Пианистка Ольга Егунова расспросила скрипача Владимира Спивакова о том, что такое музыка, как работает маэстро и почему важна благотворительность.
Можно, я начну с вашей цитаты? В одном из интервью вы говорили: “Музыка — мостик между духовным и материальным”. Что вы имели в виду?
Это не я придумал. Анна Ахматова сказала, что музыка — это “единственная связь добра и зла, земных низин и рая”. Это действительно так. Можно вспомнить трактат Ницше “О рождении трагедии из духа музыки”. В студенческие годы я любил философию и много читал на эту тему. Ницше пишет о том, что и аполлоническое и дионисийское начала находятся вроде как в противоположных аспектах, но вместе с тем сосуществуют друг с другом. Так же и в романе Д. Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей», который был создан под влиянием идей Ницше, рассказываются о том, что ни одно из этих начал не может возобладать над другим, потому что у них есть вечное сосуществование. Как говорят французы «Les extrêmes s’attirent» – противоположности сходятся. Так оно и есть.
Что если эта борьба происходит внутри самого человека? Ведь сложно постоянно бороться?
Какому человеку не сложно с самим с собой? Конечно сложно. Побеждает то одно, то другое.
Кем в контексте этого вечного противостояния является музыкант-исполнитель? Может он, подобно Вергилию из “ Божественной комедии» Данте, сопровождает и направляет?
Конечно я перевожу идеи в язык чувств и эмоций. Потому что эти ноты, черные точки на нотном стане – закодированные человеческие эмоции.
Как их расшифровать?
Здесь возобладает интуитивное начало. Так же, как в трагедии “Моцарт и Сальери” — Пушкин доказывает, что интуитивное возобладает над рациональным. Сальери мог разъять музыку, как труп, а Моцарт интуитивно создавал гениальные творения. Или возьмем работу В. Кандинского “О духовном в искусстве”. Он говорит о том, что помимо материального существует нечто бестелесное в искусстве, часто не поддающееся словесному эквиваленту.
При этом на одной интуиции нельзя выстроить ни стиль, ни школу, ни чувство вкуса.
Конечно, существует великая школа и великие примеры. Для того чтобы как-то способности или талант раскрылись, необходимо несколько условий. Во-первых, наличие этих способностей или талантов. Во-вторых, большие примеры. И в-третьих, жизненные препятствия.
Нидерландский философ Й. Хейзинга в своем трактате Homo Ludens («Человек играющий») говорит о том, что вся наша жизнь — это игра.
Шекспир еще давно заметил, что вся жизнь — театр, а до него – и древние греки.
Кроме того, в музыке мы используем глагол «играть». Как не заиграться и не потерять себя?
Это зависит от степени погружения в музыкальное сочинение. Когда-то я выступал с оркестром под управлением великого дирижера Евгения Федоровича Светланова. Это было в Швеции. Во втором отделении концерта Светланов исполнял Вторую симфонию Рахманинова. Во время выступления отдаешь огромное количество энергии и получаешь обратно еще большее количество энергии от публики. И поэтому творческим людям после выступления очень сложно ночью заснуть. Так и я после концерта никак не мог заснуть, вдруг позвонил Светланов. Было три часа ночи. «Володя, ты не спишь? Зайди ко мне». Я пришел, с упоением слушал, как он читал стихи, признавшись, что тоже был под огромным впечатлением от концерта. И вот что Светланов мне сказал: «Володя, мне иногда кажется, что в меня вселился дух Рахманинова». Я понял это высказывание 30 лет спустя, когда сам продирижировал и записал эту симфонию. Вы настолько вживаетесь в сочинение, что становитесь — не могу сказать, что самим Рахманиновым, — но…
Соавтором?
Да, соавтором. Вы понимаете, что хотел этот человек сделать, и вы становитесь этим человеком — им, и… делаете…
Столько наносного внесли люди в эту музыку, настолько несвойственного характеру самого Рахманинова, что мне пришлось это расчищать так, как расчищают или реставрируют икону.
Как вы погружаетесь в музыкальное произведение?
Я люблю читать письма композиторов, потому что иногда в какой-то строчке вы можете проникнуть в неведомое. Тогда же люди не думали о том, что когда-то будут распечатаны эти письма, писали все, что чувствовали. Это эпистолярное наследие мне очень помогает. Мы заговорили о Рахманинове, и я вспомнил итальянского композитора Отторино Респиги, который захотел оркестровать фортепьянные этюды-картины Рахманинова. По поводу части, которая называется “Похоронный марш”, он написал Рахманинову письмо и спросил его: « Что означают в 14-ой цифре шестнадцатые ноты в альтах?». Рахманинов ему ответил: «Это мелкий, непрестанный и безнадежный дождь». Я даже записал себе в партитуру эти слова.
Много лет существует благотворительный фонд Владимира Спивакова, помогающий одаренным детям. В Лондоне в январе вы тоже [выступали] в поддержку благотворительного фонда — Gift of Life. Почему благотворительность так важна?
Считаю, что когда человек помогает, он выходит из круга своего собственного «я». Помощь дарит долю внутреннего счастья. Наш фонд помогал трехлетнему мальчику, которому в Бакулевском институте сердечно-сосудистой хирургии делали операцию на открытом сердце. Мальчик был сыном священника, шестым ребенком в семье. 10 дней он висел на волоске от смерти. Помню, мне позвонил Лео Бокерия, знаменитый наш хирург, и сказал: «Володя, мы сделали очень удачную операцию, но сейчас все в руках Господа». И мальчик выжил, стал заниматься музыкой, сейчас поступил в Национальный филармонический оркестр России в альтовую группу. Мой фонд работает не только сам по себе, он помогает многим другим фондам, в частности фонду Чулпан Хаматовой “Подари жизнь”, фонду Евгения Миронова «Артист», фонду Ксении Раппопорт «Дети-бабочки» и многим другим.
Иногда показываем губернаторам важность какого-нибудь действия, например, играем благотворительный концерт по сбору средств для строительства детского хосписа – как было в Омске. После нашего концерта началось строительство хосписа.
Как вдохновить людей поддерживать фонды?
Только собственным примером. К сожалению, у нас в России не существует закона о меценатстве.
Что бы вы пожелали нашим читателям в Новом году?
Как известно, это год собаки. Есть такой замечательный польский писатель Януш Вишневский. Среди прочего, у него есть чудесная мысль, которую стоит воспроизвести в печатном виде: «Боже, дай мне быть таким, каким видит меня моя собака».