Катя Никитина встретилась с Иваном Панфиловым – живущим в Лондоне актером и продюсером, сооснователем компании Elephant Production Management, сыном Инны Чуриковой и Глеба Панфилова.
Поговорили о детстве в знаменитой семье, о 90-х, нулевых и нынешнем дне, о русских за рубежом, Инстаграме и «успешном успехе».
Да, прекрасно помню себя в детстве. Детство у меня было прекрасное, родители меня очень любили и любят, и я тоже их люблю. Я, наверное, избалованный ребенок. То, что у меня родители особенные, я понял не от родителей, а от учителей, школы, друзей.
Да, предвзято. Мне было тяжелее, чем другим. Например, если показывали по советскому телевидению или в кино родителей, то учителя мне могли сообщить свое личное мнение. Чаще всего критическое. Ребенком я это воспринимал достаточно серьезно. Преподаватель мог сказать: «Передай отцу, что рабочие Сормовского завода на белом белье не спали». Или, когда дети приносили вырезку из газеты с нехвалебной статьей про твою маму.
Я понял тогда, что о моих родителях могут писать плохо в газетах или кому-то что-то может не нравиться.
Была у меня одна знакомая – авторитетная женщина (кстати, выпускавшая первый журнал на английском языке в России). Дама, у которой году в 1985 был телевизор «Сони», видеомагнитофон, компьютер, «Мерседес». Она показала мне первые американские фильмы – «Звездные войны» и «Челюсти». Потом, когда меня показали по телевизору в фильме «Васса», я, пятилетний ребенок, спросил у этой авторитетной женщины, понравился ли ей фильм. Мне было не все равно.
Она ответила: «Я смотрела. Но одна вещь мне не понравилась. – Какая? – Ты мне не понравился. Передай своим родителям, что не пристало снимать своих детей в кино, это неэтично».
Какой рассказ? Я в слезах пришел к отцу и сказал: «Как ты посмел меня снимать, это неэтично. Зачем ты сделал это? Ты все испортил». Он что-то отвечал, но это было неважно, авторитетна была дама с видеомагнитофоном.
Еще одна история из детства. Гуманитарный класс 75-й французской спецшколы, которую я очень не люблю, потому что все комплексы и все проблемы – из советской школы. Мне дали задание – образ Гамлета. Я, недолго думая, иду к отцу с этим вопросом. Он говорит: «Я только что интервью дал газете «Московский комсомолец», можешь почитать. А там ему этот же вопрос задали. Я, недолго думая, просто переписал этот ответ в свое школьное эссе.
Ответ преподавательницы был такой: «Банально и посредственно. Три с двумя минусами».
Или учительница по химии. Мне очень нравилась химия, потому что первая профессия моего отца – химик. Мне нравилось с ним заниматься, и ему очень нравилось, нас это объединяло.
Но однажды я поехал первый раз в жизни за границу на кинофестиваль в Израиль вместе с родителями. Мне было лет 12 тогда. И когда я приехал, эта учительница химии в первый же день мне ставит две двойки и говорит: «Знаешь, почему я тебе поставила две двойки? Потому что за Израиль надо платить».
Вот таким было детство. Отпустило меня, когда поступил в МГИМО, потому что оказалось, что там совершенно все равно, у кого какие родители.
Да. С выбором забавно было. Когда нужно было поступать и выбирать, чем заниматься дальше, одна страна распалась, вторая только создавалась. И многие уважаемые люди – режиссеры, сценаристы, драматурги – вдруг из успешных людей внезапно превратились в нуждающихся. Кино перестало сниматься, денег резко не стало. Многие не смогли перестроиться и оказались в весьма затрудненной ситуации. Все было непонятно, странно, и идти по стопам родителей не хотелось.
В то же время мы были соседями с семьей Барщевских – режиссером Дмитрием Барщевским, братом Михаила Барщевского, юриста. Мы жили через стенку. Мне очень нравилось к ним приходить в гости. Я зашел к ним однажды в квартиру, а Наталья Виолина (жена Дмитрия – ред.) стояла на кухне и очень прозаично резала французский сыр, купленный в «Садко Аркаде». И я сказал: «Вот думаю, куда поступать».
Она меня спросила: «Знаешь, кто живет на самых дорогих улицах Лос-Анджелеса?».
Да! Она мне говорит: «Дантисты и юристы». Я так на нее смотрю. И она спрашивает: «Как у тебя с химией?». Я говорю: «Не очень. – Тогда иди на юридический. – А куда?». Она говорит: «В МГИМО». «Хорошо», — сказал я. Вышел из одной квартиры, перешел в другую, где мама жарила картошку на плите. И говорю: «Мама, я понял, куда я хочу поступать, надо поступать в МГИМО». Такой у меня был выбор. Я поступил и закончил.
Нет. Я поработал юристом-международником.
Я должен был работать дипломатом с испанским языком. Сейчас бы, может быть, работал в Аргентине или еще где-то. Я должен был ехать в командировку на Кубу в посольство. Но так получилось, что в результате я устроился юристом на телевизионный завод «Рубин». Была такая история в моей жизни. Был потом бизнес разный. Был я и ресторатором. В общем, меня побросало.
Нет, никогда. Стол, стул, телефон, компьютер и все. Было не очень.
Видишь, как у меня получилось с актерством: у меня был первый опыт давным-давно. И некоторые уважаемые мною зрители фильма «Васса» сказали, что не стоило.
Конечно. Где-то это отложилось. Я до сих пор не очень люблю микрофон, не люблю быть на сцене.
Было интересно.
Это было начало 2000-х, конец 90-х. Время великих надежд и возможностей. Можно было, работая, учиться, можно было открывать бизнес, не обладая профессиональными навыками. Да и где их было получать, когда старая система Мосресторантреста развалилась, а новый общепит [еще не появился]. Тогда я открывал общепит – фастфуд на Горбушке в Москве.
После этой Горбушки были другие проекты. Но потом наступил 2008-й год, очередной кризис, и что-то новое открывать было несвоевременно. Я понял, что, деньги стоило не вкладывать в новый проект, а просто вложить в себя и чему-то поучиться.
Да, переехал изучать film making. К тому времени я снялся в главной роли в фильме «Без вины виноватые», прочувствовал всю тяжесть профессии актера и наконец понял, чем занимается моя мать. Это тяжелейшая работа. Также я понял весь съемочный процесс. Для меня это было открытием.
Сериал «Без вины виноватые» (2008), заставка к трейлеру
Лондон я любил с детства. Отец работал с Лондоном, и я, учась во французской школе, бредил им. И втихую с репетитором учил английский язык, с которым, кстати, поступал в МГИМО.
Мне хотелось поступить в киношколу, где я бы как раз был не Иваном Панфиловым, а просто каким-то Айваном из России и не нес на себе [бремени родительской славы].
Где-то около 30. Я поступил в школу и полтора года учился профессиям [связанным с кино]. В то же время у нас с Катей уже была наша фирма, пиар-агентство, консалтинг и продюсерская фирма, и мы стали делать разного рода мероприятия.
У меня есть кинопроекты. У моей семьи есть киностудия, поэтому я все время что-то делаю с кино: мероприятия, премьеры, организация съемок, чего-то еще. Конечно, мне хочется реализовать себя с творческой точки зрения. И амбиции у меня есть режиссерские. Есть пара историй, которые бы мне было интересно сделать, но здесь все опять упирается в деньги и работу. Я надеюсь, что когда-нибудь это из разряда задумки и мечты превратится в реальность. Одна из таких задумок реализовалась, – связанная с театром.
«Аудиенция» – премьера была в 2017 году в апреле.
Даже не только на русскую сцену. Это связано с тем, что, например, для таких актрис, как Инна Михайловна, которые уже очень много чего сыграли, не так много есть интересных ролей, которые бы их заинтересовали. Мне про «Аудиенцию» рассказал Сергей Николаевич, и когда я увидел Хеллен Миррен, я понял, что маме это тоже будет интересно.
Когда рассказал им об этом, они все улыбнулись. Папа мне сразу сказал: «У тебя нет прав, перевода, чего-то еще. Никому это не надо. Кому интересна Англия». И вот из этого «ничего нет» шаг за шагом все получилось.
Инна Чурикова в спектакле «Аудиенция», Театр Наций (2017)
Сначала пьесу надо было переводить. К счастью, оказалось, что прекрасный переводчик и знаток Англии Юрий Голигорский и его супруга Раиса тоже оценили ее. И когда я поделился своей мечтой за бокалом бургундского, он сказал: «Да, прекрасно. Я тоже вижу Инну Михайловну в этой роли, это было бы очень круто». И он в кратчайшие сроки перевел эту пьесу на русский язык. Этот перевод я отправил в Москву, попросил родителей прочесть. Они прочли и – о, удивление – им также понравилось.
Да. Могли сказать, что это скучно. Потом потребовалась масса е-мейлов, на которые долго никто не отвечал. Потом был первый отклик, потом первый контакт, потом первое «деньги вперед». Все как в Англии принято. И… with hard working and a little bit of luck у нас был контракт. После этого нужно было искать деньги на постановку. Тоже целая история, но она реализовалась при помощи Усманова, который поддержал моих родителей.
Нет, она никак не участвовала, она в то время играла эту же пьесу в Нью-Йорке, не совпали по времени. Мы ее ждем в Москве и надеемся, что все состоится.
В Лондоне мы не показывали. Не знаю, может быть, когда-нибудь покажем.
Успешный успех… Слово «успех» в этом бизнесе не произносится. «Удача» – да. А за успех артисты не пьют никогда. Хотя, может, это старая школа моих родителей. А так да, это спектакль, который идет и будет идти, дай бог здоровья исполнительнице главной роли и также здоровья нашей королеве.
С Катей мы знакомы, по-моему, года с 2003-го. Познакомились мы в Таллине на дне рождения у знакомого. Потом дружили-дружили, общались-общались. На самом деле это она отчасти также эмоционально повлияла на мой переезд в Лондон.
Она уже жила здесь, а я жил в Москве в новой квартире, где устраивал свою жизнь. И она как-то приехала, и мы простояли в пробке, чтобы доехать до дома из супермаркета. Расстояние было 500 метров, простояли мы часа два с половиной, пока бензин ни кончился в машине. Снаружи – минус 30. Мы как-то добрались, ужинать уже не хотелось. А это я хотел принять у себя в новых комфортных условиях на улице Мосфильмовской!
Она сказала: «Ваня, не знаю, как ты здесь жить будешь». И это на меня эмоционально повлияло. Потом был этот самый кризис, когда проверяющих стало больше, а прибыли меньше. И все привело к тому, что я сдал свой ресторан и уехал сюда. На этом с ресторанами я закончил.
У нас пиар, консалтинг и продакшн. Нет такого, что мы специализируемся на чем-то. Да, у нас есть направление бизнеса – это пиар отелей и дорогих брендов. И специализация наша – это ‘Russian-speaking world’.
Сейчас неважно, у кого какой паспорт, и неважно, кто откуда приехал. Русскоговорящие люди из Риги, из Казахстана, из Тбилиси, из Армении, из Украины, те русскоговорящие, которые живут в Лондоне. Гражданами какой страны и подданными каких корон они являются. Это достаточно большие, очень активные общины: Майами, Германия, Израиль, Италия, какие-то сезонные места обитания русскоговорящих людей. Их всех объединяет общее культурное поле и общий культурный фон, примерно похожие интересы.
Те люди, которые интересны нашим клиентам, в принципе, мало чем отличаются. Но вообще русские коммьюнити в разных странах, безусловно, разные. Есть рабочая эмиграция. Есть финансовая эмиграция. Есть политическая эмиграция. Есть люди, которые живут сезонно. Они пребывают в неком движении.
Да. Сначала мы устраивали кинопремьеры с помощью знакомств. Потом стали заниматься гастролями, устраивали всю информационную поддержку гастролей театра Бориса Эйфмана. И масса разных других проектов, я сейчас просто не назову, надо вспомнить.
Мы не привозили. Мы устраивали поддержку, организацию. Они сами приезжали. Мы устанавливаем правильные мостики, следим за тем, чтобы все друг друга поняли и чтобы проекты состоялись. Потому что очень часто все чего-то хотят, но ничего не происходит. Из-за того, что кто-то не так написал, кто-то не так ответил, у кого-то что-то не получилось.
А мы ведем комплексный менеджмент такого рода проектов. Будь то наши дизайнеры здесь или английские фирмы, которые хотят вести деятельность в России. Сейчас, конечно, по известным причинам активность несколько понизилась, но тем не менее категория Russian speaking world, живущая в Монако, в Лондоне и так далее, все равно продолжает быть желаемой.
Нет-нет, здесь был колоссальный бум. Году в 2008-2009, когда был экономический форум. Тогда как раз сюда все переезжали.
А теперь идет информационная война, и обе стороны ищут негатив. Фон, который идет из России и фон, который здесь создается, – оба не отличаются объективностью.
Рассказываю тебе. Приходишь в ресторан, а тебе знакомые говорят: “Oh, Ivan, is it safe to have afternoon tea with you? Don’t poison me”.
Да, small talk, так пошутят раз, два, три, четыре, пять.
Но и на бизнесе это тоже отражается. У нас были, например, клиенты и проекты в Америке. Но из-за санкций никто не будет вести рекламную кампанию на русском рынке. Потому что, во-первых, это не такая большая потеря – он ведь сократился. Во-вторых, зачем им это нужно, когда могут быть потенциальные риски. Лучше давайте займемся Китаем.
В таком духе. Поэтому где раньше мы были [в приоритете] – сейчас обходятся без нас. У меня есть друзья в частных банках – они пачками закрывали миллионные счета русским гражданам без объяснения причин. Все думали: как вы проживете без наших русских денег? А в в соседней комнате банки открывали такими же пачками уже 100-миллионные контракты китайским клиентам. Поэтому без нас переживут. проживут, как бы ни злорадствовали российские СМИ.
Пойди спроси у людей, которые работали в агентствах недвижимости в Лондоне, или тех, кто оформлял вид на жительство: когда у них было больше бизнеса, сейчас или тогда? Все, все заканчивается.
Есть еще одна вещь. Раньше сюда отправляли семьи. Сейчас уже Англия не является той страной, куда можно в последний момент эвакуироваться в случае враждебного поглощения бизнеса в России.
Можно было так: раз – и очутиться в Англии, с семьей, и сразу оформляли юристы. Сейчас это уже очень сложно и очень дорого. А есть и другие места. Сейчас в России предпочитают оформлять паспорт Израиля. Это же советуют и английские юристы: «У нас будет долго. А давайте вот туда».
Нет. Я совершенно не боюсь [таких перемен]. Мое агентство занимается проектами в области культуры, есть работа с людьми, работа с коммьюнити, работа с людьми, у которых есть интересы в России или в русскоговорящем мире, и у тех русских, которым интересна Великобритания и англоязычный мир. Это будет происходить и дальше. Потому что были времена хуже, и все равно все происходило. Были времена холодной войны и не меньших шпионских скандалов, но Кировский балет все равно был на сцене Royal Opera House.
Я больше уже ничего не думаю. Все то, что произошло, начиная с Олимпиады 2014 года, – этого невозможно было даже предположить, даже в фантазиях.
Индустрия колоссально изменилась. Оказалось, что все эти диджитал-инфлюэнсеры и opinion leaders аудитории дают больше, чем все остальное. Наверное, все началось с Кардашьян, маленький твит которой означал все. То же самое все эти видеоблогеры.
Да, потому что теперь у всех запрос на такие вещи. Мы с ними работаем, мы их продаем, знаем, кто на чем специализируется. Есть также и мини-блогеры, есть мини-инфлюэнсеры. У кого-то может быть, 10 тысяч подписчиков, но поскольку он сам является представителем мира luxury, то у него там та целевая аудитория, которая интересна эксклюзивному отелю.
И все равно нужен контент. Раньше нужны были статьи и публикации в печатных СМИ, потом в их онлайн-версиях. А теперь люди подписаны на Инстаграм и даже печатные СМИ пишут об Инстаграме. Поэтому и мы и работаем с теми людьми, которые в Инстаграме создают свой минимир.
Хотя и Инстаграм может в какой-то момент оказаться пузырем. Потому что, например, тренды миллионных блогеров или инфлюэнсеров Китая меняются каждые два месяца. В стране, где миллиард с чем-то жителей, блогер, у которого пара миллионов, быстро может перестать быть актуальным.
Традиционные СМИ перестроятся. За ними присутствуют большие игроки и крупные корпорации. Вполне возможно, что и все эти независимые блогеры начнут принадлежать большим корпорациям. Потому что сейчас приезжают блогеры уже со своим штатом, со съемочной группой, у них уже свой продакшн. Они становятся брендами. А если есть бренд, значит, у него есть цена, значит, он может быть куплен и продан.
Сейчас поколенческая история – это ‘sustainability’. Все должно быть ‘sustainable’. И все задумываются об этом. И кампании очень многих брендов посвящаются этому.
Хотя это же поколение взяло и вернуло, например, огромные логотипы на одежду – то, от чего нас уже когда-то тошнило. И это идет работа через этих всех молодых инфлюэнсеров. Они, может быть, и хотели бы думать, что одежда – это неважно, а важно ‘sustainability’ или что-то еще. Но им говорят: нет, важно, вот тебе бренд, но теперь это ‘sustainable’, потому что сделано на фабриках, где платят хорошую зарплату, а также из материалов, которые не загрязняют окружающую среду. И еще тебе какой-нибудь будет мега-модный ‘recycling’.
Нет. Новое поколение может тратить меньше, потому что количество людей в мире растет. [Но общее потребление не меняется].
Хорошо, что мир меняется, хорошо, что он разный. Находясь, например, в Латинской Америке, понимаешь, что мир огромный, разный. И Европа или Россия – это не пуп Земли. А есть совершенно другие общества, другие марки, другие люди.
Фото Splento
В Лондоне живет много интересных людей, русских и не только. Мы пишем о них в ZIMA Magazine и встречаемся с ними в ZIMA Club. Присоединяйтесь к нашей компании!
Попадая в зал, зритель видит двух главных персонажей пьесы — Вальдеса в исполнении Ваджа Али…
Когда я впервые столкнулся с лондонским рынком недвижимости, то подумал, что мой предыдущий опыт даст…
Хотя налог на наследство, который наследники должны будут уплатить после смерти владельца фермы, вдвое меньше…
Алиса, давайте начнем c самого начала. Вы получили первое образование в computer science, а потом…
Кингстон – мой первый форпост неразделенной любви к Британии. В 2012 году я приехала сюда на…
Импрессионизм, кубизм, фовизм — Сергей Щукин был одним из первооткрывателей модернизма для русского зрителя. Он…