Загрузка ...Мы продожаем публикацию «Писем с третьего берега» Зиновия Зиника. С конца восьмидесятых до середины девяностых годов Зиник жил в поместье своего друга, лорда Филлимора, где учился ухаживать за английским газоном и изучал любовные отношения ослов с лошадьми, назойливых соседей с крикливыми павлинами, а также трудности разведения газона перед домом.
Часть 1. Разбазаривание пространства
Где бы ты ни находился на британских островах, если у тебя есть сосед, он будет регулярно будить тебя около восьми утра (когда перед пробуждением снятся самые увлекательные сны) своей газонокосилкой.
О клевере
Мне удалось-таки в конце концов оставить отпечаток своего присутствия на Альбионе. Довольно-таки внушительный отпечаток. Еще год назад площадка перед домом была сплошь покрыта гравием (или щебенкой), как и полагалось в оригинале для средневекового деревенского амбара во французском духе. Куры и гуси свободно гуляли и гадили где попало. Анархия и свобода. Очень мило смотреть на кур со стороны. Но кур недаром держат в курятнике на огороженной территории, как нелегалов. Стоит шагнуть на гравий, где побывали куры, и потом долго будешь чистить туфли. Гравий был перемешан с куриным пометом везде – сплошная помойка, короче. Произошло это потому, что мой друг, лорд Робин Филлимор, ненавидел свою родину.
Робин знал наизусть Шекспира и всю классику английской поэзии. Но он ненавидел родину. Он обожал деревенские пабы и егерей с фазанами, леса, облака, Биг-Бен, двухэтажные автобусы и карибских негров-иммигрантов. Но он ненавидел родину. Он преклонялся перед святыми и бунтарями английской истории, он любя подсмеивался над королевским семейством, он распевал песни Битлз и церковные гимны, он цитировал Библию и Хартию вольностей. И пророчества Уильяма Блэйка, предвещавшего, что мы построим Иерусалим на милой, зеленой английской земле. Но Блэйк под милой зеленью не подразумевал газон. Дело в том, что под любовью к родине лорд Робин понимал английскую одержимость газоном – лужайкой перед домом. Где бы ты ни находился на британских островах, если у тебя есть сосед, он будет регулярно будить тебя около восьми утра (когда перед пробуждением снятся самые увлекательные сны) своей газонокосилкой. Размеры этого ревущего монстра зависят от размеров газона, требующего регулярной стрижки. Я попал в Англию еще в ту эпоху, когда у большей части населения газонокосилки были механические, на бензине, и приводились в действие дерганьем шнурка, как на моторной лодке. Мотор чихал, испускал облачко бензина – ностальгический запашок из советского дачного прошлого с керогазом на террасе – и хозяин дома плелся за рычащей газонокосилкой, как пахарь за плугом. Но с годами эти газонокосилки становились все мощнее и крупнее, оставаясь при этом столь же вздорными: вдруг застревали на месте, как строптивая лошадь Пржевальского, а потом с диким рыком йоркширского вепря взмывали вверх и мчались галопом по холмикам газона, таща за собой стригущего. Однажды у соседа такая газонокосилка, потеряв контроль над собой, врезалась в зеленую можжевеловую изгородь со столетним стажем, пробила ее насквозь, и хозяин дома остался на всю жизнь с лицевыми шрамами. А другой англичанин сломал правую ногу и левое ребро, когда газонокосилка, плюнув бензином, взмыла высоко в воздух (и вместе с ней ее незадачливый рулевой), а потом обрушилась на землю, прибив хозяина газона, который не успел увернуться от собственной газонокосилки. Но это – драматические исключения из правил. Такие случаи радуют наш скучающий ум. В целом же заурядный хозяин дома похож на заключенного, который весь срок жизни тащит за собой прицепленную к своей ноге чугунную гирю на тяжелой цепи; разве что, в случае с подстриганием лужаек, не хозяин дома толкает газонокосилку, а газонокосилка тащит за собой скучного хозяина, как тяжелую обузу, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом, до конца дней.
Эта обывательская традиция разведения газонов, превращающая жизнь в отбывание тюремного срока (гражданский долг, семейные обязанности, чай на подстриженной лужайке своего садика), и была источником ненависти к родине у лорда Робина. Он ненавидел свою родину настолько, что вместо традиционного газона перед средневековым амбаром устроил площадку, покрытую гравием. Так выглядят загородные дома у французов.
Но я, как иностранец-сноб, патриот своего полустанка и парвеню, начитавшийся про английские лужайки, решил развести перед сараем газон.
Мы с Ниной Петровой насыпали на гравий слой земли, разбросали семян, поливали, подстригали (чем чаще стрижешь, тем лучше растет), и теперь тут зеленеет газон. Газон утвердился бы еще быстрее, но помешала засуха. И, конечно, сорняки. Мята, например. Мята начинает расти маленькими кустиками, не успеешь оглянуться – а она уже распространилась по всему газону, причем корни уходят вглубь и вширь. Забивают нежную английскую молодую травку. В распространении мяты есть нечто эмигрантско-иудейское. Внутренняя чуждость мяты английскому газону не оставляет никаких сомнений. Гораздо труднее распознать врага в туземном представителе английской флоры – клевере. Клевер – такой ностальгический, казалось бы, ну прямо отрада для глаз; но и он захватывает территорию у зеленой травки, а сам к осени жухнет и оставляет гигантские желтые проплешины.
Вообще у меня развилось, в связи с выращиванием газона, новое отношение к сорнякам. Я теперь даже на дерево гляжу как на своего рода большой сорняк. Клевер – сорняк маленький. Вот и вся разница. Все это и многое другое я извлек из книги по садоводству. Однако, как оказалось, о вредных свойствах клевера надо было читать в совершенно другой книге. Глаза мне открыла мать покойного лорда Робина, леди Анн Филлимор. Ей восемьдесят с лишним лет, но ее уму и проницательности остается лишь позавидовать нам, пятидесятилетним подросткам. Она пригласила меня на днях на ланч в главный особняк Копит Холл (не от русского «копить», а от английского «copice» – лесок). Она сказала мне по телефону: «Прочла только что русский роман». Мечтает его со мной обсудить. Я был в восторге. Какой роман? «Анна Каренина». Чудно.
Шагая по тенистым аллеям к особняку Филлиморов, я пытался вспомнить что-нибудь полезное и любопытное для леди Анн про Анну Каренину. Например, в самом начале романа мы слышим из кабинета Стивы Облонского, как его детишки играют в паровоз. Дети и паровоз – вы понимаете? Это в свете-то паровозного будущего Анны! Но самое любопытное: дети болтают друг с другом по-английски! Короче, у меня накопилось много чего интригующего про эту классику русской литературы. Мы уселись (у меня виски, у леди Анн – водка с мартини) у открытого окна с видом на поля и дубы, и после первого вежливого обмена репликами о погоде она спросила, нравится ли мне роман графа Лео Толстого? Я начал было про паровоз и английский язык у дворянский детей, но леди Анн прямо перешла к делу: «Ведь главное, – сказала она, – роман Толстого – это о сельском хозяйстве».
Я чуть не уронил свой стакан с виски. «Мне отмщение, и аз воздам», повторял я про себя толстовский эпиграф к роману. Я думал, это о семейном долге и страсти. Ну в крайнем случае о железнодорожном транспорте. Но сельское хозяйство?! Если, однако, вдуматься, Лев Николаевич, наверное, с леди Анн согласился бы. Весь ланч прошел у нас в обсуждении ностальгических для Анн Филлимор описаний сельскохозяйственных работ в поместье у Лёвина, и, в частности, клеверных полей. В Англии больше не засаживают поля клевером. «А жаль», – вздохнула леди Анн. Но я, вспомнив о своем газоне, был на счет клевера совершенно иного мнения. И получил тому подтверждение, перечитав Льва Толстого.
Вернувшись в «Кривой рог», я первым делом заглянул в «Анну Каренину» из своей русской библиотеки: «Трех лучших телок окормили, потому что без водопоя выпустили на клеверную отаву, и никак не хотели верить, что их раздуло клевером, а рассказывали в утешение, как у соседа сто двенадцать голов в тридня выпало», – писал Лев Николаевич. Вот что надо было заучивать наизусть – а мы что вычитывали из этого романа в школе? Каренин. Анна. Паровоз. Суета это всё. Какой зловещий, оказывается, клевер – вот что важно было узнать. Мало того, что своей сорняковой сущностью забивает молодую траву на моем газоне. Этот клевер может за один заход трех телок укокошить. Этот клевер, очевидно, и повинен в смерти исторической коровы Кривой Рог: ведь в викторианскую эпоху никакой эпидемии бешенства у коров не наблюдалось? Значит, клевер виноват.
