Here be Dragons: Уимблдонский турнир и викторианский стоицизм

Уимблдон преображенный
Итак, маленький южный пригород Лондона атакован толпами туристов, Шарапова взирает на меня с рекламы на каждой станции метро, пытаясь продать минеральную воду, а спортивная колонка в газетах внезапно перекочевала на первую страницу с последней? Это точно Уимблдонский турнир!

На две недели соревнований Уимблдон меняется до неузнаваемости: обычно томная, иногда даже сонная, местная торговая улица ныне приветствует полчища людей, подбадривая их зелеными, фиолетовыми и золотыми цветами витрин, вымпелами, флагами. Каждой лавке хочется участвовать (и зарабатывать) в мероприятии.

Страсти кортов, общность ночной очереди за билетами и общее восхищение спортсменами воцаряются в Уимблдоне на две недели. Не меньше полдюжины раз слыхал я разговоры в местных кафе, парках и автобусах о том, кто сексуальнее: Джокович, Надаль или Федерер.

Уж точно здесь должен быть музей, который соответствует уровню накала страстей!
И такой музей есть: Музей Всеанглийского теннисного клуба Уимблдон.

Иная перспектива
Обычно с узкоспециализированными музеями есть одна проблема: они посвящены какой-то крайне узкой области человеческой деятельности, а следовательно, им трудно заинтересовать тех, кто понятия о ней не имеет. Если вам нравится предмет таких музеев, вы в них уже, без сомнения, бывали. А если нет, то не стоит и ходить: все будет слишком детализированным и не зацепит.
Но уимблдонский музей не таков.

Спускаясь в музей через светлую, приветливую сувенирную лавку, я вижу горячо мной любимую поэму «Если» Редьярда Киплинга. Слова «И будешь твёрд в удаче и в несчастье, Которым, в сущности, цена одна» выделены. Мое сердце расправляет крылья каждый раз, когда я повторяю себе эту фразу.

И если ты способен всё, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Всё проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрёл…

Такое эффектное начало подчеркивает, насколько по-другому действует логика Музея тенниса. И хотя из экспозиции можно узнать многое о технической стороне вопроса, большая часть музея апеллирует к нашим эмоциям, а не рассудку. Там есть сведения о правилах, сообществах и истории игры, но гораздо больше — попытки представить теннис как пример людского упорства и старания.

Викторианский стоицизм
Восхищение спортом особенно основательно вошло в британскую жизнь вместе с идеалами стоицизма викторианской эпохи. Именно упорное, твердое отношение к тяготам жизни, бесстрастие, “stiff upper lip” разделяли те, «кто сам себя сделал» — титаны викторианской эпохи: Чарльз Диккенс, Изамбард Кингдом Брунел и Джозеф Пакстон. Путем беспримерного труда и преданности делу, поднялись по социальной лестнице и преуспели в своей работе.

Пройдя несколько комнат в музее, я присел на стул в одной из комнат — и вдруг вспомнил! Очень похожий викторианский лозунг начертан на стенах другой спортивной площадки — Lord’s Cricket Ground в районе Maida Vale в центре Лондона: “Play up, play up, and play the game” (“Держись, держись, играй! “) — строка из “Vitae Lampada” Генри Ньюболта. Это хорошо мне памятное стихотворение о том, как занятия спортом в школьные годы помогают нести знамя чести через все преграды:

А он не ищет славы и удачи,
не любит наградную мишуру,
но Капитан воскликнул в миг подачи:
«Держись! Дерзай! Веди игру!».

И “Vitae Lampada“, и “Если“ — стихотворения одного периода. Они отражают настрой тогдашнего британского общества. Спорт — это тренировочная площадка для таких необходимых в жизни вещей, как упорство, порыв, риск. Война здесь предстает как еще одна игра, еще один шанс продемонстрировать свою преданность и смелость, только ставки чуть-чуть выше:

Рекою смерти залиты все склоны.
Отчизна далеко, но будто на смотру
тот юный голос выстроил колонны:
«Держись! Дерзай! Веди игру!».

Снова похожий пример: «Атака легкой кавалерии» Теннисона, поэтическая интерпретация катастрофической ошибки британского командования во время Крымской войны. Тогда 670 конников полегло по безумному приказу атаковать неприятельские позиции через открыто простреливаемую долину.

Лишь сабельный лязг приказавшему вторил.
Приказа и бровью никто не оспорил.
Где честь, там отвага и долг.
Кто с доблестью дружен, тем довод не нужен.
По первому знаку на пушки в атаку
Уходит неистовый полк.

Все в нашем музее, от киплинговского “Если“ при входе, и до красочного трехмерного видео ближе к концу, стремится передать эмоции на поле, напряженные усилия и славу достижений. Посетителями манипулируют, чтобы вызвать в нас чувства подъема и удовлетворения.

Проходя музей, и я становлюсь жертвой этой манипуляции. Артефакты со времен зарождения тенниса манят меня, даже выставка рекламы на теннисную тему возбуждает мои чувства. Я сажусь недалеко от коридора, где демонстрируют видеоряд с участием известных спортсменов, и размышляю: что же именно делает игру столь популярной? Это не правила, не условия, не ставка, — но Личность! Та личность, что располагает качествами, которые ценит наше общество.

Мне кажется, что теннис — это далекое эхо викторианского мышления. Это джентльменский спорт: вряд ли мы скоро увидим, как разозленные проигрышем Шараповой, её фанаты пойдут громить магазины, хотя толпа внушительная.

Наследие сегодня
Впечатлительность твердостью характера прошла с британским обществом через Первую и Вторую мировые войны, боевой дух островитян всегда был на высоте в самые тяжелые дни «Блица. Он также пребывал с ними и во время послевоенного восстановления страны.

Он пребывает и по сей день.

До прошлого года британцы воевали на другом конце света, в Афганистане, как тогда, когда была опубликована «Vitae Lampada», в которой речь идет о неудачной для британцев битве при Абу-Клеа в Судане. Другая известная поэма, «Invictus» Вильяма Эрнеста Хенли, написанная в тот же период и на ту же тему, — одно из наиболее цитируемых стихотворений, часть национального сознания до такой степени, что маркетологи называют так популярный одеколон и спортивные состязания пострадавших ветеранов.

Из-под покрова тьмы ночной,
Из чёрной ямы страшных мук
Благодарю я всех богов
За мой непокорённый дух.

И я, попав в тиски беды,
Не дрогнул и не застонал,
И под ударами судьбы
Я ранен был, но не упал.

Может ли быть, что наша впечатлительность — это долгое эхо подобного отношения к жизни? Наш взор все еще неизменно следует за золотым мячиком на малахитовом поле.
Нынешние британцы затрудняются определить, что такое «британскость», заблудившись в лесу клише о «разнообразном обществе» и «демократии», но может ли быть, что викторианская этика все еще среди нас?

Завершая прогулку по музею, я изучаю блестящие трофеи, играю в интерактивные опросы и выхожу, задержавшись на минуту у слов Киплинга, повторенных над косяком двери.

Мы приходим на теннисные матчи, вновь и вновь утверждая почетность людских усилий. Внутренние механизмы, которые позволяют нам справиться с жизненными трудностями, уверяют нас, что эти усилия — благородны и стоят того, чтобы жить. Достижения — это результат способности заставить наше вечно мечущееся сознание сконцентрироваться на чем-то более великом и возвышенном.

Ведь те, кто обрел контроль над собой, могут обрести контроль и над миром вокруг себя.

Они располагают огромной властью, а нет ничего привлекательнее, чем власть.

Текст и фото: Никита Немыгин
В тексте использованы переводы стихов за авторством С.М. Маршака, Ю. Колкера, В. Кормана.
Картины: Tennis Players (Francis Sydney Muschamp), The Tennis Player (Gwendoline Shakespeare ) и The Charge of the Light Brigade (Jack Sullivan)