Наринэ Абгарян приезжает в Лондон, чтобы встретиться с читателями и поклонниками, в том числе самыми маленькими: от четырех лет. В начале октября пройдут три встречи с писательницей, все разные и все благотворительные (информация о билетах в конце статьи). А мы взяли интервью у автора «Манюни» и поговорили о читательских ожиданиях, трудностях в работе писателя, двуязычии и сплетении разных культур.
Наринэ, вы первый раз приезжаете в Лондон?
Да, и в Лондон, и в Великобританию еду впервые. Это большое счастье для меня: очень люблю эту страну, много о ней читала. Проведу две встречи с детьми и одну со взрослыми. Это классические встречи с читателями, когда ты немножко читаешь, немножко рассказываешь о себе, потом люди задают вопросы и подходят подписать книжки. Надеюсь, все пройдет замечательно. В Англии живет много наших соотечественников, которые постоянно пишут мне на Фейсбуке и спрашивают, когда же я приеду. Это исключительно благотворительные мероприятия: весь доход пойдет в фонд «Созидание».
Это правда, русскоязычные люди в Англии вас знают и любят! И, хотя вы считаете, что вы не детский автор, наши дети-билингвы тоже читают и любят Манюню. Что вы планируете на встрече для детей?
Встречи с детьми проходят обычно в легком формате. Я немного читаю, потом рассказываю интересные и смешные истории из своей жизни. Дети могут сами задать вопросы. Я стараюсь сделать так, чтобы даже маленьким было не скучно. Писатель я дейстительно не очень детский и уже устала оправдываться перед родителями, которые пишут мне, что в детском произведении не должно быть слов «жопа» и «климакс». Когда мы эту книгу готовили в издательстве, предполагалось, что это «12+». Я не знала, что ее будут читать детям семи лет! Поэтому на всякий случай, когда меня называют детским писателем, я аккуратно открещиваюсь. Но у меня есть и детские книжки, и для них я уже тщательно выбирала слова, чтоб никого не коробило.
В России «Манюню» включили в список внеклассного чтения, по вашим книгам уже пишут исследования, чуть ли не диссертации…
Да, это очень радует, хотя я как автор чувствую себя не в своей тарелке: ну почему меня? Есть же прекрасные классики, отличные детские писатели… Я самокритичный автор. В основном мной интересуются исследователи билингвизма. Многие считают, что мои книги, хоть написаны и по-русски, на самом деле армянские, и получается, что билингвы несколько фривольнее обращаются с языком, чем носитель одного языка.
Это очень интересная тема для всех русских родителей детей-билингвов в Англии тоже. Только мы чаще видим противоположное: не более свободное владение языком, а наоборот, усеченный русский, упрощенный. Многие дети не могут читать сложные книги, родители часто специально подбирают им такое чтение, намеренно упрощают свою речь. А в Армении много было русского языка во времена вашего детства? Общались ли вы в семье по-русски?
Я классический билингв, бабушка у меня русская, и в семье было принято говорить на обоих языках. Мы легко перескакивали с одного языка на другой. Поэтому сложностей с изучением языка у меня не было. Но мы заметили другую странную вещь: билингв не владеет в совершенстве ни одним из языков, потому что они в любом случае наслаиваются друг на друга. Я по себе замечала, что пишу предложение на русском, а потом спустя какое-то время перечитываю и понимаю, что это подстрочник с армянского: на русском так не говорят! Я называю это в шутку междуречием. Есть речь на одном языке и на другом, а ты существуешь между ними как будто в бессознательном состоянии, потому что, переходя с языка на язык, не замечаешь, как нарушил правила одного из них.
Я по себе замечала, что пишу предложение на русском, а потом перечитываю и понимаю, что это подстрочник с армянского: на русском так не говорят! Я называю это в шутку междуречием.
И еще одно наблюдение. В Армении люди всегда достаточно хорошо владели русским языком, но он был немного более академичный, чем в России, и от этого более беспомощный. Когда ты живешь в живой языковой среде, твой язык более гибкий, им легче управлять, он существует в подкорке, подсознании. Я думаю, дети, которые живут в Англии, тоже остаются в академичной среде со своим русским. Просто потому что нет общения со сверстниками, телевидения, театра и всего того, что придает языку краски. Это проблема всех детей, которые живут за границей, но чувствуют себя русскими.
Получается, эта эпоха живого многоязычия, когда люди владели одинаково хорошо двумя-тремя языками, незаметно переходили с языка на язык, потеряна для наших стран с исчезновением Советского Союза?
Я думаю, да. Есть республики, где русский изучают, но не так, как раньше, и главным иностранным становится английский. На это влияет, конечно же: политика, проблемы между странами. И это очень обидно. Наше общее культурное, ментальное, языковое пространство разрушено. Мне очень жаль этого прекрасного времени прекрасного мультикультурья. Это было наше общее достижение, мы все друг друга подпитывали. Сейчас другая эпоха, соединения других культур.
Ваш сын рос в Москве. Говорит ли он по-армянски и на каком языке вы с ним разговариваете?
Он говорит по-армянски, но очень мало. Причина в том, что он вообще очень поздно начал говорить: ему было почти пять лет. Наша логопед запретила при нем говорить на каком-либо другом языке, даже по телефону. Только по-русски. Когда надо было кому-то позвонить и поговорить по-армянски, мы специально уходили из дома. По этой причине упустили самое лучшее время для изучения иностранных языков. Конечно, я хотела бы, чтобы у него был хороший армянский и французский, которым прекрасно владеет его папа. Я считаю, если есть возможность научить ребенка дополнительному языку, надо этим пользоваться. В армянском есть пословица: «Сколько языков ты знаешь, столько раз ты человек». Сейчас он говорит по-русски, немножко по-армянски и по-английски. Я с ним говорю по-русски, а армянский – язык бытового общения, когда мы приезжаем в Армению. Когда его вокруг много, сын постепенно включается и начинает сам говорить.
Ваш стиль письма напоминает изящное хитросплетенное кружево. Даже о самых ужасных, грустных, трагических явлениях, как война или перепетии 90-х годов, вы пишете светло и по-доброму. Как думаете, это влияние Армении, ее спокойного жизненного уклада, в котором вы росли?
Армянские писатели очень разные. Например, книга Мариам Петросян «Дом, в котором…» и мои произведения – совершенно разная литература. Мне кажется, скорее это личностные качества автора. Я человек, который сознательно застрял в детстве. У меня было по-настоящему счастливое детство, замечательные любящие близкие люди, родственники. Но детство кончилось войной. Потом наступило чудовищное безвременье: землетрясение, война, разные испытания, эмиграция… Мне кажется, некоторая инфантильность, с которой я пишу, объясняется именно этим. Я просто защищаю себя от проблем и плохих воспоминаний. У меня нет ни одного мало-мальски убедительного отрицательного персонажа, я просто не умею их писать. Может, с удовольствием бы вывела образ какого-нибудь злодея, но у меня это не получается – физически. Как только я придумываю отрицательный персонаж, я тут же начинаю его оправдывать. Мне кажется, это тоже от беспомощности и нежелания расстраиваться. Эта моя детскость меня страшно раздражает, но ничего не поделаешь, приходится с этим жить (смеется).
Ваши книги появились из блога в Живом Журнале. В ранних интервью вы говорили, что никогда не мечтали о литературной славе, а писали просто для себя. Сейчас, когда вы очень известны, изменилось ли ваше отношение к этому? Как думаете, если бы тогда вас не заметила редактор издательства и не предложила бы выпустить книгу, писали бы вы до сих пор?
Я преподаватель русского языка и литературы. Сразу после института я уехала в Россию. Так как учителя мало зарабатывали, я работала совсем в других местах: в обменном пункте, своим бизнесом пыталась заниматься. Потом переучилась на бухгалтера и пыталась им стать. Но вот эта профессия у меня не пошла совсем. Я была самым тупым бухгалтером на свете, я не кокетничаю. Меня боялись сотрудники пенсионного фонда и налоговой службы: когда я приходила сдавать опись, мне кажется я на три дня парализовывала работу всей организации, потому что они никак не могли разобраться в моей отчетности.
Я не думала, что когда-нибудь меня будут издавать. Сама бы я никогда свои рукописи никуда бы не отправила.
Поэтому я завела себе страничку в Живом Журнале – из профессиональной неудовлетворенности. Мне было так одиноко и грустно, что хотелось просто, знаете, общаться с людьми. Писать о том, какая я неудачница, а они бы мне писали что-нибудь в ответ. И почему-то стала вывешивать туда воспоминания о своем детстве. Естественно, я не думала, что когда-нибудь меня будут издавать. Это была попытка самовыразиться, хотя бы в блоге. Сама бы я никогда свои рукописи никуда бы не отправила.
Когда со мной связалось издательство АСТ, я была очень рада. У меня не было писательских амбиций, но я подумала, что это будет очень важно для моих родственников: они прочитают книжку и скажут: «Вот, хоть что-то у нее получилось!». После того, как вышла первая «Манюня», потом вторая, я поняла, что люди покупают книжки и ждут, что будет дальше, и у меня теперь есть некая ответственность перед читателями. Вот тогда я наконец уволилась с работы (слава богу!) и стала работать над рукописью. Первая книжка вышла, когда мне было 39 лет, сейчас мне 47. За восемь лет я написала десять книжек. Мой сын смеется: «Мама пишет из ужаса: если она не будет писателем, ей придется возвращаться в бухгалтерию». Доля правды в этом точно есть (смеется).
Что касается писательских амбиций и желания быть признанным, естественно, всем хочется написать книжку, которая бы понравилась людям, от которой все бы ахнули, которая бы всех восхищала талантом автора. Надеюсь, и я когда-нибудь напишу шедевр. Ко всем своим книжкам, которые уже вышли, у меня есть вопросы.
Вы настолько самокритичны?
Я считаю, если автор не видит недостатков в том, что он написал, то ему надо к психиатру или психотерапевту. С ним точно не все в порядке.
Я прочитала в одном из ваших интервью, что ничего сказочного и возвышенного в работе писателя нет, это тяжелый труд. Вы трудолюбивый человек, или приходится заставлять себя писать?
Приходится заставлять. Я бы не сказала, что я ленивый человек, но мой среднестатистический день выглядит так. Я просыпаюсь утром, выпроваживаю сына в университет, завтракаю, открываю ноутбук, ворд – и начинаю придумывать тысячу причин, почему я не могу сейчас писать. Вспоминаю, что не выпила кофе, потом – не почистила зубы после кофе, не заправила постель… Минут сорок я делаю все что угодно, лишь бы не садиться работать. Когда все отговорки заканчиваются, все же сажусь. Это не вдохновенный труд. Вдохновение посещает очень редко. Тогда ты находишься в прекрасном состоянии, когда легко и много пишется. А когда вдохновение не у тебя, а у какого-то другого писателя (который тоже в нем нуждается!), писательство превращается в пытку. Только заставлять себя писать. По-другому никак.
Если писать семь часов подряд, то к вечеру ты как выжатый лимон. У тебя не остается сил, эмоций для того, чтобы обнять сына, сказать ласковые слова, услышать, что он рассказывает.
Еще я открыла одну удивительную вещь, никто мне об этом не рассказывал. Любая творческая профессия подпитывается эмоциями. Ты пишешь за счет своих эмоций – любви, ненависти, привязанности, ты черпаешь силы оттуда. Но нужно соблюдать баланс. Если писать семь часов подряд, то к вечеру ты как выжатый лимон. У тебя не остается сил, эмоций для того, чтобы обнять сына, сказать ласковые слова, услышать, что он рассказывает. Очень важно остановиться вовремя и решить, что на сегодня ты закончил. И должно быть время на восстановление. Я думаю, именно поэтому многие творческие люди одиноки, они просто не умеют найти этот баланс. Они создают свои произведения в том числе за счет окружающих, а потом остаются одни, потому что ничего не отдают тем, кто от них этого ждет.
Эту проблему я лично познала и выделила себе лимит: в день писать одну страницу. Как только она написана, я закрываю текстовый редактор. Другое дело, что писать эту страницу можно два часа, а можно пять-шесть. И возможно, завтра я эту страницу перечитаю и половину выкину, но на сегодня я должна ее сделать.
У вас есть свои писательские ритуалы, которые помогают сосредоточиться и лучше писать?
Я пишу только под музыку, под джаз. Все мои тексты написаны под музыку. Ни одной строчки не написала в тишине – в тишине я умею только редактировать. Я вообще считаю, что музыка – это высшее проявление искусства, самый близкий к Богу вид общения. Мне кажется, джаз мне помогает, потому что мои родители с детства его слушали: помню эти пластинки, я часами могла их слушать.
Удивительно, как родители доставали в советское время джаз? Его ведь вообще нельзя было купить.
В Армению все какими-то путями привозилось и все потом с рук продавалось. Можно даже было купить американские жвачки! Так что виниловые пластинки у родителей были, много.
Любите ходить на джазовые концерты?
Сейчас я много езжу, поэтому мало куда успеваю. Летом в Москве проводятся замечательные концерты джазовой музыки в парках и усадьбах, это просто прекрасно: посидеть на траве, пообщаться с друзьями, я стараюсь успевать. Москва вообще очень изменилось, стала настоящим европейским городом, мне это очень нравится.
В Лондоне надеетесь куда-то успеть сходить, может на концерты или выставки?
Да, я приезжаю на две недели, вдвоем с подругой, и надеюсь много куда успеть. Даже на балет планируем! Очень жду этой поездки.
Спасибо, Наринэ, до встречи в Лондоне!
Билеты на встречи с Наринэ Абгарян:
Попадая в зал, зритель видит двух главных персонажей пьесы — Вальдеса в исполнении Ваджа Али…
Когда я впервые столкнулся с лондонским рынком недвижимости, то подумал, что мой предыдущий опыт даст…
Хотя налог на наследство, который наследники должны будут уплатить после смерти владельца фермы, вдвое меньше…
Алиса, давайте начнем c самого начала. Вы получили первое образование в computer science, а потом…
Кингстон – мой первый форпост неразделенной любви к Британии. В 2012 году я приехала сюда на…
Импрессионизм, кубизм, фовизм — Сергей Щукин был одним из первооткрывателей модернизма для русского зрителя. Он…