Город без царя в голове. Почему Лондон не строит планов (и почему это круто)

Лондон веками развивался без единого плана. Иностранцы порой просто отказываются поверить, что у большого Лондона до 2000 года не было ни центральной власти, ни избираемого мэра. “Как город вообще мог развиваться в таких условиях?” — спрашивают они у нас.

Как получилось, что у Лондона не один центр, а несколько? И как вышло, что никто за две тысячи лет не смог привести его к общему знаменателю, и он так и остался лоскутным одеялом?

Эти вопросы я задал Илье Файбисовичу — журналисту и большому любителю Лондона. Илья пишет об этом городе статьи и ведет блог, а когда бывает здесь, то проводит экскурсии для своих друзей и всех желающих. Илья рассеял мрак моего невежества и рассказал, как Лондон стал Лондоном и на что стоит обратить внимание вдумчивому гостю, чтобы по-настоящему понять, чем велик этот город.

Илья, у меня есть “проблема первого мира”: я не люблю город, в котором живу – именно как место для прогулок и впечатлений. Я люблю жить, общаться, работать в Лондоне, но удовольствие от самого города не получаю. Не радует. Москва радовала, когда я там жил. Туристические поездки радуют: Париж, Брюгге, даже Оксфорд. Но в Лондоне неуютно. Он мне кажется довольно замкнутым и холодным городом, по которому не интересно гулять. Я знаю, что ты думаешь иначе. Расскажи мне, как получать от него удовольствие и каким его видишь ты.

Давай я попробую.

Дело в том, что в отличие от большинства людей, которые по нему гуляют, я в нем не живу — вот уже шесть лет я не в Лондоне. Я бываю там две недели в году и гуляю по нему, и думаю о нем, и читаю как турбо-турист.

А когда я там жил, я, конечно, столько не гулял. Мы все превозносим местных как знатоков: “Хотите узнать город — сходите в паб, в который ходят местные”. Но мне кажется, что это не так. Я был местный в Москве и не знал о ней ничего. Но когда я оказываюсь в новом городе, я совершенно по-другому с ним работаю, взаимодействую.

Ты считаешь, что для того, чтобы любить гулять по городу, лучше быть не местным?

Нет. Но нужно создать какую-то дистанцию между собой и городом, оставить место в расписании, в голове, чтобы не смотреть на него в пути между одной точкой и другой, а попытаться с ним познакомиться. Это сложно.

Мы воспринимаем город как должное: “У меня здесь работа, я буду здесь жить, значит я уже полуместный и примерно этот город знаю”. И пропускается стадия знакомства с городом.

Со мной было так же, и мне кажется, это большая ошибка. Очень сложно было абстрагироваться от того, что нам навязано путеводителями, друзьями и средой. Живя в Лондоне, я первое время болтался в районе Ковент-гардена, Лестер-сквер и Чайна-тауна, потому что там был мой университет. Из этого Бермудского треугольника было сложно вырваться.

Треугольник — это работа, дом… и какое-то третье место?

Или просто одно место. Вокруг работы, вокруг дома. Может быть, у тебя очень интересный район, в котором ты живешь или работаешь. Но будучи местным, сложно взглянуть на него со стороны.

На Лондон сложно взглянуть со стороны еще и потому, что здесь нет такой жесткой централизации, как в Москве или в Париже. Нет такого, что в центре жизнь, а отъехал в Шепердс-Буш – и там собаки людей едят. В Лондоне очень легко и приятно существовать практически в любом районе, потому что с большой вероятностью это будет какой-нибудь район, который существует сам по себе тысячу или хотя бы несколько сотен лет. А Лондон в какой-то момент его к себе присоединил, колонизировал. Таким образом, ты, не выезжая из какого-нибудь Шепердс-Буша, можешь иметь и хорошо развитый транспорт, и где поесть и выпить, и какую-нибудь архитектуру тысячелетней давности, и какой-нибудь музей. Поэтому в Лондоне ты не чувствуешь большой разницы между центром и своим районом, но и бываешь в центре реже.

Но твой любимый район – это Сити.

Да, он мой любимый по совокупности причин. Я не знаю, нужно ли мне и тебя убедить его полюбить. Он мой любимый, потому что он мне кажется самым недооцененным – в смысле культурного времяпрепровождения.

Попробуй меня убедить, потому что Сити я вообще не люблю. Я там работал какое-то время, и это была моя Бермуда. И для меня Сити так и остался местом, где одни офисы, “Прет-а-Манже” и церкви, в которые никто не ходит.

Тогда надо определиться, что вообще интересно. Я в свои почтенные 31 обнаружил в себе консерватора. Мне оказалась интересна жизнь города на протяжении его длинной истории. И мне кажется, что, когда мы идем в Сити, мы должны понимать, что эта история в два раза длиннее, чем мы привыкли считать. Потому что история обычно ведется от нормандского завоевания в середине XI века, тогда как на самом деле Лондону 2000 лет. Это честно пишут во всех учебниках, путеводителях, проговаривают – и тут же забывают. И это никого не интересует кроме тех, кто увлекается античностью. Но смысл Сити в том, что город никуда не ушел оттуда, где его основали 2000 лет назад.

Он не ушел, но от первых полутора  тысячелетий почти ничего не осталось.

Во-первых, осталось. Остались куски римской мостовой, крошечные куски зданий, рисунок улиц в некоторых местах, и даже если там сейчас поставить дома Нормана Фостера и Захи Хадид на том же рисунке улиц, он все равно будет средневековым. Есть куски улиц, про которые мы точно знаем, что они выложены в Х веке.

Если идти по улице Чипсайд, сворачивать из нее во все эти переулки с говорящими названиями Брэд-стрит, Милк-стрит и так далее, ты, конечно, не увидишь там никакого IX века. Но ты увидишь сетку улиц, то, что по-английски называется fishbone, рыбья кость, выложенную еще при англосаксонском Альфреде Великом. К югу от Собора святого Павла – шириной в несколько человек переулки, в которых очень чувствуется эта предыдущая жизнь.

Важной частью этой предыдущей жизни были монахи, которых уничтожил Генрих VIII. Остатки монастырского Лондона еще можно найти, от него осталось больше, чем от римского города. Есть значительно сохранившийся монастырь Чартерхаус, который совсем недавно открылся как музей. Есть куски того, что осталось от монастыря святого Варфоломея рядом с одноименной больницей. В районе Блэкфрайерс уже нет никаких “черных монахов”, то есть доминиканцев, зато есть ощущение монастырского масштаба и средневековых улиц. И это меня очень возбуждает: я стою на одной улице и могу ткнуть ногу одновременно в ХХ век, в XIX, в XVII, XV и XIII. В Лондоне, как нигде, очень широкий спектр.

ПОЧЕМУ ЛОНДОН НЕ ПАРИЖ

Есть города, про которые нам в детстве объясняли, что они красивые. В них есть какое-то тоталитарное величие – но под тоталитарным я в данном случае имею в виду волю монарха или бюрократа. Ну, вот нам объяснили, что красивый город – это Париж. Или красивый город – это Вена. Или красивый город – это Санкт-Петербург. Словом, красиво — это когда есть план и ансамбль. А вот о Нью-Йорке или Москве не говорят, что они красивые города. И о Лондоне тоже.

Нью-Йорк, Москва, Лондон — три очень разных города.

Но их объединяет одно: ты не приезжаешь туда и не говоришь: «О, вот красота!» – в отличие от Парижа и Вены.

А почему Лондон не стал таким, как Париж? Тут же тоже были монархи, которые могли выстроить город по единому плану, в едином ансамбле?

Это как раз очень просто, и это самое важное, что нужно понимать про Лондон: этот город – частная инициатива. Британская монархия – это фасад. Он почему-то очень нравится людям, особенно сегодня. Но все знают, что королева Елизавета не решает важных вопросов.

Однако не все задумывались, что похожим образом дело обстояло и в викторианскую эпоху. Не было никакой викторианской эпохи в том смысле, что королева Виктория не обладала тем весом, которым обладали монархи в других странах. И на то, что происходило и в стране, и в мире, и в городе, она влияла значительно меньше. Уже тогда была политическая система, которая во многом зависела от воли Сити.  И сегодня зависит, как мы знаем: идут бесконечные бои по поводу того, почему правительство поддерживает банки.

Но вот что главное: уже давно не было такого монарха, который имел бы возможность и желание навязать что-то городу. После того, как в XVII веке казнили одного короля и свергли другого, попытки монархов участвовать в политической жизни страны закончились.

Кроме того, английские монархи никогда не были очень богаты. У них всегда был некоторый доход, но они его честно извлекали из королевских владений. А когда им надо было идти воевать, они брали деньги у парламента, с условиями, компромиссами, и так далее…

Значит, прав был Наполеон, когда сказал, что англичане – это нация лавочников? И мы можем добавить и про Лондон, что это город лавочников – имея в виду бизнесменов?

Да, только лавочники были разные, маленькие и большие. И в разные периоды истории города разные лавочки обладали разным весом и определяли облик города. Например, самые главные “лавочки”, определившие, как выглядит современный Лондон – это примерно десяток аристократических семейств. Они до сих пор владеют очень большим процентом территории центрального Лондона. Когда мы находимся в Ковент-гардене, мы должны помнить, что это когда-то, до недавнего времени, были владения герцога Бедфордского. Районом Блумсбери владеет та же самая семья. Значительная часть Мэйфэра принадлежит семье Гроувноров, которые также имеют титул герцогов Вестминстерских.

Они получили эти земли в результате разгрома монастырей — очень важного события в истории Лондона, которое оставило интересные следы и во многом сформировало его структуру.

Это разгром учинил Генрих VIII в 1530-х годах. Очень многие монастырские земли в Лондоне и вокруг него перешли либо к друзьям Генриха, либо к людям, поддержкой которых он хотел заручиться. Либо проданы, потому что – смотри выше – короли всегда нуждались в деньгах.

И вот получилось, что был какой-то Вася, который отличился на службе у  Генриха и за это стал, например, графом Бедфордским. И получил большой кусок бывшей монастырской земли, с которым до некоторого времени не знал, что делать. А в XVII веке его потомки решили, что будут его застраивать и сдавать внаем. И вот эти потомки застраивали каждый свои владения по схеме, в общих чертах обкатанной в Ковент-гардене в 1630-х. Они строили своеобразные новые города с площадью в центре, часто с рынком и церковью, с узкими улицами позади широких — чтобы было куда куда подъехать и где стоять экипажу. Так устроен весь современный Вест-Энд.

А как Сити, с которым считались Вестминстер и Букингемский дворец, повлиял на развитие всего остального Лондона?

Сити, который обладал властью, сопоставимой с королевской, странным образом ею не воспользовался. Еще до того, как в 1666 году сгорел Лондон, было несколько ситуаций, в которых ему предлагалось взять некоторую ответственность за то, что происходит за его пределами. То есть на запад от Флит-стрит и на восток от Тауэра.

Но Сити последовательно отказывался брать на себя ответственность за это. И в XVII, и во всех последующих веках.

Что ты имеешь в виду под словом «ответственность»? Он не хотел туда идти как инвестор?

Нет, он не хотел туда лезть как муниципалитет.

Если это была не его территория, зачем ему была нужна ответственность?

А не было никакого Сити как чего-то отдельного от остального города. City of London – это и был город Лондон. И хотя бы поэтому вся территория была по умолчанию его.

Да. Но есть и Сity of Westminster.

Вестминстер получил права сити и стал самостоятельным городом уже потом, в результате того, что от расширения отказался  город Лондон. Если бы Сити сказал: «Да, беру» про Вестминстер, Вест-Энд и все остальное — Излингтон, Челси, и так далее, — то сегодня все они были бы в составе City of London.

Видимо, не нужно было?

Отцы города, назовем их так, не захотели брать новые территории под свое управление и расширять электорат. Это были политические и экономические решения. Сити защищал свои средневековые привилегии. Только тот, кто жил в Сити и, что важнее, обладал статусом горожанина, мог быть портным, ювелиром, торговцем рыбой, да кем угодно. В конце концов, эти привилегии у них отняло время, но Сити вовремя не принял участия в планировании жизни за пределами города. А потом момент ушел, город за его пределами стал огромным – и все.

С тех пор длится сложная и запутанная история объединения города в единое целое. Сейчас мы наблюдаем уже третью или четвертую попытку: с 2000 года у всего большого города есть избираемый мэр.  Люди из России и даже из континентальной Европы часто удивляются, что до этого момента у большого Лондона никогда не было прямо избираемого мэра. И это правда поразительно.

Конечно, всегда были и есть эти веселые люди, которые катаются в каретах и называются лорд-мэрами Сити, но они управляют лишь “квадратной милей”. А центральной власти у большого города никогда не было. И поэтому не было планирования.

А это был большой дискомфорт для города?

А что такое город? Это те, у кого есть деньги и влияние, или хотя бы голос на выборах.

Когда в середине XIX века были первые жалкие подвижки в сторону всеобщего избирательного права, в этот момент в Лондоне уже жили два миллиона человек. А главное, в отсутствие сильной центральной власти ты не можешь просто спланировать и построить. Нужны деньги.

К примеру, через день после Великого пожара, когда все еще дымилось, на стол уж не знаю кому — видимо, королю — легли красивые планы строительства нового города. Чтобы в Лондоне было как в Европе. Кристофер Рен предложил свой план, мемуарист Джон Ивлин нарисовал, и еще много кто. С проспектами, с ровной сеточкой улиц — все как в воображаемом Париже, на который они все равнялись, и как потом сделали, ну, например, в Барселоне. Но реализовать это в Лондоне было невозможно, потому что, этот самый король ничего не решал. Чтобы провести проспект по телу города, нужно было выкупить все участки земли. Например, так делали при строительстве Риджент-стрит…

Риджент-стрит, кажется, была чуть ли не первая попытка построить в Лондоне что-то такое имперское?

Да. Риджент-стрит – это такой лондонский пример планирования в парижском смысле этого слова. Правда, она появилась раньше всего парижского планирования.

И обрати внимание, что и она не имеет форму прямой линии. И обусловлено это было не прихотью архитектора, а тем, что если бы эту улицу прокладывали по прямой, то надо было бы идти через более дорогую, западную землю и выкупать за большие деньги.

Поэтому вся эта ось от Картлтон-хауса до Риджентс-парка — не прямой проспект, а кривая линия, которая изгибается на юге, где Пикадилли-серкус, а потом упирается в сегодняшнее здание ВВС и круглую церковь, построенную Джоном Нэшем специально для того, чтобы сгладить этот поворот, сделать его менее ощутимым.

Риджент-стрит, кстати, стала инструментом социальной сегрегации. Она отрезала более благополучную часть построенного аристократами города – Мэйфэр —  от кварталов, жизнь которых не удалась. Тот же Сохо очень быстро растерял престиж и потерял тех жильцов, на которых были рассчитаны, и там началась веселая жизнь с пьянками и гулянками, которая длится до сих пор. И не он один.

Веселая жизнь Сохо началась именно из-за строительства Риджент-стрит?

Нет, она, конечно, появилась гораздо раньше. Забор появляется там, где он нужен. Это не было первоначальной функцией Риджент-стрит, это не какой-то социальный фашист сидел и выдумывал. Но так вышло. Западный мир – мир Гроувнор-сквер, Беркли-сквер, Ганновер-сквер, Кавендиш-сквер и так далее – закрылся таким образом от менее пристойного мира. Как видим — успешно и навсегда.

Обрати внимание на Портленд-плейс, которая продолжает Риджент-стрит на север, к парку. Это очень широкая улица для Лондона, даже чересчур. И на ней толком ничего не происходит — офисы какие-то. А знаешь, почему она такая широкая? Потому что в ее южном основании когда-то стоял дом человека по фамилии Фоли, и архитекторы, которые строили Портленд-плейс, вынуждены были согласиться с его требованием сохранить вид на север. И эта дорога была построена в ширину фасада этого особняка.

Это безумие, которое не понятно никакой стране с сильной местной властью. И это тоже очень важно для понимания того, что происходило в Лондоне.

И все-таки — возвращаясь к теме любви — за что ты любишь Сити?

Может быть, из-за того, что его не любишь ты. Не из чувства противоречия тебе, а потому, что чувствую, что он вообще недолюблен.

А ведь на самом деле там надо поскрести – и ты обрящешь. Мне интересно наблюдать за городом, который перестраивался миллион раз и в котором нет ни одной чисто старинной улицы. Видеть другой город, который был на этом месте тысячу лет назад или 500 лет назад или 300 лет назад.

Слоеный пирог времени?

Я бы поспорил с образом, потому что слоеный пирог – там все-таки слои, а здесь не то чтобы один слой полностью покрывал другой. Здесь частокол. То есть идешь по улице XIX века – и сворачиваешь в улицу XVII века. Есть церкви XV века, которые пережили пожары и бомбардировки, а сегодня соседствуют с небоскребами Ричарда Роджерса.

Старина мне нравится. Но куда больше мне нравится, что город живет, и поэтому он не может сохраняться. Венеция интересна нам, потому что она засахарилась в каком-то далеком веке. И мы получили эту великолепную муху в янтаре. А Лондон не является такой мухой. Лондон – город, который хочет оставаться в центре жизни, город, который хочет оставаться богатым, который хочет расти и продолжает торговать.

Но это дух города. А вот что касается именно внешнего облика Сити: мне кажется, с ним в XX веке сделали то же самое, что сделали с Москвой в XXI. Здесь же тоже очень много всего сломали.

Да, порушил Гитлер. Порушили и многие люди, которые хотели застраивать все новыми офисами, потому что требования к офисам изменились в ХХ веке, особенно после войны.

Как и в Москве при Лужкове. Значит, московская история повторила лондонскую?

Эта история везде, и любой город, который претендует на то, чтобы оставаться одним из хабов современной экономики, не может вести бизнес из домишек, в которых жил Шекспир.

Лондон – это коммерческий город, и всегда таким был. Его величие было построено на этом, и величие империи было построено не на завоевательных войнах, а на деньгах. И когда он перестанет быть коммерческим, он перестанет быть собой.

Читайте также: