Наш собеседник – учитель британской школы для трудных подростков в одном из пригородов Лондона. Он рассказал о своей карьере, об особенностях работы с трудными подростками и их родителями в Британии, а также почему он решил стать учителем и не бросает педагогику.
Я не мечтал стать учителем. С детства я увлекался детективными историями, а именно – той их частью, когда в дело вступает эксперт с пинцетом, складывает что-то в пакетик, а потом изучает в лаборатории. Находит нитки с одежды убийцы с его ДНК. Мне казалось, что полицейские все такие крутые, с огнестрельным оружием, а криминалист может дать им фору с академической точки зрения: чистенький, сидя в лаборатории, выдает им поворотные для дела данные. Это, наверное, мечта всех застенчивых подростков, не проводящих по полдня в качалке – из чудака превратиться в супергероя. Ну и чтобы пацаны из качалки потом завидовали.
Словом, я хотел быть именно врачом-криминалистом и поступил в медицинский. Но через два года изнурительной учебы про криминалистику я и думать забыл. К тому же специализацию можно было начать только после общего курса.
Это, наверное, мечта всех застенчивых подростков, не проводящих по полдня в качалке – из чудака превратиться в супергероя.
Я бы, наверное, в итоге стал обычным врачом, потому что я слишком осторожный, чтобы бросать что-то на перепутье. Но тут тяжело заболела моя мама. Я много за ней ухаживал, очень переживал – мне стало не до экзаменов. Да и деньги тянуть из семьи в такой ситуации казалось невозможным. Ведь я даже толком не знал, хотел ли я этого. Поэтому я пошел в деканат и спросил, куда мне можно перевестись. Меня отправили к учебному консультанту, которая провела тесты на профориентацию, тип личности и так далее. Потом сказала, что я могу уйти в другой университет и довольно быстро стать учителем – надо выбрать блок Science, в который входит биология, химия и физика. Альтернативой была фармацевтика.
Я выбрал педагогику. Фармацевтика меня никак не прельщала, особенно после тех месяцев, когда вся наша квартира была обставлена таблетками, а на пустом блистере можно было случайно поскользнуться. Также вернулась школьная мечта, но уже в другом обличии: «Я смогу помогать молодым ребятам поверить себя». Я был очень идеалистически воспитан, как вы видите.
Последним аргументом стал комментарий моей девушки. У меня с детства экзема, и она сказала: «Школьных каникул летом почти два месяца, будем путешествовать и загорать, представь, как хорошо это будет для твоей кожи!».
После медицинского педагогический факультет был просто какой-то одной большой зоной отдыха. Там было не так много парней, и я сразу оказался в центре внимания. То, что я учился в медицинском, придавало мне, как я узнал позже, какой-то особенный шарм. Через год я уже пришел на практику в свою первую школу. И тут случился первый реалити-чек. Нам, конечно, рассказывали все про психологию подростков, но я до конца не понимал, что предметы блока Science преподаются, в основном, в старшей школе. После первой недели практики сокурсницы лепетали, как милые девятилетки нарисовали им на огрызке бумаги сердечки, а я рассказывал, сколько раз я услышал слово на ‘F’.
В нашу школу берут всех и пытаются сделать все, чтобы в ней подростки задержались подольше – потому что дальше уже колония.
С тех пор прошло семь лет, и сейчас я сознательно работаю в школе с трудными подростками – у нас учатся разнополые подростки от 14 до 19 лет. Школу как проблемную официально не позиционируют, конечно, так можно называть только специализированные коррекционные учреждения, но это понятно по ее рейтингу и уровню преступности. В нашу школу берут всех и пытаются сделать все, чтобы в ней подростки задержались подольше – потому что дальше уже колония. То есть за распространение и курение марихуаны в других школах могут выгнать. У нас нет. Потому что это обычное дело. Наша школа одно время была одной из худших в стране.
До этого я работал в обычной школе, со своими проблемами, но на пути к outstanding. Потом понял, что по карьерной лестнице там быстро не продвинуться. Все хорошо, и текучки кадров мало. Высшее звено сидит на своих позициях по многу лет, а вот в школе с плохой репутацией все наоборот: продержишься лет пять – сразу поднимут в должности. Для меня это важно, потому что одного преподавания для меня мало. Хочется заниматься административной работой, иметь хоть какую-то власть и влияние – в школе дети совсем не уважают учителей. Признаюсь, мне с этим тяжело мириться.
Сейчас я уже на полпути к своей цели. Меня недавно повысили до head of science – то есть я курирую науку. Зарплата тоже выросла. Раньше я получал порядка £31000, сейчас эта сумма равняется £39000. Плюс в школьные каникулы, включая летние, мы обычно отдыхаем – но не ровно так, как ученики. На некоторое время мы остаемся в школе, чтобы закончить документацию. Но в целом отпускных дней действительно гораздо больше, чем у обычного офисного работника. Плюс еще бесплатные обеды и благородный социальный имидж. Но в целом я ориентирован на дальнейший карьерный рост – я каждый день езжу на работу из Лондона, должно же это как-то себя оправдывать.
Иногда я чувствую, что пишу остросюжетный роман, а не школьный план урока – так сейчас учителя борются за то, чтобы их слушали.
После повышения я выполняю административную работу и преподаю биологию. За день у меня бывает по восемь уроков для разных классов. Главное в работе учителя – это планирование. На каждый урок нужно написать подробный план, практически поминутно. Планы прошлых лет можно использовать, но в целом они не подойдут – у детей разные программы, разная успеваемость. То есть даже если ты 20 лет отработал, все равно придется после работы сидеть и каждый вечер писать планы. Людям извне это кажется излишеством, мол, зачем нужна эта бюрократия. Но для эффективности действительно нужен план каждого урока – там надо учесть, что из прошлых тем класс не усвоил, добавить это туда, придумать, как подать материал, добавить слайды, видеоролики, домашнее задание с учетом успеваемости.
И без плана мне самому сложно: потеряй внимание подростков на две минуты – и все, урок потерян. Иногда я чувствую, что пишу остросюжетный роман, а не школьный план урока – так сейчас учителя борются за то, чтобы их слушали.
Помню, после первой практики я подбадривал себя, что работа с подростками будет напоминать фильм The Breakfast Club – понятно, что они себя будут отвратительно вести, но они же так ищут себя! Сейчас я понимаю, что они скорее не ищут себя, а только теряют.
Большинство моих учеников – из трудных семей. Почти у всех один родитель, второго либо никогда не было, либо он сидит в тюрьме, либо в запое, либо наркоман. Есть еще очень бедные многодетные семьи. Бывает, я вызову такого родителя, чтобы достучаться, рассказать, что ваш сын после школы сядет в тюрьму очень быстро, если вы не начнете что-то делать. А родительница стоит еще с четырьмя детьми и животом.
Темнокожие подростки тусуются отдельно. Так как их в нашем районе большинство, то, конечно, они устраивают трепку тем, кто послабее – обычно это белые дети. В других школах, где больше белых – все наоборот. Если я и понял что-то о современных подростках, то для них все дело в количестве. Кого больше, тот и правит. Тут нет никакой политики, все строится по принципу лайков в Инстаграме.
В последний раз ученика исключили за ножевое ранение во время драки в плечо. Родители заявили в полицию, сами дети обычно не признаются.
Как я и сказал, чтобы тебя исключили из нашей школы, нужно сделать что-то очень радикальное. Потому что никуда больше тебя уже не возьмут, и как государственная школа мы делаем все возможное, чтобы эти дети получили лучшее будущее. С нами работает много социальных работников и психологов, то есть за ребят мы держимся очень сильно. Они на самом деле, какими бы кактусами ни были, тоже это понимают и не пересекают черту. Для многих школа – лучше, чем быть дома. В последний раз ученика исключили за ножевое ранение во время драки в плечо. Родители заявили в полицию, сами дети обычно не признаются.
Самым трагичным случаем было то, когда 15-летний школьник убил человека в драке. Был суд, ему дали 3 года. Мне было страшно видеть, как на это реагировали дети в нашей школе. Было ощущение, что они не понимают, что произошло, будто это какой-то фильм.
Курение марихуаны на перемене – совершенно обычное дело. Нам постоянно приходится устраивать рейды во время перемен и отбирать курево. Многие начинают злиться и орать – мол, знаю ли я, сколько это стоит. Секс в туалетах – тоже норма. Выпивка – обычное дело, они подливают ее себе в чай в столовой. Из других развлечений – записывать драки и провокации на телефон. Очень часто подростки специально что-то устраивают только ради этого. Самое популярное – послать учителя или закурить в классе. Потом они это друг другу отправляют и хвастаются. За это мы обычно отстраняем на несколько дней, но это в итоге хуже для нас же, учителей – они вообще выпадают из школьной программы.
С травлей мы тоже сталкиваемся. Обычно это вымогательство денег, еды в столовой, личных вещей. Конечно, мы пытаемся это пресекать. У нас есть охранник, он часто предотвращает издевательства – например, когда видит, что подростки тащат кого-то в туалет. Это всегда плохой знак: могут опустить головой в унитаз, снять штаны и забрать их с собой, избить. Хуже всего, что обо всем этом жертвы почти никогда не сообщают – потому что у многих процветает насилие в семье, для них это привычно.
Главное в моей работе – иметь толстую кожу, самоотверженность и тонны терпения. Последнее – самое важное. Если только никак не реагировать на попытки тебя унижать, обесценивать и ставить под удар весь твой тщательно спланированный урок, можно добиться результата. Эти дети так проверяют тебя на прочность и ждут, что ты от них отвернешься, как это сделали их родители. У них внутри столько боли и одиночества, что они не могут с ними совладать, поэтому ведут себя агрессивно. Легко доступные алкоголь и наркотики и соцсети в этом не помогают. Они плохо себя ведут, потому что, как правило, отчаянно пытаются сказать: «Моей семье на меня наплевать. Я живу в аду, и мне страшно». Поэтому наша задача – дать им то безусловное принятие, которого у них нет, дать знания как спасательный круг, который поможет им не отправиться в какие-то там волшебные страны, а просто не утонуть. Так я сейчас отношусь к своей работе.
Ты меняешь чью-то жизнь, это точно, но как бы в этом не уверен: тебе редко говорят «спасибо». В прошлом году я получил две открытки с благодарностями от учеников. До этого – ни одной.
Это работа не для всех. К происходящему нужно относиться стоически и верить, что делаешь то, что оценят через много лет или никогда не оценят. Ты меняешь чью-то жизнь, это точно, но как бы в этом не уверен: тебе редко говорят «спасибо». В прошлом году я получил две открытки с благодарностями от учеников. До этого – ни одной. Ты вроде и делаешь много, но этого никогда не достаточно. Зато я нашел в школе очень много близких по духу людей, которые мыслят так же, как и я. Работа в школе – отличный фильтр для людей. Девушка, которая советовала мне школу, меня давно бросила. Она надеялась, что летние школьные каникулы помогут мне с экземой, но она не учла, что стресс очень влияет на кожу – а он у меня каждый день, с понедельника по пятницу.
Больше статей о Великобритании, хорошей и разной: t.me/zimamagazine
Фото Shutterstock
Когда: 12 января, 19:00Где: Marylebone Theatre, 35 Park Rd, London NW1 6XT, UK На встрече…
1. «Девяноска» — Виктор Шендерович Сорок лет российской истории — от раннего Андропова до позднего…
В спектакле Жени Беркович хорошо известное предстает в новом, почти парадоксальном свете. Гротескные образы соседствуют…
Принц Эндрю и шпионский скандал Эта история началась еще на прошлой неделе, но настоящая битва…
В ноябре 2024 года Софья Малемина представила свою первую персональную выставку Abiogenesis в сотрудничестве с…
Про «Снежное шоу» «Снежное шоу» живет на сцене уже больше тридцати лет — с…