«На гей-параде я от NHS». Три истории русскоязычных участников прайда о том, как они перестали бояться

ZIMA Magazine публикует три очень личных рассказа о том, как геи из России, Украины и Грузии перестали бояться говорить о своей сексуальной ориентации. Хотя это было непросто.

Василий, 45 лет, уролог в NHS, Львов, Украина

Свою сексуальность на родине я скрывал. Объяснять почему, не буду. Я рос во Львове, родители и друзья ничего обо мне не знали. Если бы узнали, был бы позор. Я даже встречался с девочкой. Помню, она еще считала меня страшно порядочным, мол, Васька ко мне не лезет, мы с ним до свадьбы ни-ни. Вот, какой высокодуховный был, ха-ха. Но тогда, 25 лет назад, времена были другие, про геев никто толком не знал, как сейчас. Просто думали, что есть те, кто «любит с мужчинами». Отношение было как к фрикам, мне даже кажется, что никто не думал про то, что у геев есть секс. Просто вот они были такие странные, и на них сочувственно закрывали глаза. Я тоже стыдился того, что меня влечет к людям одного со мной пола, по инерции за обществом, в котором рос.

Пожениться мы с моей подружкой так и не поженились. Только много лет спустя я женился — на дружке. Все было донельзя киношно. У нас во Львове была заезжая делегация из Шотландии. Для всего города событие. Помню, мы с соседкой по лестничной клетке разговаривали, а она мне такая мечтательно говорит: «Ох, Васька, а вдруг они в юбках будут?». Тогда это было примерно все, с чем ассоциировались шотландцы. А я: «Ну и чего будет?». И она выдает: «А у них же под юбками ничего нет!». Тут-то обомлел уже я. Все мои мысли заняли эти юбки, мне, 23-летнему девственнику, это представилось какой-то невероятной секс-фантазией. Мне иногда кажется, что я столько об этом думал, что судьба именно поэтому мне подкинула шотландца, правда, без юбки.

Я действительно познакомился с «шотландцем». Только был он никакой не шотландец, а англичанин пакистанского происхождения. Мы провели с ним неделю как птенцы-неразлучники. А потом он уехал, а я вдруг ожил. Как будто был парализован, а тут смог ходить. У меня сразу гонора добавилось, я решил, что нормальный. Появилось чувство, что надо себя отстаивать. Я изменился. Мне не хватало духу сказать кому-то, признаться. Поэтому я стал вести себя агрессивно. Стал конфликтным. Потом Фероз — так его звали — приехал меня навестить. И я выпалил: «Увези меня отсюда». Прямо как такая барышня. Его как раз направляли на дипломатическую миссию в США. Он был намного старше меня и отношений не хотел. Но сказал, что поможет бедному украинскому мальчику.

Как-то раз один мой знакомый зло пошутил, что если бы не мой покровитель, то я бы спился во Львове сантехником — это засело у меня в голове, и долгое время я считал все свои достижения пустым звуком. Для меня стало синонимом: ведешь себя как гей, значит, ты никто.

Потом были годы мытарств. Мы жили в Бостоне, там я поступил в медицинский, потому что мечтал стать врачом. Там было гораздо свободнее, чем на Украине. Но я по-прежнему не мог расслабиться. Не афишировал себя, не ходил в клубы, ничем себя не выдавал. Был блок какой-то. Я прожил много интересных лет, но всегда себя стеснялся. Как-то раз один мой знакомый зло пошутил, что если бы не мой покровитель, то я бы спился во Львове и стал сантехником — это засело у меня в голове, и долгое время я считал все свои достижения пустым звуком. Для меня стало синонимом: ведешь себя как гей, значит, ты никто. Короче, много тараканов у меня в голове было.

Все начало меняться со смертью папы. Я будто бы ощутил, что я выполнил перед ним долг, не опозорил. Стал ходить к психотерапевту, работать над принятием себя. Признался маме. Все стало гораздо лучше. Близкие заметили во мне перемены, что я стал мягче, веселее. Вскоре переехал в Лондон — работать врачом.

На меня посмотрел один коллега, очень серьезно, и сказал: «У тебя же такая история, для меня ты — герой. Это твой долг». И в тот момент для меня все сложилось: любимая работа, моя ориентация, и коллега, который тебя не только принимает, но и уважает твой опыт, не обесценивает как профессионала. Я согласился.

И вот, знаете, здесь у меня гештальт и закрылся. Почти все 8 лет здесь я работаю на NHS. Постепенно раскрылся перед коллегами, многие знают моего бойфренда. И три года назад мне предложили возглавить наше шествие на гей-параде. От NHS каждый год в колонне проезжает грузовик — весь в радугах и плакатах. А в кузове сотрудники, тоже, соответственно, не в костюмах. Так они поддерживают ЛГБТ-сообщество. Я сначала отмахнулся, а потом на меня посмотрел один коллега, очень серьезно, и сказал: «У тебя же такая история, для меня ты — герой. Это твой долг». И в тот момент для меня все сложилось: любимая работа, моя ориентация, и коллега, который тебя не только принимает, но и уважает твой опыт, не обесценивает как профессионала. Я согласился. Именно после первого прайда я понял, почему важно не молчать, а гордо нести себя и свою историю. И тут не важно, гей ты или нет. Теперь я стараюсь на своем примере просвещать людей, помогаю геям из Украины и России, выступаю на благотворительных вечерах, хожу на все ЛГБТ-мероприятия.

Отар, 33 года, Батуми, Грузия

Я больше 13 лет жил в Англии нелегально, чтобы быть свободным. Приехал по туристической визе один раз, потом еще раз. И не вернулся. Тогда я был молод. Совсем без башки. Сейчас бы не решился, это была такая афера. Но когда я после Батуми увидел Лондон, посмотрел, как тут живут геи, я понял, что моя жизнь дома дальше стала бы невыносимой. Меня пригласил друг-кавказец, помню, я ему сказал «Лучше бы ты меня не приглашал, как мне теперь жить с этим?».

Дома была тюрьма, я постоянно играл в альфа-самца, аж переигрывал. Боялся ужасно. Ведь опасаться надо было не только грузин. А еще и чеченцев, дагестанцев, всех. Потому что это типа на них тоже бросает тень. Как-то я был в гей-клубе в Сохо и увидел парня кавказской внешности, услышал русскую речь. И я какое-то время стоял, думая, что мне делать — бежать или драться. И только через какое-то время до меня дошло, что он-то тоже в гей-клубе. Потом мы познакомились, и он сказал, что тоже меня испугался, особенно после того, когда я стал пристально на него смотреть.

Многие обидятся, но да, я считаю, что гею-кавказцу всегда сложнее, чем просто гею.

Может, многие обидятся, но да, я считаю, что гею-кавказцу всегда сложнее, чем просто гею. Перед тем, как я бежал в Англию, я пробовал жить в Москве. «По сравнению с Батуми это, считай, Европа»,  — думал я. Но нет, наоборот, ко мне было больше внимания. Гей, еще и кавказец — ууу! Сразу начинаются всякие тупые вопросы, а еще фразочки типа «вот, значит, это не зависит от воспитания». Типа, с каждым может случиться. Бесило ужасно. Я думал, ну нет никакой полусвободы. Есть либо нормальная свобода, либо ее нет вообще.

Поэтому я плюнул на все и остался в Англии. Здесь было так хорошо! Никто меня не знал, а кто узнавал, так только потому, что я позволял это сделать. У меня именно в Лондоне сорвало крышу. Я называю это ренессансом своей гомосексуальности. В какой-то момент я понял, что нарочито одеваюсь так, что любому понятно, что я — гей. Чуть ли не в боа ездил в метро. А всем плавать. Как так! Даже обидно бывало. Когда привык жить в сопротивлении, и его нет, чувствуешь себя менее значительным что ли. Нет никакой войны за себя, оппозиции. Был такой «rebel-грузин», а стал обычный гей-иммигрант. Но я с этим ок.

У меня именно в Лондоне сорвало крышу. Я называю это ренессансом своей гомосексуальности.

Больше всего в жизни мне всегда хотелось быть собой. Некоторым геям удается жить двойной жизнью, по ним не скажешь. По мне можно было сказать всегда! Неуловимое: осанка, жесты, внимание к стилю, безупречный груминг. Меня всегда подозревали, наблюдали за мной. Мне долгое время приходилось себя прятать. Потом я вообще перестал понимать, кто я. И тут эта свобода взахлеб была очень ‘confusing’. В голове — ну полный фарш. Да, я этого хотел — но мне надо было время, чтобы переварить, привыкнуть. Кто я теперь? Как себя ощущать?

Помню, мы ехали c бойфрендом в лондонском метро, пятница, часов 11 уже, публика вся подвыпившая. И тут ко мне мой парень лезет целоваться. Я отворачиваюсь, мне неудобно, мне неловко. А в голове тем временем: «Так. Дело не в том, что мы геи. Если бы парень с девушкой начали облизываться передо мной — мне тоже было бы неприятно». Ну то есть вот та же ерунда, которой обычно тыкают «православники». И я понимаю, что я дешевка какая-то и вся моя свобода дутая. А потом было что-то типа чуда. Бойфренд стал «камонить», люди вокруг заметили и стали улюлюкать, мол, дааай, давай. Я растрогался, ощутил какую-то поддержку, тепло, вся ситуация была такая правильная что-ли. Ну и я зажмурился и впился ему в губы. Нам стали хлопать. На следующей станции, правда, пришлось выйти — я заплакал. Это было поворотным моментом: в отношениях с собой, с городом. Это оказалось проверкой на вшивость: смогу ли я быть тем, кем всегда мечтал, когда у меня есть для этого все.

Если девушка попросит у меня номер телефона, я расскажу, что гей. Главное я понял в этой спокойной обыденности — именно вот этим спокойствием мы и создаем свободу, питаем ее. Так и должно быть.

На то, чтобы моя личность наконец собралась в одну, как размытая картинка стала четкой, понадобилось года два. Я сделал каминг-аут перед всеми, прекратил кидаться в крайности: то конспирироваться для родных в Грузии, то нарочито провоцировать прохожих в Лондоне. Я стал гораздо более зрелым. Со многими людьми я прекратил общаться. Свою ориентацию я не скрываю — все в курсе моей личной жизни.

Изменилось мое сознание, если я познакомился с парнем, и он мне нравится, я уже не задумываюсь перед тем, как сказать: «С таким классным парнем познакомился!». Недавно бронировал отпуск, попросив приготовить бутылку шампанского «для меня и моего парня». Если девушка попросит у меня номер телефона, я расскажу, что гей. Главное, я понял, в этой спокойной обыденности — именно вот этим спокойствием мы и создаем свободу, питаем ее. Так и должно быть.

Паша, 19 лет, Москва, Россия

Мне кажется, что у меня не стоит такой вопрос. Ну вообще нет такой истории, как я бы боролся за свои права. Я думаю, у моего поколения нет всех этих предрассудков — я в своей жизни никогда не смотрел телевизор, за Путина не голосовал и, если честно, мне плевать, что происходит в политике. Мне в Москве было «норм». Я учился в гимназии, в моей параллели было полно ЛГБТ. У нас даже учительница была, которую мы запалили на тематических сайтах. Не сказали никому. Это было бы не круто. Вообще в моей компании все много путешествовали с детства. Ну и если у нас назвать человека «нигер» там, ну или «пи**р», то это отстой — это быдло так говорит. Ну и те, кто слушают Стаса Михайлова. Я прямо четко делю людей в России.

Я всегда знал, что буду учиться за границей. Я каждое лето ездил в лагери — Англия, Франция, Испания, Япония. Я говорю на четырех языках, играю на трех музыкальных инструментах, очень много учился за свою короткую жизнь. И не потому, что у меня богатые родители. Для Лондона они не богатые, это для Москвы разве что.

Не хочу быть вот этим русским, таким русским, который создает стереотипы. Таким, из-за которого нас всех потом считают отсталыми гомофобными русскими.

Я это делаю потому, что не хочу быть вот этим русским, таким русским, который создает стереотипы. Таким, из-за которого нас всех потом считают отсталыми гомофобными русскими. Поэтому сейчас, когда я в Лондоне, наконец, постоянно, я использую все свои знания и воспитание, чтобы быть полноценным в этом обществе. Не ущербным. Я не делаю большой истории из того, что я гей, еще и полиамор. Я это как бы заявляю между делом. Я гордо несу свою сексуальность, как и все другие части своей личности. Это самая крутая подача. Я над ней работал. Смотрел видео на YouTube, на всяких отрытых геев и смотрел, как они держатся. Мне нужен был уровень, которого я не мог увидеть в Москве.

Конечно, в Москве вне своей тусовки я молчал в тряпочку. Ну то есть это у меня такая прогрессивная среда была и родители, которые, к слову, сами меня вывели на чистую воду о моей гомосексуальности. А за пределами — мрак.

Когда переехал в Лондон совсем, то был как рыба в воде. Сложнее мне лично было не говорить, а умалчивать о себе. Я скучаю по друзьям в Москве, я хочу, чтобы в России все поменялось, чтобы не было этого трэша.

Выйдешь со «Стрелки», и все, возвращайся в реальность. Ну ничего, я хоть натренировался. Когда переехал в Лондон совсем, то был как рыба в воде. Сложнее мне лично было не говорить, а умалчивать о себе. Я скучаю по друзьям в Москве, я хочу, чтобы в России все поменялось, чтобы не было этого треша против прав человека. Но для этого, наверное, надо хотя бы начать интересоваться политикой, а я не буду лезть в это болото. Я никому ничего не должен. Когда мне в Англии говорят, что не думали, что я русский, то для меня это комплимент.

Я учусь в Imperial College London, живу в Кенсингтоне. Это была моя мечта. Тусуюсь в Сохо, сейчас собираюсь на Ибицу на каникулы. Я даже не думаю, как себя веду, а я знаю, что мне все можно. Я же не убийца, не вор, не преступник, почему я должен задумываться о своих словах и действиях? Я очень уверен в себе. Я не хожу с плакатом на шее, беру и делаю. Как-то на занятиях у нас зашла речь о гей-браках и странах, разрешивших их. Я сделал комментарий с ремаркой «я, как представитель ЛГБТ». Без пафоса. Чувствую, что такое уважается, меня воспринимают всерьез. Гомофобных высказываний никогда не слышал в Англии. Но если услышу, то скажу: «Да, я гей. А ты, вероятно — чмо».

Читайте другие наши тексты и истории в Телеграме Zima Magazine.