«Ты здесь никто». Русскоязычные женщины – о том, как пережили домашнее насилие в Британии

Мы уже рассказывали о том, как распознать домашнее насилие и что делать, если вы с ним столкнулись. Но женщине в эмиграции не всегда бывает просто защитить свои права, и психологический фактор играет в этом не последнюю роль. Чувство беззащитности, проживание в стране на птичьих правах, страх депортации и чувство стыда. ZIMA записала истории трех русскоязычных женщин, переживших домашнее насилие. Финал не у всех счастливый, и добро не всегда побеждает зло.

Лида, 34 года: «Я привыкла к мысли, что все делаю неправильно и во всем виновата»

В моей истории все началось прозаично. Хотя не знаю, могут ли истории о домашнем насилии быть прозаичными? Сейчас, после 3,5 лет работы с психотерапевтом, я понимаю, что все началось не тогда, когда муж впервые применил ко мне насилие. Тогда я даже это так не расценивала: он мог сильно толкнуть, «нечаянно зацепить», сильно сжать в предплечье. Ну, то есть меня же не били в привычном смысле этого слова.

Моя история началась тогда, когда я стала его бояться. А это началось задолго до физического насилия –  еще в самом начале отношений, когда мы путешествовали, ужинали при свечах и планировали свадьбу. К примеру, он сам выбрал мне свадебное платье – я посчитала это милым. Сам выбрал место для церемонии – я обрадовалась тому, что он берет на себя ответственность. Ведь мне этого так не хватало. А еще из списка гостей он вычеркнул почти всех моих родственников и друзей – и этому я нашла оправдание: не хочет столкновения менталитетов. Он был британцем, я из Украины. Помню, я пожаловалась маме, а она мне сказала что-то в духе: «Ну а что ему на наш колхоз смотреть? Все правильно».

Из списка гостей он вычеркнул почти всех моих родственников и друзей – и этому я нашла оправдание: не хочет столкновения менталитетов. Он был британцем, я из Украины. Помню, я пожаловалась маме, а она мне сказала что-то в духе: «Ну а что ему на наш колхоз смотреть? Все правильно».

У нас же как все? Не пьет, деньги зарабатывает, может по столу кулаком ударить – значит, мужик. Да даже если поколачивает, то наверняка от избытка чувств.

После свадьбы мы жили спокойно первые полгода. Под «спокойно» я имею в виду то, что я еще не жила в страхе. Все началось с контроля на бытовом уровне. Так же, как мы организовывали свадьбу, был устроен и наш быт: все решал он. Например, в нашем доме была ванная, но мне не разрешалось ее принимать под разными предлогами, начиная с того, что это слишком большие траты воды, заканчивая тем, что я затоплю соседей. Посуду тоже надо было мыть только определенным образом. Отопление можно, когда он придет. Я списывала это на то, что он долго был холостяком и привык к своему укладу жизни. Но подсознательно я уже начала будто постоянно чего-то бояться.

«Для меня главной проблемой был стыд, что выбрала не того мужчину»

С моей самооценкой тоже стали происходить метаморфозы. Я не была самой уверенной в себе девушкой, но могла за себя постоять. А тут я будто привыкла к мысли, что все и всегда делаю неправильно. Меня разрывало чувство тревоги, ожидание, что сейчас случится что-то плохое. И это учитывая то, что у меня на тот момент уже был британский паспорт. То есть я не была к нему привязана визой. Друзья в Англии у меня тоже были, на момент встречи с ним я жила здесь уже восемь лет. Конечно, эмиграция сильно усложняет ситуацию. Ты оказываешься незащищенной, но в моем случае все было не так критично. Для меня главной проблемой был стыд. Мне было стыдно, что выбрала не того мужчину, стыдно, что вышла за него замуж, стыдно, что люди скажут, и так далее. Я не думала, что мне просто не повезло, я считала, что это моя вина.

Для меня главной проблемой был стыд. Мне было стыдно, что выбрала не того мужчину, стыдно, что вышла за него замуж, стыдно, что люди скажут, и так далее. Я не думала, что мне просто не повезло, я считала, что это моя вина.

Ситуация накалилась, когда мне предложили новую работу. До этого я работала в небольшой бухгалтерской компании, получала не так много и часто жаловалась на это мужу. Все мои деньги уходили на оплату счетов и базовые расходы. Он следил за моими тратами, иногда доходило до смешного: приходилось отрывать бирки с ценой или прятать купленные вещи. Иначе он заводил разговор о том, что нам то-то и то-то надо сделать в квартире, а я не ‘contribute’. Он так давил на мое чувство вины, что мне самой потом в итоге трудно было решиться на покупку.

Каким-то шестым чувством я понимала, что это было неправильно, но я ощущала себя изможденной, вымотанной. Тем не менее я нашла в себе силы, чтобы записаться на курсы повышения квалификации и продвинуться по карьерной лестнице. Он был в бешенстве, хотя я говорила, мол, ну ты же хотел, чтобы мы ремонт закончили. Тогда он сказал, что хочет женщину, которая родит ему ребенка, а не будет засиживаться на работе.

Курсы мне предоставила компания, и я их закончила. Меня перевели в головной офис, зарплата выросла почти вдвое. Появились новые коллеги, с которыми нужно было строить отношения. И вот здесь мой муж стал просто шелковым.

Мне было приятно, что он хочет детей и так со мной носится. Сейчас я понимаю, что он просто терял контроль и ребенка хотел завести, чтобы продолжать меня контролировать.

Мне и раньше тяжело было распознать в нем тирана: для всех он казался хорошим, он умел все представить так, будто он обо мне заботится, прикрыться добрыми побуждениями. Недаром говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Он стал говорить, что хочет ребенка, даже признал, что давил на меня, объяснив это тем, что ему было сложно и страшно. Стал расспрашивать про мою овуляцию, менструацию, а также перестал предохраняться под предлогом, что он «забыл». Тогда мне было приятно, что он хочет детей и так со мной носится. Сейчас я понимаю, что он просто терял контроль и ребенка хотел завести, чтобы продолжать меня контролировать.

«Природа абьюзеров такова, что все будет только хуже»

Вот сейчас вы думаете, что не все так плохо и, возможно, я нагнетаю. И я так думала. Что все наладится. Что бывают ситуации похуже, что решение есть. Сейчас я понимаю, что в домашнем насилии нет градации «легкое – тяжелое». Потому что природа абьюзеров такова, что все будет только хуже. И вопрос, когда случится катастрофа, – только вопрос времени. У кого-то это занимает месяцы, у кого-то – годы.

Моя катастрофа начала приближаться с невиданной скоростью, которая была прямо пропорциональна моей растущей независимости. Со временем он стал встречать меня с работы под предлогом, что хочет быть ‘nice’. На самом деле он стрелял глазами по моим коллегам. И не только по мужчинам, но и по женщинам. Некоторых назвал ‘slutty’ и попросил с ними не общаться, потому что «не хочет, чтобы ему было за меня стыдно».

Природа абьюзеров такова, что все будет только хуже. И вопрос, когда случится катастрофа, – только вопрос времени.

Все чаще и чаще он стал позволять себя грубые прелюдии, не заботился о предохранении, а однажды взял за горло и ударил об стенку. Это было после того, когда я сказала, что пойду на корпоратив. Я знала, что нужно уходить. Но не могла. Я была в его власти.

В итоге происходящее стало сказываться на моей работе. Однажды меня вызвала к себе начальница, чтобы обсудить рабочие вопросы. Неожиданно с обсуждения моей непродуктивности разговор перешел на личные темы. Она очень деликатно намекнула, что есть специальные социальные службы, телефоны поддержки, кризисные центры.

Помню, я сидела в кабинете, словно парализованная, и смотрела на кораблик на картине, висящей на стене. Смотрела, чтобы не заплакать.

Оказывается, они все это время замечали, как муж приходил за мной на работу, видели, как я нервничаю при его звонках и как оправдываюсь без необходимости. Помню, я сидела в кабинете, словно парализованная, и смотрела на кораблик на картине, висящей на стене. Смотрела, чтобы не заплакать. То, что это заметно еще кому-то, кроме меня, стало откровением. Стыд ушел: то, что я так отчаянно прятала, было очевидно.

«Для меня это было словно чудо – кто-то на моей стороне»

После того, как моя тайна стала не только моей, я стала смелее. Мне посоветовали обратиться в Women’s Aid – организацию, которая работает с разными благотворительными фондами, помогающими женщинам. Я долго собиралась с мыслями, потом решилась и позвонила. Мне быстро предоставили психолога, помогли понять, что происходящее – это не нормально, это чудовищно. Для меня самым тяжелым было принятие.

Мне говорили, что уходить надо сразу, не ждать, предложили переждать в общежитии для женщин, оказавшихся в тяжелой ситуации. Но с мужем у нас была квартира с ипотекой. Ипотека была на его имя, я просто давала ему свою часть платежа из зарплаты. Когда я представила, что останусь ни с чем, стало обидно. Тогда я решила, что мы можем поговорить и все обсудить: либо он обращается за помощью, либо нужно расставаться.

Мне говорили, что уходить надо сразу, не ждать – предложили переждать в общежитии для женщин, оказавшихся в тяжелой ситуации. Но с мужем у нас была квартира с ипотекой. Ипотека была на его имя, я просто давала ему свою часть платежа из зарплаты.

Разговор продлился не больше трех минут. Он уже был зол на меня: заподозрил, что я ходила на ланч с коллегой мужского пола. Потом стал обвинять всю женскую половину человечества в подлости и коварстве. Я осторожно сказала, что нам нужно пересмотреть отношения, обоим провести работу. Я пыталась быть мягкой и осторожной. Он пришел в бешенство. Выхватил из рук телефон, забрал ноутбук, ежедневник – все личное, что мог найти. Надел очки и стал изучать с каменным лицом. Дальше – все, как в бреду. Сначала он стал громить ноутбук, потом телефон. А потом очередь дошла до меня.

Он схватил меня за волосы и швырнул в угол. Потом посыпались удары. Я зажалась в угол, прикрывая голову и лицо руками и коленями. Он не останавливался. Я стала кричать. Где-то на полу валялся телефон, но я не могла до него дотянуться. Я стала кричать громче. Он сказал, что если я издам еще хоть один звук, он меня убьет. Пока я судорожно пыталась понять, что делать, в дверь позвонили. Муж притих. И тут я закричала, что было сил, истошно, по-английски: «Help!!!». Муж стоял как вкопанный. Я прыгнула к двери. Открыла – там стояли двое полицейских. Соседи вызвали полицию. Я стала плакать, рассказывать, что случилось. И тут вышел мой муж. Как ни в чем не бывало, стал строить из себя добропорядочного британца. Сказал, что у меня нестабильная психика, что я вообще чуть ли не сумасшедшая и что он меня пальцем не трогал.

Для меня это было словно чудо – кто-то на моей стороне. Мужа увезли, а мне сказали отправляться к врачу и не переживать: в квартиру он не вернется.

Но не тут-то было. Полицейские составили протокол произошедшего, зафиксировали побои, опросили соседей. Для меня это было словно чудо: кто-то на моей стороне. Мужа увезли, а мне сказали отправляться к врачу и не переживать: в квартиру он не вернется. Я зафиксировала все у GP, который сразу перенаправил меня в социальные службы. Так как у меня британский паспорт, я для них была легким случаем – мои права отстаивали как права британки. В итоге я вернулась в нашу квартиру, а мужу полиция запретила возвращаться в квартиру, хоть она и была оформлена на него. Интересно, что он пытался отключить коммунальные услуги, но у него это не получилось: не положено по закону.

«Я смогла сказать в суде, что он опасен для общества»

Еще почти четыре месяца я жила сама, приходила в себя. Благотворительный фонд нашел мне бесплатного юриста, чтобы решить вопрос с жильем. Я узнала, что могу проживать в квартире столько, сколько посчитаю необходимым и муж не имеет права ко мне приближаться по закону.

Дальше передо мной встал вопрос: хочу ли я рассказать суду всю историю? Что насилие было систематическим? Что было и принуждение к сексу, и слежки, и другие случаи физического насилия? Мне было страшно. Мне казалось, что абьюзер – это такое страшное чудовище, которое нельзя победить. Психолог на одном из сеансов сказала мне, что если не ради себя, то я должна сделать это ради других женщин. Что, если ему попадется другая жертва?

Когда мне в суде задавали вопрос, считаю ли я своего бывшего мужа опасным для общества и какую меру пресечения я считаю необходимой, я замешкалась. Поняла, что опять боюсь.

Я подала на развод, раздел имущества, а также обвинила его в систематическом домашнем насилии. Через 4 слушания, множества показаний соседей, коллег, справок от GP и полицейских докладов все закончилось. Квартиру продали, закрыли ипотеку, а остальные средства были разделены между нами, за исключением компенсации морального и физического вреда, который был мне нанесен.

Когда мне в суде задали вопрос, считаю ли я своего бывшего мужа опасным для общества и какую меру пресечения я считаю необходимой, я замешкалась. Поняла, что опять боюсь. Что мне стыдно, что я «такое делаю с человеком». Потом выдохнула: он должен сидеть. Он получил 14 месяцев тюрьмы. Конечно, не потому, что я так сказала. Оказывается, у него уже был привод в полицию: семь лет назад он избил свою девушку и тогда отделался предупреждением. Выводы делайте сами.

Вероника, 29 лет: «Я считала, что никому в этой стране не нужна, что я здесь подкидыш»

Когда я получила IRL как жертва домашнего насилия, для меня это было какое-то счастье. Типа выигрыша в лотерею. Или вдруг меня спасли в фильме каком-то. Это была типа сказка – правда восторжествовала, и я стою такая вся. В абьюзивных отношениях я жила почти три года, а вид на жительство получила через четыре месяца после того, как юрист сделал запрос в Home Office. И то, это было долго. Я не рассчитывала, что так все случится. Я считала, что никому в этой стране не нужна, что я здесь подкидыш. Мысль о том, что придется возвращаться домой побитой в буквальном смысле, наводила ужас. Я из Ярославля, но училась в Англии. Здесь же познакомилась с будущим мужем. Когда мы поженились, я перешла на визу жены. То есть он выступал моим спонсором.

«Ты здесь на птичьих правах. И он может пользоваться твоей уязвимостью»

Когда я в первый раз тайком сбежала из нашего дома, то тогда и узнала, что мое нахождение в Великобритании по этому типу визы напрямую зависит от мужа-абьюзера. И я совершенно не защищена. Я до сих пор считаю ужасной несправедливостью, что женщины должны жить тут целых пять лет перед тем, как получат вид на жительство. Раньше было два года – это нормальный срок. А пять лет… Какой английский брак столько выдерживает? Это как будто повинность: мол, как бы то ни было, хочешь получить IRL – вытерпи британского подданного. А если что не так, то катись восвояси. И все равно, что ты тут платила налоги, строила жизнь.

Мужчинам это тоже развязывает руки – они получают над тобой власть. Психологически они знают, что ты здесь благодаря им, а сама на птичьих правах. И если у мужчины уже есть склонность к контролю, то она достигает апогея.

Мужчинам это тоже развязывает руки – они получают над тобой власть. Психологически они знают, что ты здесь благодаря им, а сама на птичьих правах. И если у мужчины уже есть склонность к контролю, то она достигает апогея.

Ну сами подумайте: девушка молодая, приезжает из страны, где в ментальности и так насилие узаконено, все ее родные и друзья далеко, она привыкает к новой жизни. Единственный близкий – муж. Она слаба, зависима, уязвима, полностью доверяет его мнению, потому что еще не успела сформировать своего. Многие этим пользуются.

Я как-то слышала разговор одного британца с французом, в котором они обсуждали девушек из СНГ как самых ликвидных: мол, кроткие как мусульманки, мужа почитают, в рот заглядывают, так при этом еще и выглядят как фотомодели. Да, я знаю, что из бедных городов девушки сами просятся за границу через агентства, хотят семью и нормальный уровень жизни. Их мотивы можно осуждать, но разве это означает, что их можно бить?

Меня нельзя было назвать бедной родственницей. У меня довольно обеспеченная семья, и в Англии я могла остаться и так – после учебы.

Меня нельзя было назвать бедной родственницей. У меня довольно обеспеченная семья, и в Англии я могла остаться и так – после учебы. Просто мы с мужем решили, что с визой жены будет проще. Поверьте, я тогда не думала, что у меня с теми, «другими» девушками есть что-то общее. Я думала, что это формальность. Но эта формальность чуть не обернулась таким крахом, что страшно вспомнить.

Во-первых, все началось с того, что в бытовых ссорах меня начинали тыкать носом в то, какого я происхождения и что я вообще должна быть благодарна. Это сначала было как бы в шутку, потом стало не смешно.

Бывший муж мог за ужином с друзьями сказать: «Ну а что, Вероника, ты выписанная русская жена, будешь баловаться – закажу другую».

Бывший муж мог за ужином с друзьями сказать: «Ну а что, Вероника, ты выписанная русская жена, будешь баловаться – закажу другую». Сначала я пыталась понять, откуда растут ноги у такого юмора, потом поняла, что ему просто нравилось меня унижать. Когда я устроилась на работу в пиар-агентство, специализирующееся на моде, то он сказал, что это тоже его заслуга. Мол, несмотря на то, что у меня профильное образование и с будущим работодателем я познакомилась через стажировку от университета, рабочую визу мне бы никто не делал. И что если бы не он и не виза жены, то звали бы меня никак. Когда мы пошли отпраздновать мое назначение на работу, он оскорбился, что я не произнесла тост с благодарностью.

«Думал, ты нормальная и порядочная, а ты еще хуже англичанок»

Дальше все стало хуже. Он понимал, что виза будет только пять лет, потом я стану самостоятельной, и стал давить на то, что я его использую, при этом ничего не даю взамен. Представьте, 34-летний мужик, инвестиционный банкир, на всю Costa просит меня заплатить за его кофе и обвиняет в меркантильности и в том, что я живу на всем готовом.

Он стал требовать делать всю работу по дому,  а также готовить для него специальные бульоны – мол, у него гастрит начался на нервной почве. Когда я жаловалась, то он говорил, что, конечно, он понимает, что пять лет подходят к концу и мне пора искать более выгодный вариант. И это при том, что я любила своего мужа. И замуж за него выходила поэтому. Я думала, что он просто ‘insecure’ и это пройдет. Не прошло.

Визовые претензии оказались только поводом, вершиной айсберга. Как он мне сказал потом: «Думал, ты нормальная и порядочная, а ты еще хуже англичанок».

Визовые претензии оказались только поводом, вершиной айсберга. Как он мне сказал потом: «Думал, ты нормальная и порядочная, а ты еще хуже англичанок». То есть чувак реально думал, что я буду ему, как своему благодетелю, в ноги кланяться. Как-то меня так все это достало, что я все выпалила, что думаю о нем и о его имперских замашках. Он меня ударил наотмашь. Разбил губу. Я собрала самое необходимое и уехала к подруге.

«Я решила пожить отдельно, и это было ошибкой: я нарушила условия визы. Он сказал, что сообщит в Home Office»

Я решила пожить отдельно от мужа, чтобы понять, что делать. И это стало моей самой большой ошибкой. Виза действовала еще год, и я думала, что не делаю ничего противозаконного. Однако, муж был гораздо осведомленнее меня: он сказал, что если я не вернусь, то он сообщит в Home Office, а поскольку у меня нет отношений со спонсором, виза по закону аннулируется. И, мол, ко мне скоро в дверь постучат иммиграционные офицеры. Он еще сказал, что это его долг как гражданина, что он не хочет покрывать преступницу, паразитирующую на системе.

Муж был гораздо осведомленнее меня: он сказал, что если я не вернусь, то он сообщит в Home Office, и поскольку у меня нет отношений со спонсором, виза по закону аннулируется.

Я сходила на консультацию в несколько юридических фирм, и оказалось, что он прав: я совершенно не защищена. Потом муж стал присылать цветы, открытки, в которых говорил, что разлука указала ему на все ошибки. Я вернулась.

Когда я вернулась, то почти сразу поняла, что ничего не поменяется. Он злорадно смотрел на меня – мол, говорил, что ты еще вернешься. Он стал меня запугивать тем, что сообщит в иммиграционные службы, что я семь месяцев не жила с ним, между нами не было отношений, а значит, я нарушала закон и визу нужно аннулировать. Он давил на меня, унижал и в какой-то момент сломал меня. Вода камень точит. И правда, я стала думать, что я действительно ничтожество. С работы я ушла, перестала справляться. Это развязало ему руки.

Вода камень точит. И правда, я стала думать, что я действительно ничтожество. С работы я ушла, перестала справляться. Это развязало ему руки. Мне кажется, именно после этого он стал меня поколачивать. Именно не бить, а поколачивать.

Мне кажется, именно после этого он стал меня поколачивать. Именно не бить, а поколачивать. Так, для профилактики будто. Самое ужасное, что после этого он был такой довольный и счастливый, что у меня выработался рефлекс. Страшно об этом говорить, но я будто ждала, когда он меня ударит, выплеснет все, а потом будет как шелковый. Бил он изворотливо, прикрываясь приступом то страсти, то ревности и тем, как он меня любит.

Продукты покупал сам и специально только мясо, зная, что я ем только рыбу с детства. Деньги мне присылала мама на российскую карточку. Я тайком с нее снимала деньги.

Я сидела на сайтах по поиску работы, пока он был на работе. У меня совсем не было денег. Он не давал даже на проезд – говорил, что только на нормальное собеседование поможет съездить. Продукты покупал сам и специально только мясо, зная, что я ем только рыбу с детства. Деньги мне присылала мама на российскую карточку. Я тайком с нее снимала деньги. Пока я серфила по интернету в поисках вакансий, я наткнулась на социальную рекламу о домашнем насилии. Там был телефон доверия. Я позвонила. Я не ожидала ничего особенного, но прорыдала на телефоне несколько часов. Зато потом я знала, что делать. Мне объяснили, что все, что происходит, нужно документировать. И это стало моей новой работой.

«Сложнее всего решиться на разрыв. А процедура вообще не сложная»

Знаю, это со стороны покажется диким и чудовищным, но я превратилась в педанта. Я стала ходить к GP и фиксировать побои. Я посещала психолога, которого мне предоставили фонды, – у меня зафиксировали клиническую депрессию, отягощенную абьюзивными отношениями. Меня поставили на ‘suicide note’ – это когда вы в зоне риска. Я стала общаться с соседями и под предлогом извинений за шум жаловаться на мужа.

Мне нужно было доказать, что все происходит не только у меня в голове. Параллельно я нашла юриста, не бесплатного, которого давал фонд, а частного.  Деньги прислали родители. Юрист готовил мой кейс как ‘victim of domestic abuse’.

Главное, что я из всего этого вынесла: самая большая сложность в том, чтобы на это решиться, сложность самой процедуры сильно преувеличена.

Когда в очередной раз у нас случилась ссора с рукоприкладством, я вызвала полицию. После этого доказательств было достаточно. Мою ситуацию признали легитимной, предоставили временное жилье, но я предпочла остаться у друзей. На время ожидания выдали временный resident permit. Конечно, эти четыре месяца я не спала, но когда у меня в руках оказался вид на жительство, а вместе с ним – свобода от бывшего мужа, то я не могла в это поверить. Главное, что я из всего этого вынесла: самая большая сложность в том, чтобы на это решиться, сложность самой процедуры сильно преувеличена.

Евгения, 33 года: «Я стала не только жертвой домашнего насилия, но и жертвой системы»

Моя история еще не закончилась, и я не знаю, когда это случится. Я все еще жду, когда восторжествует справедливость. Все же защита от домашнего насилия, если ты в этой стране гость, – большая лотерея. Я доверилась социальным работникам и именно из-за них оказалась в еще большей беде. Я не знаю, что сейчас делать, руки опустились. Я стучусь во все фонды, согласна на любую помощь. У меня отобрали самое дорогое, что у меня было – ребенка. И во многом из-за моей глупости. И доверчивости.

Я доверилась социальным работникам и именно из-за них оказалась еще в большей беде.

Я не хочу смаковать детали своей семейной жизни. Скажу только, что имело место регулярное физическое насилие. Про эмоциональное даже говорить не буду – сами то вы как думаете? Я приехала из Белоруссии, выросла не в самой благополучной среде, для меня и так многие ненормальные вещи были нормой.

Меня воспитали так, что женщина замужем – это женщина за мужем. Да, я верю в патриархат и считаю мужчину главой семьи. Так должно быть. Женщина – это другое существо, ей нужно прислушиваться к мужчине. Просто мне не повезло. Хотя все было просто прекрасно сначала.

И вот на последних месяцах беременности мужа словно подменили. Был мой – стал чужой.

Мы жили в большом доме, о котором я всегда мечтала, я готовила все сама, даже компоты. Для кого-то это прошлый век, но мне нравилась такая жизнь домохозяйки, хотя знаю, что здесь это не модно. Мы очень хотели ребенка, так как оба были не молоды. И вот на последних месяцах беременности мужа словно подменили. Был мой – стал чужой.

Стал говорить, что я не уделяю ему внимания, что потолстела, что со мной ему уже не так хорошо. Ну мужчины же как большие дети, и я думала, что это временное явление. Потом я узнала об измене. Одной, второй. На что мне было сказано, что у него свои потребности, а со мной каши не сваришь, я хожу еле-еле, и вообще он – итальянец. Муж правда был из Сицилии, я слышала обо всех этих ‘горячих нравах’. Я стерпела, все же ребеночек был в приоритете.

«Он стал делать это регулярно, иногда даже без причины – будто просто гнев выместить»

… Впервые он избил меня, когда ребенку еще не исполнилось и месяца. Началось все из-за того, что он не выспался. Малышка просыпалась часто, утром я не приготовила ему завтрак. Потом что-то грубо, по его мнению, ответила. Он сначала просто пару раз замахивался, потом со всей силы толкнул меня в шкаф с посудой. Я ударилась головой, порезалась об осколки. Потом он еще несколько раз ударил по лицу. У меня пропало молоко. Все тело болело. Ночевать домой он не пришел. Я сидела и смотрела в одну точку, пока моя малышка разрывалась от плача. Я просто застыла.

Впервые он избил меня, когда ребенку еще не исполнилось месяца. У меня пропало молоко. Все тело болело. Ночевать домой он не пришел.

Когда он вернулся, то вел себя как обычно. Вообще ни слова о произошедшем. Я успокоилась. Легче было забыть. Я с грудничком на руках. Через неделю все повторилось. Потом снова и снова. Он стал делать это регулярно, иногда даже без причины – будто просто гнев выместить. Я пыталась поговорить. Он говорил, что я преувеличиваю, и у меня там ‘ничего нет’.

После очередного избиения я потеряла сознание. Когда очнулась, то мужа рядом не было. Я вся была в запекшейся крови. Сразу бросилась искать ребенка. Дочка плакала, я поняла, что он даже ее не покормил. Ребенку нужна мать. Я испугалась за дочь и за себя. Схватила ее и побежала в поликлинику. Там GP вызвал социальные службы и полицию. Я боялась идти домой. Еще мне дали телефоны фондов, оттуда сразу приехали юристы и психологи. Мне помогли заполнить документы и формуляры для временного пребывания в стране, потому что с мужем я больше оставаться не могла.

Мне предложили билет домой, стали звонить и говорить, что я обязана вернуться на родину. Я говорила, что не могу, что у меня там никого нет, а на руках у меня грудной малыш. Как я буду жить и на что?

Я осталась у знакомых. Фонды очень обнадежили, у меня теплилась надежда. Но социальные работники будто вообще не были заинтересованы в том, чтобы мне помочь. Мне предложили билет домой, стали звонить и говорить, что я обязана вернуться на родину. Я говорила, что не могу, что у меня там никого нет, а на руках у меня грудной малыш. Как я буду жить и на что? На это они предложили мне, что ребенка я могу оставить на их попечение. Мол, переделай тип визы, возвращайся, найди работу.

Как я поняла, проблема была в том, что мой муж не британец и лишний рот им не нужен. У меня виза жены без ‘access to public funds’. Другой вариант, который мне предложили, заключался в том, что нужно найти того, кто сможет написать, что берет за меня ответственность. Таких не нашлось. Мне стало страшно. И я вернулась.

«Меня не предупредили, что если было насилие, то к абьюзеру возвращаться нельзя»

Муж дарил подарки, клялся, извинялся. Умолял о прощении. Я вернулась только потому, что больше некуда было. Страшно боялась того, что вышлют из страны. На самом деле мне просто не повезло, развели как дурочку.

Меня не предупредили, что если было насилие, была вовлечена полиция, социальные работники, то к абьюзеру возвращаться нельзя.

Меня не предупредили, что если было насилие, была вовлечена полиция, социальные работники, то к абьюзеру возвращаться нельзя. Это будет расценено так, что мать не в состоянии обеспечить безопасность ребенка. Грубо говоря, неадекватная. И не понимает, что творит. Мне продолжали звонить из фондов, полиции, социальных служб. Когда выяснилось, что я вернулась домой, к нам пришли и сообщили, что по уставу должны забрать ребенка – нужно оградить его от потенциальной опасности. Так у меня забрали мою малышку.

«Я жила в страхе, и этот страх пошел дальше: затуманил здравый ум, заставил сдаться»

Я думала, что умру. Мир рухнул. Я обивала все пороги, умоляла о помощи на форумах, искала все пути. Сейчас, конечно, нашлись добрые люди. Я нашла других русскоговорящих девочек, у которых была похожая ситуация.

Фонд Solace Women’s Aid предоставил юриста. Он говорит, что все шансы есть, но теперь мне многое предстоит доказать. Они помогли мне написать ‘supporting letter’. В том числе мне надо доказать свою дееспособность и эмоциональную стабильность. В стране я и так могла остаться, меня просто запугали и буквально вынудили вернуться к мужу-насильнику. Никто не сказал мне, что по закону я мать ребенка-гражданина Великобритании, и это дает мне права на легальное пребывание, просто по другой визе.

Все говорят, что все будет хорошо, – надеюсь, у меня хватит сил дожить до этого момента. Но я по-прежнему себя виню: как можно было быть такой дурой?

Я стала не только жертвой домашнего насилия, но и жертвой системы. Все говорят, что все будет хорошо, – надеюсь, у меня хватит сил дожить до этого момента. Но я по-прежнему себя виню: как можно было быть такой дурой? Я жила в страхе с мужем, и этот страх пошел дальше: затуманил здравый ум, заставил сдаться. И теперь мне за все это расплачиваться.

Читайте другие наши истории и тексты в Телеграме Zima Magazine.