Надеть кроссовки и увидеть Лондон. Блог Кати Никитиной

Самое сложное — надеть кроссовки. Заставить себя выкатиться из дома по узкой лестнице, застеленной ковролином. Вставить наушники. Засечь таймер. Поправить спортивный пояс с водой. Глубоко вздохнуть — ну, побежали!

Бежать гораздо легче, чем собираться. Тут от тебя уже не требуется никакой силы воли. Знай только — перебирай ногами. Раз шаг, второй. Начинаем отсчет. Вот и любимый паб. Кто-то, согнувшись над выставленным на улицу столом, неспешно собирает кусочком хлеба расплывшийся по тарелке желток — правильно, суббота же! Поздний завтрак!

Помню, как мы сюда пришли первый раз. Сначала посмотрели квартиру. Я чуть было не сорвала всю сделку, сказав владельцу, что мы в квартиру влюбились и готовы сделать оффер прямо сейчас. Муж округлил глаза: мол, что ты творишь? Как теперь торговаться? Попытался спасти положение, сказав, что сначала мы все же походим по району, оглядимся, что тут и как. Исследование начали, понятно, со злачных мест. Заказали шампанского. Вроде, есть повод — мы нашли где жить до глубокой старости! Бармен удивленно покосился на висящие над входом часы: “Простите, но до 12 дня мы не наливаем!” Пришлось отмечать начало новой жизни яичницей со шпинатом и чашкой кофе. Не понимают они все же широкой русской души.

Бежать гораздо легче, чем собираться. Тут от тебя уже не требуется никакой силы воли. Знай только — перебирай ногами.

Второй километр пути. Я на набережной. По небу мечутся бестолковые чайки. Я ни о чем не думаю. Раз, два, раз, два.

Первая пауза, чтобы сделать глоток воды. Останавливаюсь около Thames barriers — космических сооружений, спасающих город от наводнений. Раньше я не любила воду. Боялась. Океан, море — это здорово на картинках, но их совершенно не одолеть, проглотят тебя, и все. В отличие, кстати, от гор. Те смотрят спокойно и безучастно, им до тебя нет дела. Хочешь — карабкайся, покоряй, хочешь — сиди внизу и рисуй пейзажи. А вода будто вечно подбивает тебя на что-то! Что-то шепчет, о чем-то волнуется. Даже в Темзе, насквозь изрытой тоннелями и заточенной в гранит мостовых.

Не прошло и года после того дня, как я ехала домой на транспортном пароходике и рыдала в голос. Подобно ребенку, которому не купили мороженое, — захлебываясь в собственном плаче и размазывая по лицу кулаками полоски слез. Расстались, расстаа-ааа-ааались!.. Вежливые британцы смотрели с сочувствием, спрашивали: “You are all right?” — и даже предлагали салфетку. Как будто бы салфетка могла залечить мою душевную боль и избавить от страха перед будущим. Я мотала головой — ничего не надо. Вышла на палубу. В лицо дул свежий ветер. Солнце светило. Лодка подъезжала к барьерам, и вдруг мне показалось, что барьеры — это большие зубы! Но не страшные совершенно, а какие-то нелепые, что ли. Как рассаженные частоколом золотые коронки во рту смешливых старух. И этими зубами Темза мне вдруг широко улыбнулась: “Не дрейфь, подруга! Если уж мы тут с таким напором воды справляемся, то как-нибудь и твоему океану слез не позволим выйти из берегов!” От неожиданности я даже засмеялась в ответ — ну что ж, давайте попробуем!

От моего дома до Гринвича — ровно 10 км, после которых я сворачиваю в пешеходный тоннель под Темзой. Дорога там сначала идет под горку, и я огромными скачками скатываюсь по ней, набирая почти рекордную скорость. А дальше, как и после любого “вниз”, начинается путь наверх — более медленный и тяжелый. Горят квадрицепсы, в груди колотится сердце, дыхание стремится разбить отлаженный ритм, и мне приходится себя уговаривать: “Еще немного! Главное, не останавливаться прямо сейчас!” Зато потом — когда я наверху — пауза и снова глоток воды. Уффф, кажется, справилась.

В парке рядом со станцией Island Gardens группа китайцев, присогнув колени и закрыв глаза, неспешно водят руками по воздуху — собирают энергию Цы. Сзади выстроились небоскребы Canary Wharf, до которых теперь всего ничего, минут 20 неспешного бега. Недавно я встречалась там с подругой на ранний завтрак. Она сидела за столом, уткнувшись лицом в ладони, и просила пристрелить ее на месте. Три часа сна, две порции двойного эспрессо и без конца вибрирующий Blackberry. “Мы сегодня сдаем презентацию… Мой менеджер сводит меня с ума, присылает новые данные каждые пять минут… Мне надо успеть помыть где-то голову, я не могу идти с грязными волосами… ” Почему-то именно волосы беспокоили ее больше всего. Я сидела с чисто вымотой головой, и мне казалось, что в моей жизни вообще нет никаких проблем.

В парке рядом со станцией Island Gardens группа китайцев, присогнув колени и закрыв глаза, неспешно водят руками по воздуху — собирают энергию Цы. Сзади выстроились небоскребы Canary Wharf, до которых теперь всего ничего, минут 20 неспешного бега.

Да и какие, в общем-то, могут быть проблемы? Только бы не запутались ноги: раз, два, раз, два. О, а вот и Тауэрский мост появился на горизонте! Пределом моих школьных романтических мечтаний было стоять и целоваться на нем с каким-нибудь классным парнем. Под песню Земфиры, естественно: “Мне приснилось нeeeебо Лондонааааа…”

За последние полгода я перецеловала с десяток парней. На мосту и не только. Как всегда, мечта оказалась куда красивее реальности. Бабочки в животе уже не порхают, дыхание не перехватывает — даже если тебя обнимают в крутом лондонском roof-top баре, и под тобой сияет огнями весь город, включая Tower Bridge.

Да и сами свидания стали больше похожи на собеседования. “Well… you are a photographer… What kind of photorgraphy do you do?” Приходится говорить про свадьбы и семейные фотографии, разом нарушая два главных негласных правила: не заикаться на первых свиданиях про детей и брак.

В детстве, когда мы рассказывали про очередную любовь подружкам, их первый (и единственный, по сути!) вопрос, был: “Симпатичный?” Сейчас все сразу спрашивают: “Чем занимается?” Хотя Лондон — наверное, один из немногих городов мира, где существует и еще более актуальный вопрос: “А он кто по национальности?”

Около Somerset House вспоминаю, как ходила на кинопоказ под открытым небом. Со смешным долговязым немцем. Я принесла шоколадку, а он — два пледа, четыре подушки, подстилку, запасной свитер, шерстяные носки. Мне кажется, тогда я начала впервые осознавать, что значит разница менталитетов. Когда вставала, случайно наступила ботинком на плед, он долго его отряхивал и больше мне не звонил.

Спросила за ужином у француза: “Что может напугать тебя в женщине?” Он помолчал, обдумывая ответ, покривил губами и неуверенно признался: “Если она вегетарианка?” Итальянец долго объяснял, почему всем видам отдыха предпочитает путешествия с мамой (и не мог понять, почему мне это кажется странным!). Латыши говорят очень тихо и очень медленно. И да — англичане на завтрак пьют черный чай с молоком.

Добегаю до Букингемского. Это уже действительно много — 26 километров. Точка, на которой включается физическая усталость. Чувствуешь, как тяжелеют ноги и как пульсирует в висках мысль: “А может, ну его к черту? Остановимся, и в метро?!” В конце концов, какая цель у бега, кроме как сделать тебя чуть сильнее? Да никакой. Бег не прибавит тебе ни любви, ни богатства. Он не сделает тебя знаменитым. Он даже не превратит тебя в подтянутую газель, если ты будешь продолжать лопать булки с сыром. Однако миллионы человек по всему миру надевают кроссовки и куда-то бегут. Пару кругов вокруг дома, несколько километров в парке, полчаса на беговой дорожке в спортзале.

Добегаю до Букингемского. Это уже действительно много — 26 километров. Точка, на которой включается физическая усталость. Чувствуешь, как тяжелеют ноги и как пульсирует в висках мысль: “А может, ну его к черту? Остановимся, и в метро?!”

Иногда бег становится ответом на все вопросы. Во всяком случае, на извечных два: “Что делать?” и “Как похудеть?” Он дает тебе цель тогда, когда в ней особенно остро нуждаешься. Точку во времени и пространстве, к которой можно стремиться. Ты можешь ничего не знать о себе, о том пути, который себе наметила (и над которым, как всегда, посмеялся бог, задумавший для тебя совершенно иное!), но ты точно знаешь, что через час хочешь оказаться на десять километров дальше, чем ты сейчас. А через четыре — на финише марафонской дистанции.

Бегущий Лондон иногда кажется мне огромной горсткой больших детей — растерянных, но упрямо движущихся куда-то. По набережной Саусбанка, вдоль пруда с лебедями в Гайд-парке, мимо уютных домиков Ноттинг-Хилла. В голове все-таки формулируется очевидное: а разве само движение не есть цель?

Я останавливаюсь в конце намеченного на сегодня пути. Станция Charing Cross, 32 километра. Переходить на шаг даже несколько неприятно — становится холодно, и вдруг разом начинают болеть все мышцы! Сейчас сяду в поезд и поеду домой. Поднимаю глаза на табло и вижу: отправление — через одну минуту. И вот я снова бегу, стараясь прорваться сквозь плотный поток окруживших вокзал людей, и за пару секунд до закрытия дверей все-таки впрыгиваю в вагон. Поезд везет меня домой, к любимому пабу и узкой лестнице, застеленной ковролином.