Загрузка ...
Фестиваль русскоязычной еврейской культуры Arbuzz J-Fest прошел в Лондоне на территории стадиона Stamford Bridge 1-3 марта. Открылся фестиваль спектаклем «Мариенбад. Курортные интриги» в исполнении актеров Дмитрия Высоцкого и Дины Бердниковой, продолжился выступлениями Александра Колбовского, Веры Кричевской и Алексея Федорченко, литературного обозревателя Галины Юзефович и писателя Людмилы Улицкой и завершился спектаклем «Здравствуй, однако…» с участием Вениамина Смехова и Дмитрия Высоцкого.
Наиля Кязимова побывала на фестивале и записала, кто и что интересного рассказывал.
Александр Колбовский: цирк, но не только
Известный российский кинокритик Александр Колбовский рассказал о еврейской теме в советском кинематографе.
«Наверное, нет лучше картины для начала рассказа о растворяющемся еврейском следе в советском кино, чем «Цирк» [режиссера Григория Александрова]. Великое кино на все времена об интернационализме, о дружбе народов. Говорят, что «Песня о Родине» Дунаевского, которая звучит в этом фильме, едва ли не стала советским гимном. Вроде бы есть легенда о том, что Сталин сказал, что неудобно, чтобы автором гимна был еврейский композитор. Другая версия гласит, что от песни отказались, потому что слишком двусмысленно название фильма «Цирк» ассоциировалось бы с названием советского гимна».
«[В фильме] Соломон Михоэлс пел колыбельную на идише – крошечный эпизод 44 секунды в кадре. «Цирк» триумфально прошёл по советским экранам, получил Сталинскую премию, получил гран-при Всемирной выставки в Париже. А потом была война. И советское руководство отправило Михоэлса (он был председателем антифашистского комитета) в Америку собирать деньги для Красной армии. А после войны случилось то, что случилось. И волна антисемитизма захлестнула страну».
«Михоэлса убили. И министерство госбезопасности разработало специальную тогда операцию: великому артисту, основателю еврейского театра, устроили пышные похороны, но дальше спустя год его объявили заговорщиком и шпионом. Все книги из библиотек изъяли с упоминанием его имени. А вот этот кусочек из фильма «Цирк», этот эпизод из любимого страной и товарищем Сталиным фильма, просто вырезали. Фильм 10 лет существовал без Михоэлса».
«Дальше был ХХ съезд и куплет на идише вернули. Для евреев той поры это было огромной радостью. Самые наивные даже увидели в этом оттепельный знак, что антисемитизма в стране больше не будет. Дальше начался цирк, потому что существовало параллельно две копии – с Михоэлсом и без Михоэлса. И в 60-70-е годы по советскому центральному телевидению того времени картину часто крутили, причем очевидцы утверждают, что показывали и старую версию, полную, и вырезанную. И по тому, какая версия идёт, можно было понять градус отношения властей к евреям в данный момент».
«Еврейская тема задвигалась. Истории, которые вокруг нее возникали, и анекдотичны, и грустны одновременно. Не знаешь, смеяться или плакать. Вот когда режиссер Александр Аскольдов снимал фильм «Комиссар», который потом лег на полку аж на 22 года, самый большой киноначальник страны предложил сделать героев не евреями, а татарами».
«Кем же вы хотите, чтобы были герои Бабеля?» – «Ну вот они живут на Молдаванке, пусть будут молдаване».
«Или вот рассказ другого режиссера Владимира Аленикова (фильм «Искусство жить в Одессе»). Он очень хотел экранизировать одесские рассказы Бабеля, написал заявку, ему позвонили: «Мы нашли вашу заявку пятилетней давности, готовы заключить с вами договор». Он решил взять за основу «Биндюжник и король». Сдал сценарий, прошел месяц, другой, молчание. Он приехал к главному редактору: «Вы же сами настаивали. В чем дело?» А тот говорит: «Володя, мы знаем, что вы талантливый человек и снимите хорошую картину, но поймите и нас – измените национальность героев, и завтра же вы запуститесь». Алеников опешил: «Кем же вы хотите, чтобы были герои Бабеля?» Тот, подумав, ответил: «Ну вот они живут на Молдаванке, пусть будут молдаване».
Вера Кричевская: «»Война Анны» – фильм, достойный Оскара»
Гости Arbuzz J-Fest также смотрели и обсуждали фильм «Война Анны» режиссера Алексея Федорченко. Эта история о шестилетней девочке, которая больше двух лет прожила, прячась в нерабочем камине в немецкой комендатуре в оккупированной Украине 1941 года.
Вера Кричевская, режиссер и независимый продюсер, так высказалась о работе своего коллеги Алексея Федорченко: «Абсолютный шедевр. Поверьте мне, что если бы сложились иначе звезды, если бы были налажены какие-то продюсерские связи между Россией и Голливудом, место этому фильму [было бы] в шорт-листе именно этого «Оскара», по соседству с фильмами «Рома» и «Холодная война». Мне кажется, что этот фильм – вообще первая настоящая попытка вскрытия темы Холокоста. Когда история строится не вокруг советских офицеров, а вокруг такой маленькой девочки Анны».
Алексей Федорченко: как появилась «Война Анны»
«Фильм этот сложносочиненный. Он не был придуман за раз, он очень долго собирался, как пазл. Когда я нашел эту историю в интернете, это сообщение о [действительно существовавшей] девочке, которая пряталась в комендатуре немецкой, я ее отложил, как откладываю десятки историй. Я о ней сильно не думал, потому что мне казалось, что я не найду героиню такую. И однажды я в интернете увидел фотографию девочки, ей было пять лет, но у нее было лицо взрослой женщины. И я понял, что кино будет. И стал писать сценарий».
«Мне показалось, что нужно, чтобы в сценарии участвовала девочка, чтобы был женский взгляд на эти события. И я пригласил Наташу Мещанинову. Я не был с ней знаком, но прочитал ее рассказы в интернете, они мне очень понравились, я понял, что это мой соавтор. Я предложил ей эту работу, которая ей очень понравилась, но Наташа отказалась, сказала, что она совсем ничего не знает об этой теме – ни о холокосте, ни о войне. Она отказалась, но я знал, что она созреет. И через год она мне позвонила, сказала, что готова».
«Когда Марта Козлова [девочка, сыгравшая Анну] снималась, ей было шесть лет. И перед началом я ей рассказал краткую историю XX века, рассказал историю Холокоста, историю Второй мировой войны. Достаточно подробно. Ей было интересно, и она это восприняла».
«Я не мучаю актеров, не довожу их до состояния, а стараюсь найти другие, более щадящие приемы. И, конечно, это никак не отразилось на психике Марты. Она спокойно выходила: между съемок она тут же забывала, где она снималась, и играла, читала. Только единственный раз была проблема, когда она ко мне подошла после съемок и сказала: «Я отказываюсь сниматься в этой сцене. Если вы не уберете эту сцену из сценария, я ухожу с проекта».
Какая-то простая была сцена.
Я очень удивился, спросил: «Почему ты отказываешься?» Она: «Я ненавижу помидоры». И она действительно ненавидела их до омерзения какого-то. И три дня мы уговаривали ее. Она уперлась, я уперся. Потом напичкали помидор сиропом, и только тогда она сыграла ту сцену. Конечно, если подробно смотреть, видно, что там нет голода безумного, а брезгливость на лице читается».
Галина Юзефович: «Бесконечная русская травма XX века осталась неосмысленной»
Литературный обозреватель сайта Meduza Галина Юзефович рассказала о «лечащей» функции литературы и о том, что судьба российских евреев, неразрывно сплетенная со всей отечественной историей ХХ века, становится важной темой в современных русских книгах.
«Литература работает таким коллективным психотерапевтом. Дело в том, что российская официальная государственная повестка отличается крайней внутренней противоречивостью, то есть даже Путин не говорит открыто, что Сталин – большой молодец. Но в то же время значительная часть легитимизации сталинского наследия вполне себе очевидна».
«У нас до сих пор нет однозначной позиции, что же с нами произошло на протяжении XX века, кто у нас вообще хороший, кого жалко, а кого не жалко, а кто сам виноват. А если человек сначала сажал, а потом сам сел – это как, что с ним делать? Он хороший или плохой? Его жалко или спишем на «сам виноват»?».
«Главное – у нас действительно нет сколько-нибудь общепризнанной оценки того, что произошло с нашей страной за последние сто лет. Казалось бы, это не так важно, и каждый человек может сформировать свое отношение и жить в соответствии с ним. Хочешь Сталина – эффективного менеджера, живи в своем пузыре. Хочешь Сталина – кровавого тирана, у тебя тоже есть все инструменты. Но на самом деле (и это очень хорошо показывает опыт, скажем,послевоенной немецкой истории) обществу очень нужны какие-то единые этические стандарты. Обществу крайне важно понимать, что с нами случилось. И отсутствие какой-то единой общей для всех оценки создает странную шизофреническую и очень некомфортную ситуацию».
Отсутствие какой-то единой общей для всех оценки создает странную шизофреническую и очень некомфортную ситуацию.
«Вся эта бесконечная русская травма XX века остается совершенно не пережитой, неосмысленной и не переваренной. И парадоксальным образом в этой ситуации литература оказывается тем пластырем, который культура клеит вот на эти не зарубцевавшиеся толком раны. И колоссальная популярность книг, которые так или иначе обрабатывают эту травму, так или иначе к ней обращаются в последние годы, говорит о том, что в этом есть очень большая потребность. То есть если бесконечно муссируется эта тема, если писатели к ней постоянно возвращаются, а читатели поддерживают их банально рублем, это означает, что раны болят, никакой единой скорой помощи пока не приехало, и литература остается тем источником, откуда люди черпают какое-то утешение».
«Очень сложное, очень двойственное, почти невидимое положение евреев привело к тому, что фактически до начала 2000-х годов никакого осмысления конкретно еврейского наследия в русской литературе практически не было».
«Тексты, затрагивающие уникальность еврейской трагедии во Второй мировой войне, воспринимались как очень дерзкие. Потому что [провозглашалось, что] Холокост – это не какая-то отдельная еврейская беда, это часть общей ужасной беды, которая обрушилась на весь советский народ, никакой национальной специфики тут нет, все пострадали, вот и евреи пострадали. То есть это было абсолютно замалчиваемой темой».
До начала 2000-х годов никакого осмысления конкретно еврейского наследия в русской литературе практически не было.
«Особая роль принадлежит Людмиле Улицкой, которая [пишет] о советских интеллигентах. Большая часть героев Улицкой – это герои, имеющие еврейское происхождение, частично или полностью, важно оно для них или нет. Но тем не менее Улицкая начинает приближаться к этой теме. Вообще вся проза Улицкой выполняет бесценную функцию, она проговаривает словами все то, что у советского интеллигента лежит где-то на уровне непроговариваемого подсознания, она все наши общие советско-интеллигентские травмы поднимает на поверхность и облекает в слова. Все эти люди, благодаря Улицкой обретают имена, лица и голоса».
«Прямо сейчас мы видим, как русская литература совершенно меняет отношение к еврейской проблематике. И это очень интересная тенденция. С одной стороны, мы живем в мире, который все больше глобализируется, все больше усредняется и уравнивается. А с другой стороны, происходит гораздо более рельефное и выпуклое осмысление границ еврейской идентичности, еврейской культуры».
Людмила Улицкая: «Кровь не вода, все время к этому так или иначе возвращаешься»
Писатель и сценарист Людмила Улицкая прочитала на фестивале три недавно написанных, неопубликованных рассказа и ответила на вопросы аудитории.
«Слово «еврейский» до сих пор звучит немножко раздражающе остро, привлекательно отталкивающе. В общем, на самом деле в еврейские истории лезть не охота мне лично. И из еврейской тематики окончательно выйти невозможно, потому что она тянет на себя, потому что кровь не вода, все время к этому так или иначе возвращаешься, даже если не хочешь возвращаться».
«Романы я писать терпеть не могу, а рассказы мне нравится писать. Но иногда бывают такие обстоятельства и такие темы, которые тебя вынуждают идти на эту длинную дистанцию. И я каждый раз издыхаю на каждом большом романе. И поэтому всякий раз, когда я заканчиваю толстую книжку, я говорю себе: «В последний раз. Больше я никогда толстых книжек писать не буду»».
«Про вдохновение забудем. Работа [писателя] очень вязкая, тяжелая. Когда ты в неё влезаешь, она от себя не отпускает. Почему я так с ужасом думаю «Боже мой, как еще роман? Нет, невозможно». Потому что когда ты влезаешь в эту историю, это на несколько лет. С романом «Даниэль Штайн, переводчик» это было почти пять лет. Когда ты, с виду нормальный человек, идешь в магазин, покупаешь продукты, варишь обед, выполняешь все свои функции общечеловеческие, но при этом даже когда ты спишь, все равно это варится все время. В общем, словно живет в тебе некое злобное насекомое и тебя всё время пожирает. Пока ты от него не освободишься… Вот такой процесс».
Фестиваль проводился при поддержке фонда «Генезис». Фото Татьяны Панферовой