Лебединое озеро» в постановке Английского Национального Балета. Я, наверное, более драматичного «Лебединого озера» в жизни не видела. Она добавила туда частичку себя и своего характера. А ведь это значит, что и постановка «живет», это не музейный экспонат.

Я поняла, что это другая жизнь и что она очень много мне дает

ДБ: А что вас привело к созданию школы?

НК: Когда я закачивала ГИТИС и получала диплом педагога-хореографа, я не думала, что буду использовать его по назначению. Но пока я танцевала в английском балете и совершенствовала технику, полного удовлетворения от творческого процесса я все-таки не получала. (Кстати, я знаю, что педагогический состав сейчас сменился, и Тамара привела прекрасных педагогов).

А тем временем у меня появились сначала пара частных учеников, потом их количество стало увеличиваться. Я решила взять год отпуска за свой счет, и Wayne Eagling (директор Английского Национального Балета)  очень любезно мне его предоставил. В течение года я могла вернуться, и это был мой шанс попробовать себя.

И я настолько в это втянулась, что ровно в день прихода Тамары в компанию пришла к ней официально увольняться. Я начала получать такое удовольствие от педагогики, которого раньше и представить себе не могла. Вначале у меня были очень разные ученики, в том числе и очень сложные. Я открывала и познавала себя.

Когда через полгода я зарегистрировала школу, нас было примерно 30 человек, и у нас прошел первый концерт в Сhelsea Тheatre. Я поняла, что это другая жизнь и что она очень много мне дает.

ДБ: Я видела, как танцуют ваши ученики – это некий серьёзный уровень. Скажите, как вам удается совместить серьёзный балет и современный гуманистический подход к педагогике?  Это вопрос родителя, прошедшего через преодоление домашнего задания по математике – я ума не приложу, как их можно всерьёз учить балету, не задав взбучку….

НК: Каждого своего ученика я прежде всего учу серьёзному отношению к делу. Даже если очевидно, что в балете он не останется. Мне кажется, очень важно понимать именно с детства, что чем бы ты ни занимался, заниматься этим надо серьезно. Для меня очень важно научить студентов любить то дело, которым они занимаются. Тогда и результат становится другой. Не для того, чтобы стать примой, а ради уважения к себе. Мне кажется, дело не в балете, а в отношении к жизни и достижении целей. И знаете, они в это втягиваются. У них что-то начинает получаться, и им это очень нравится. Они начинают поддерживать друг друга, гордиться своими успехами . Есть ребята, которым поначалу и в голову не приходило, что они будут на уроках как-то серьезно работать. А потом они так вдохновились, что теперь выясняют, как заполнить формы для поступления в профессиональные училища. И мне это, конечно, безумно приятно.

У нас проходят очень красивые концерты в Britten Theater – это чудесный миниатюрный театр, как маленький Opera House. То есть мои ученики не только работают для себя, но у них есть и возможность реализовать свой навык. Выступить на высоком серьезном уровне. Тогда они чувствуют, что их хвалят не потому, что родителям всегда нравятся их дети, а потому, что они действительно достойно выступили. От этого создаётся такое всеобщее чувство удовлетворения и у родителей, и у детей. И я приглашаю на эти концерты своих друзей — ведущих танцовщиков и солистов, что создаёт у учеников дополнительный стимул к подготовке и выступлению. В этом году Князь Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский стал Патроном нашей школы. Следующий концерт состоится 10 мая, обязательно приходите.

А летом у на есть интенсивный курс для старших детей, и там мы преподаем помимо классического балета, современного танца, народно-характерного репертуара, историю балета и музыки. То есть развиваться они должны не только физически. Общий культурный уровень на сцене тоже очень виден.

ДБ: И напоследок скажите, а о чем Вы мечтаете теперь?

НК: Хочу вывести свою школу на международный уровень. Сделать так, чтобы старшие мои выпускники поступали в высшие профессиональные учебные заведения. В этому году некоторые уже начинают просматриваться в хореографические училища Европы и России. В этом и есть моя реализация в них.