Арт-субьект – Соня Дервиз

В студии на дальнем конце Бетнал Грин картины стоят в семь слоев, лицом к стене, как наказанные. Запах масляных красок должен был бы смешиваться с запахом кофе из Costa, но смешивается с запахом сигарет: большое окно на улицу широко распахнуто, у окна стоит автор картин Соня Дервиз и курит, выпуская дым не в окно, а в комнату. Видимо, ей кажется неудобным отворачиваться от собеседника в процессе интервью, и поэтому она стоит с бумажной чашкой кофе в ондной и сигаретой в другой руке. Докуренная сигарета тонет в чаше с кофе, пепльницы в студии нет.

– Где ты научилась курить? Ты же приехала в Англии практически младенцем, а курят здесь только русские поляки и литовцы, а у тебя в кругу общения их нет. Ты же даже по-русски уже не говоришь и больше не думаешь.

Соня страшно смущается. Смущение вообще ее основная эмоция в общении с внешним миром. Она грациозная и стройная, кажется, ощущает себя кем-то вроде Халка, попавшего в музей георгианского фарфора.
Соня приехала из Москвы в Лондон, когда ей было десять лет. Она не знала языка, и частная школа казалась квестом, правила которого не до конца ясны самим его устроителям. Для человека, склонного мыслить образами, эта ситуация вынужденной немоты оказалось весьма полезной. Ей не хватало русского вокабуляра, чтобы сформулировать то, что она чувствует, а английского у нее не было. И она стала много рисовать. Так ей было проще что-то объяснить себе самой про устройство внешнего и место в нем ее внутреннего мира.
Это попытка объясниться, вылезть из кожи, которая не пускает, которая податлива, но непреодолима, она есть и в сегодняшних сониных работах – больших сумеречных полотнах, в которых нет страха или безысходности, потому что в качестве экологически безупречного подвига они питаются надеждой, которая не кончается, как нефть.
В школе к русской девочке, заваленной ватманской бумагой, отнеслись со снисходительным вниманием. Главной специализацией там была математика и прочие точные науки, но отдельные казусы неточности и неарифметичности там в каком-то смысле даже поощрялись. Не испытывая серьезного инереса к алгебре и квадратным корням, ученики могли первенствовать в каком-то своем индивидуальном отдельном зачете.
Этого зачета хватило в итоге, чтобы поступить в Slade, факультет искусств при Лондонском университетском колледже. The Slade считается в своей области одним из лучших в Британии.

– А что эта за область? Там учат быть художниками?

Это неправильно сформулированный вопрос. Оказывается, там не учат быть художниками. Там учат тому, что можно было бы описать «как приближение к осознанию искусства» и поддерживают желающих заниматься творчеством.
А руку нет, руку не ставят. Чтобы учиться писать – ну там, гипсовые головы и все такое прочее – это надо ехать в Германию, там очень хорошие традиционные школы по изобразительному мастнерству.
Лондон же лучше упаковывает художника в актуальный контекст. Не столько временными экспозициями в Тейт Модерн или в частных галереях Ист Энда и Челси, сколько чем-то вроде брокерской площадки идей и людей, которые отсюда держат ниточки, ведущие к процесам в искусстве по всему миру: От Перми до Гуанджоу, от Южной Франции до Патагонии.
Ты погружаешься в этот мир новых людей и идей, и не то, что они обязательно должны тебя захватывать, но это то, что питает твою собственную батарейку. Кроме надежды, разумеется.
Соня уже не помнит, в какой момент она практически перестала использовать русский. Ее детского языка просто стало совсем не хватать даже для внутреннего пользования. И он тихо прикрыл за собой дверь и теперь еле слышно звякает чайной ложкой где-то в дальних комнатах сознания.
Английский, хоть Соня на нем теперь и думает, все равно не стал родным. Это инстумент, вроде телефона или погружного блендера. Никто ведь не записывает себе в родственники погружной блендер.
Языком, на котором говорит Соня, стала ее живопись. Искусство, в отличие от любви, не обязательно ждет ответа.
Но бывает, что его получает. Картины Сони Дервиз выставляются в Лондоне и в Швейцарии, ее работа была опубликована в The Financial Times, ее покупал Роланд Коуэн – модный дизайнер и архитектор, коллекционер современного искусства.
Я спрашиваю у Сони, можно ли уже жить на эти деньги, на что она говорит, что у искусства вообще много разных задач, помимо финасовых. И похоже, что не лукавит.

 

 

 

фотограф: Катя Туркина