Борис Акунин: «Если я сволочей раздражаю, значит, все окей».

Из сентябрьского выступления Бориса Акунина на черногорском форуме «Словоново». Текст выступления приводится с сокращениями.

Про «Время цариц»

Я только что закончил и сейчас буду читать верстку шестого тома «Истории Российского государства». Это том, посвященный XVIII веку. Он называется «Время цариц».  Это время, когда в русской истории вдруг появляются женщины, которых раньше не было. Были какие-то отдельные княгини или царицы, а женщин как таковых не было. Они появились в результате той революции, которую произвел Петр Первый. Дворянские женщины вышли из терема. Они сначала интересовались нарядами, потом они стали интересоваться политикой, потом они стали рулить политикой. А в конце XVIII века, когда Екатерина решила вывести новую породу людей в России, она сделала очень правильную вещь: она начала с девочек. И вот она открыла дворянский институт «Смольный», где девочек начали воспитывать по-новому. Это очень интересный эксперимент, который по-настоящему удался. Когда эти девочки выросли, они стали матерями тургеневских барышень, Татьяны Лариной и вот этого чудесного русского типа, который сформировал весь XIX век.

Женщины сначала интересовались нарядами, потом они стали интересоваться политикой, потом они стали рулить политикой.

Про зарождение интеллигенции и ограниченную власть

Другая интересная тема — это зарождение либеральной темы и интеллигенции в России в конце XVIII века. Я точно теперь знаю, когда в России появилась интеллигенция. Когда коллежский советник Радищев посмотрел вокруг себя и «душа его страданиями человеческими уязвлена стала», вот с этого момента в Росси появилась интеллигенция.

Наша история, всех здесь присутствующих, начинается откуда-то оттуда – с конца XVIII века. Люди, придерживающиеся этой системы взглядов – это гораздо более молодая партия в России, чем партия государственников. Та уходит корнями гораздо дальше в историю.

Еще одна интересная тема — это ограниченность неограниченного монарха. Человек становится самодержцем. Казалось бы, он со своей страной может делать все. Потом оказывается, что он в ней может изменить только что-то очень незначительное. И если он этого не понимает, то он, как правило, долго на троне не сидит. На примере Екатерины прекрасно видно, как ей хотелось одного, а жизнь, логика и инстинкт самосохранения заставляли ее делать нечто совершенно другое.

Про современную власть в России

Важно, чтобы в руководстве государства была очень сильная лидерская составляющая – условно говоря, президентская власть. Это человек, который должен вести за собой людей, при этом он не обязательно должен принимать сам решения. У него должна быть команда специалистов, каждый из которых разбирается в своем деле лучше, чем он. Архаичность современной политической ситуации в том, на мой взгляд, что человек, который является символом какого-то движения, одновременно является реальным руководителем этого движения. Он сам принимает решения. Это очень архаично, это очень неэффективно. Это должен быть человек, который решения, принятые хорошими специалистами, умеет подавать публике. Это разные профессии – разговаривать с людьми и решать важные проблемы.

Про институт общественного авторитета

<Хотелось бы, чтобы> в России существовал никак не связанный с властью и не имеющий никаких полномочий институт общественного авторитета – людей, на которых можно оглядываться. Который, если власть сорвалась, может сказать: «Все, остановись». Я думаю, что очень большим несчастьем для нашей страны было то, что в декабре 1989 года умер Сахаров. Если бы Сахаров не умер, то Ельцин и его окружение так себя потом не вели бы.

Про то, как пишутся романы

Роман – это сложная архитектурная конструкция. Я говорю сейчас про детективный роман. Я не говорю про серьезный роман – серьезный роман не имеет, по-моему, никакой архитектурной конструкции, он никому ничего не обязан, он как пишется, так и пишется. Если речь идет о литературе жанровой, то это очень претенциозная вещь, которая должна быть очень хорошо просчитана. Это требует времени. Я пишу быстро, это правда. Но не за три дня. Чтобы написать роман, месяца полтора-два мне нужно.

У меня не все получается успешно. Некоторые свои книжки я очень не люблю, считаю, что они не удались, и жалею, что вообще их опубликовал. Я чаще всего не доволен тем, что я сделал, и вообще не доволен собой. Очень мало вещей, может быть, даже ни одной нет, которые получились бы у меня так прекрасно, как они существовали в моем воображении до того, как они были написаны. Не хватает мне, к сожалению, терпения, таланта вот эту абсолютно прекрасную работу, которая возникает у тебя в мозгу, донести до бумаги и не расплескать.

Я чаще всего не доволен тем, что я сделал, и вообще не доволен собой.

Про эмиграцию

Эмигрант – это тот, кто запрыгивает на последний пароход в Севастополь, а сзади уже конница Буденного шашками машет. И если он не уедет, его зарубят. Я могу в любой момент в Россию вернуться, я просто не хочу. Это мой свободный выбор.

Я могу в любой момент в Россию вернуться, я просто не хочу. Это мой свободный выбор.

Я живу в трех странах: в Англии, в Испании и во Франции. Я перемещаюсь примерно раз в две недели из страны в страну, это моя вахта. Как только я начинаю уставать от книжки, это значит, что надо останавливаться и перебираться к другой книжке, которая живет в другой стране. Когда я жил не в трех странах, а двухкомнатной квартире площадью 49 квадратных метров, я точно так же делал. Делал три одновременно работы: одна была в одной комнате, другая в другой, третья – на кухне. Во Франции [удобнее] всего работать с серьезной прозой, она лучше всего идет там, потому что там скалы, все время ветры и все время почти дожди. В Лондоне я пишу историю, потому что это самое лучшее место для дисциплинированной мозговой работы. А в Испании я пишу авантюрные приключенческие романы.

Про отличие Чхартишвили от Акунина

Псевдонимы — японская традиционная штука. В Японии, когда человек хотел измениться, он брал себе другое имя. Я не собирался становиться другим человеком, но мне хотелось писать по-разному. Перед Брисом Акуниным я уже был Григорием Чхартишвили, автором нон-фикшена. И мне хотелось писать совсем по-другому. Я взял псевдоним Борис Акунин, никто, кроме издателя, не знал, что это я. Это дало мне невероятную степень свободы. Мне до такой степени это понравилось, что я потом, 10 лет спустя, затеял новый проект «Авторы». Я придумал двух новых авторов: Анатолия Брусникина и Анну Борисову – и опять никто, кроме издателя, не знал, что это я. И я опять почувствовал себя свободным. Я свободен от читательских ожиданий. Читатель не ждет от меня, что сейчас из-за куста выскочит Эраст Петрович Фандорин, заикаясь, и поправит ус. Это было очень здорово, пока меня не разоблачили.

Про новый литературный опыт

Я впервые пишу литературный текст по-английски. Это театральный проект, пьеса для постановки в Лондоне. И это очень странное ощущение. Потому что я не достаточно владею английским языком, чтобы на нем писать, и это очень освежает. Такое ощущение, что ты пишешь первый роман в своей жизни. Как-то на склоне лет я заново живу.

Про Крым

Я потерял значительную часть своей аудитории из-за этой истории. Я каждый день получаю письма добрых читателей, которые меня увещевают: «Григорий Шалвович, вы ничего не понимаете в политике! Ну не пишите вы про нее, пишите про Фандорина, не отвлекайтесь». Есть и недобрые читатели, от которых я получаю свои hate-мейлы. Сейчас уже меньше, чем в 2014 году, но все равно каждый день приходят. Я помню 2014 год, как мы едем с женой на дачу по Кутузовскому и дальше. И вдруг так такое огромное панно, и я на нем изображен в виде дьявола. Потом мой портрет такой висел на Доме книге. Потом, мне присылали фотографии, как мое изображение наклеено на полу в общественном туалете.

Эти вещи меня никаким образом не сбивают, а совсем наоборот. Это сигналы, которые свидетельствуют о том, что я все делаю правильно. Если я сволочей раздражаю, значит, все окей. Как сказал один древний китайский мудрец, одинаково неправильно, если тебя все любят и если тебя все ненавидят. Надо, чтобы тебя любили хорошие люди и ненавидели плохие – тогда ты живешь правильно.

Дальше, конечно, вопрос, как отличить хороших людей от плохих, на это можно сказать: те, кто тебя любят, – те хорошие!

Рисунок Марины Скепнер

Читайте также: