Загрузка ...Однажды я написал у себя в ФБ пост про то, что «какая же странная идея – слушать всем миром, что думает о глобальном потеплении и мировой политики 16-летняя школьница. Вы еще бюджетом вашей семьи доверьте ей распоряжаться».
Даже не так, я просто поделился постом своего приятеля, который про это написал.
Огреб от своих друзей-женщин по самые болезненные помидоры. «Как мужчины-то испугались», – язвительно написали они.
Я сначала возмутился: причем тут вообще половое. Еще бы написали: «Не твоя, вот ты и бесишься».
А потом подумал долго (головой) и понял, что у этой истории действительно есть второе дно. Но не столько гендерное, сколько национальное. Исправляюсь.
Русский мальчик (не всякий, но некоторый) просто не любит партсобраний.
У него опыт имеется: и генетический, и личный. Партсобрание – это же не только историзм из позавчерашней эпохи, а вообще любой организованный сбор людей с целью поиска виноватых и последующей их агрессивной е*ли. Очень советское явление (хотя и не исключительно).
Удивительно, что западный мир позаимствовал из советского языка много слов: sputnik, perestroyka, glasnost, bolshevik и даже apparatchik, – но совершенно не принял partsobraniye. Сегодня оно бы ему, наверное, очень пригодилось.
—
Планерка, на которой одного отчитывают перед всеми – это partsobraniye. Воспитательный час, на котором Маша, Вова, Наташа и Ольга Петровна *уесосят Кирюшу за про*б купленного на общественные деньги горшка с геранью – тоже partsobraniyeе.
Любое обвинение, выданное за народный гнев – это в широком смысле слова partsobraniye. «Это не я, Ольга Петровна, тебя, Кирюша, сейчас отчитываю. Это все твои товарищи тебя сейчас люто ненавидят за твой промах. Посмотри им в глаза и скажи: how dare you…».
—
И что же русский мальчик в этой ситуации может чувствовать?
А тут зависит от того, кем он был в шестом классе. Если он был Машей, то он будет чувствовать глубокую и искреннюю невовлеченность в процесс разноса одноклассника. «Пока я тут просиживаю ягодицы, там уже показывают вторую серию Game of Thrones», – думает он.
Если он был Вовой, то ему и сегодня очень приятно. Ему просто нравится, когда кого-то унижают и пи*дят. Он запасается попкорном и готовится в случае чего дать жертве добавки.
Если он был Наташей, то он до слез сочувствовал Кирюше, который так нелепо выглядит. Но внутренняя его Агния Барто велела ему замолчать. И он всю жизнь молчит.
Ну а если он был Кирюшей, то он с детства учится ненавидеть любые заявления, сделанные безапелляционно и от имени неограниченного круга неназванных лиц.
Он смотрит в глаза равнодушной Маше, жестокому Вове и трусливой Наташе. Оберегая собственную мужскую гордость, он не может сказать, что горшок ему час назад разбили Проф, Хлудов и Бэфан. И они же его и отпи*дили – за неполное соответствие ценностям пацанского движения (тоже, кстати, разновидность partsobraniya).
Но он знает, что все они ему не друзья и что он не хочет учиться ни в Машей, ни с Вовой, ни с Бэфаном в одном классе / в одной школе / в одном городе / в одной стране.
Русский человек Кирюша потом станет читать социально неодобряемую литературу и ходить на общественно осуждаемые митинги. Он будет любить другие города и страны (еще ни разу их не посетив) за то, что (по его представлениям) там люди не устраивают друг другу партсобраний, не орут друг на друга матом и не сигналят без причины на дороге.
Первый (и, возможно, единственный) из всех своих одноклассников русский человек Кирюша уедет жить в Лондон. И свое ненавистное отношение к обвинительной риторике partsobraniya привезет с собой.
И вот тут оно его и подведет.
—
Потому что в каждом громком обвинении, сделанном от лица некого «сосаити», он будет слышать голос Ольги Петровны, повелевающий ему смотреть в рыбьи глаза одноклассников. И «расслышать» этого не сможет уже, пожалуй, никогда.
Его идеальный слух будет безошибочно различать этот голос во всяком радикально-обвинительном визге. С одинаковым недоверием он будет относиться к:
- антииммигрантской риторике Фаража
- ястребиной блажи защитников русского языка в Донбассе
- митингам против израильской военщины
- Occupy Wall Street, Black Lives Matter и Extinction Rebellion
- и вообще любым защитникам угнетенных, которые избрали тактику биться в истерике и бросать игрушки в обвиняемых. Какие бы высокие ни были их цели, он просто не услышит их, потому что когда в дело вступает голос Ольги Петровны, он будет слышать только его.
Теплее и нежнее, чем к другим, он будет относиться к радикальным феминисткам. Просто потому, что ему будет легче их понять: у него с ними общие враги. Действия Профа, Хлудова и Бэфана + иногда (исподтишка) физрука Степана Георгиевича внушили десяткам девочек отвращение к сильным белым мужчинам на долгие десятилетия.
Но эта симпатия будет длиться до первого гневного крика. Как только где-то в соцсетях поднимется дискуссия о трагической его – Кирюшиной – вине (как носителя полового органа), он, не переключая скоростей, перепрофилируется в незаметного котика и спрячется под кровать.
Но это еще полбеды. А беда придет тогда, когда на трибуну взгромоздятся экоактивисты.
«How dare you?» – спросит строго у человечества Грета Тунберг вы сами знаете о чем.
И тут Кирюше стоит бы как минимум испугаться по поводу того, что человечеству скоро станет нечем дышать. И броситься если не паниковать, то хотя бы по возможности изучить проблему.
Но его надпочечники, с детства приученные ненавидеть гневный визг, станут вырабатывать кортизол (гормон стресса) в совершенно обратном направлении.
Привычка не присоединяться ни к какой травле (вполне, между прочим, благородная), не доверять никаким безапелляционным утверждениям и не вовлекаться в кампанейщину здесь сработает против Кирюши.
Его радфемподруги очень удивятся, когда он напишет в Фейсбуке: «Как вы можете серьезно относиться к этой девочке?». Будучи девочками не очень проницательными, они увидят в этом испуг монополиста, сексиста, жирного угнетателя женщин и детей с новым авто и дорогими наручными часами. Тревогу за сохранность своих привилегий взрослого мужчины и права гадить в атмосферу сколько заблагорассудится.
Они привыкли видеть в мужчинах черты Профа, Бэфана, Хлудова и Степан Георгиевича. И в какой-то момент увидят их и в Кирюше, с которым вместе убегали от перечисленных выше товарищей.
И трудно придумать что-то глупее. Так как сам-то Кирюша, хоть и действительно испугается Греты Тунберг, но сделает это по совершенно другой причине.
Он не встревожится за свое право портить воздух и бросать пластиковые пакеты в океан. Он просто-напросто услышит в этом выступлении голос Ольги Петровны.
Потому что он в любом обвинении до сих слышит голос Ольги Петровны.
Полезное содержание этого выступления, услышанное миром, сольется для него за страшным призраком partsobraniya в неразличимый ультразвук. И он не поверит Грете и сам у себя украдет шанс присоединиться к спасению человечества.