Семейная история: Люба Галкина поговорила с мамой о войне и не только

«Это такая война была, какую уж тут злость иметь», — говорит мама Любы Галкиной про своего отца, который до недавнего времени считался пропавшим без вести.

Война для меня — это, в первую очередь, рассказы мамы. Они до сих пор мне кажутся страшным фильмом. Мамина мама, моя бабушка Варя умерла от тяжелого труда совсем молодой, но успев поставить на ноги трех дочерей. Сестры выросли и очень по-разному построили свои жизни. Старшая Валя до сих пор живет в деревне в Брянской области. Средняя — моя мама — поколесив с моим отцом по просторам Советского Союза, долго жила в Таджикистане, потом с нами — в Голландии и Англии, помогая мне заботиться о нашей дочке Нике, и, наконец, осела в Москве. Младшая сестра Элла — тоже живет в Москве после многих лет, проведенных за границей. 

Недавно у нашей семейной истории появился новый оборот. Мама, которая никогда не переставала искать своего отца, выяснила, что, скорее всего, он не пропал без вести на войне… Я позвонила в Москву, где мама сидит на карантине. Говорили о войне и не только.

МАМА И ВОЙНА

— Мама, когда началась война, ты была совсем маленькой, что ты помнишь о ней?  

— Первые воспоминания о ней — где-то с пяти моих лет — это бомбардировки. Когда война началась, мы жили в городе Карачеве под Брянском. Отец сразу ушел на фронт, а нас — маму и двух моих сестер его отец забрал в деревню. Пока не начались бои на Орлово-Курской дуге, мы жили там, а потом нас эвакуировали. Эвакуация выглядела так:  дедушка запряг корову в телегу, и мы поехали. Ехали по лугам, полям, днем и ночью, пули сверкали со всех сторон, вокруг шли бои. Ночевали в поле под телегой или в стогах сена. А ели что из дома взяли, корову доили, молоко было. Когда останавливались в деревнях, меняли свои вещи на еду. Ночами мама с другими женщинами уходили на картофельные поля собирать мерзлую картошку. Ее сушили, толкли, и хлеб пекли. А когда стало утихать, решили возвращаться домой, хотя отдельные бомбардировки еще шли.

— Мама, тебе было страшно?

— Конечно, страх жуткий — пули летели со всех сторон. Особенно страшно было ночью, когда уходили наши матери, и мы так дрожали: вернутся они с этого поля или нет.

—И вот вы вернулись целые и невредимые…

— Мы вернулись в Карачев. Дом разрушен. И мы стали жить в подвале, ждать своего отца. Думали, что он вернется. Но мама заболела тифом, и дедушка опять забрал нас в деревню. Постепенно мама выздоровела. Мы жили в погребе. Имущество, которое закопали перед эвакуацией, растащили свои же, те, кто вернулся раньше. Удалось вернуть только бочку гороха. Его мы и ели, траву ходили собирали, особенно ценили липовый лист и конский щавель, сушили, и пекли из него хлеб. Корова, на которой мы уехали в эвакуацию, очень выручала. Ну и постепенно стали потихоньку обживаться, мы подрастали. Дедушка с мамой привезли бревнышки из леса и построили небольшую хатку, и мы перешли жить туда.

— Сразу после войны вы пошли в школу? 

— Да, мне тогда исполнилось 8 лет, школа была с печным отоплением, без деревянного пола. До нее два или три километра надо было пешком идти.  Когда только вернулись в деревню, ходили в лаптях — другой обуви не было. Дедушка плел из липы. Как теплело — босиком бегали, а зимой в лаптях. Помню, тряпку наворачиваешь («ануська» называлась), а от лаптей шли веревки, и когда мы завязывали их сами, они быстро распускались, поэтому обычно мы просили дедушку нас обувать. А когда меня в школе назначали дежурной, я, боясь опоздать, просила деда обуть меня на ночь, спала в лаптях и утром пораньше шла в школу, чтобы помочь затопить печку. После войны все в лаптях ходили. Помню, мама в них ходила на посев, они грузили мешки с зерном по 20-25 кг. Рано утром выходила, а к вечеру возвращалась. Приходила — ноги красные, мокрые, эти лапти, что они — удерживали воду? День побыла, на следующий опять надо идти и тащить эти мешки с зерном.  Окончила я 7 классов в деревне, а потом ходила в старшую школу — за 10 километров от дома, каждый день туда и обратно.

МАМА И ЕЕ ОТЕЦ

– Мама, расскажи про своего отца, моего дедушку Мишу.

— Мой отец, Емельянов Михаил Яковлевич, 1904 года рождения, в первые же дни оказался на фронте. После войны мы получили похоронку — пропал без вести. Тогда никаких телефонов не было, не было розыска. Помню, как-то мужчина к нам приходил и маме рассказывал, что он с нашим отцом  лежал в передвижном госпитале — в поезде. И отец этому мужчине сказал: мне тут недалеко, я, наверное, буду пробираться к себе в Карачев. Это было в 41-м году. Но не добрался.

Потом я начала писала в военный архив, в Подольск. Ничего не узнала. И вдруг в этом году в честь 75-летия Победы появились волонтеры при московском Историческом музее, я сразу, как про это услышала, к ним обратилась, передала все данные. И выяснилось, что мой отец прошел всю войну, был партизаном, имел награды, но потом к нам не вернулся, зарегистрировал другой брак в той же Брянской области и умер 16 сентября 1956 года.

— То есть получается, что он стал героем войны, но к вам по непонятным причинам не вернулся?! Мама, что ты чувствуешь? У тебя есть на него обида?

— Да нет, какая может быть обида? Это такая война была, какую уж тут злость иметь… Всегда его поминаю. Как только будет можно, поеду по адресу, где он жил, может быть у него были еще дети, надо все узнать.

МАМА И КАРАНТИН

— Мама, ты у нас рукодельница  —это из детства?

— Да, это мне привила мама, твоя бабушка. Она хорошо шила на машинке. По ночам шила разные вещи людям, ведь днем надо было работать в колхозе. Оверлока у нас не было, она строчила, а я тут же обметывала руками, сидела с ней всю ночь, а утром надо было идти в школу.

— Ты в самоизоляции с 20 марта — знаю, что продолжаешь заниматься рукоделием, расскажи, что ты успела сделать?

— Четыре вышивки сделала, салфетку связала крючком, сшила наволочки. Да не только рукоделием занимаюсь — все 30 томов энциклопедии про художников наконец просмотрела, перечитала прозу Пушкина, стихи Есенина, потихоньку занимаюсь повторением скороговорок. Везде навела порядок. Гуляю вокруг стола! Утром— зарядка лежа, днем — две стоя.

— Что тебе помогает не терять оптимизм?

— Мне помогает мечта, что жизнь будет прекрасна, все это надо перетерпеть, пережить. Надо думать о лучшем, о будущем. И нужно чем-то заниматься — если в стенку смотреть, с ума можно сойти. Вот сейчас я делаю вышивку ангела в подарок маленькой девочке, у которой скоро день рождения.

— Что ты можешь сказать людям, которые сейчас грустят?

— Жизнь, несмотря ни на что, прекрасна!

 

 

Если вы хотите поделиться историями своих близких, напишите нашей редакции.

 

Фото: из личного архива