Мы вошли во вторую волну пандемии с новыми знаниями о коронавирусе, и все вдруг стали видными вирусологами. Мы узнали и о том, что в этом чертовом вирусе много непонятного, и от всех этих знаний мы стали очень нервными, нетерпимыми и непримиримыми.
Да, мы эпидемиологи, но оказалось, что мы все принадлежим к разным школам народной вирусологии: к той, которая признает, что мир оказался в жестких лапах пандемии, и к той, в которой никто в нее не верит. Это что-то сродни вере. Я еще не видела в сети дискуссии, в которой кто-то под тяжестью аргументов принимал противоположную точку зрения и признавал свою неправоту или правоту собеседника. И переходил в другую «веру».
Те, кто не забанил друг друга во время первой волны пандемии, шлют «френдам» и друзьям ссылки в пользу той или иной позиции, не решаясь уже размещать их в пабликах. «Не хочу начинать sratch», — говорят они.
Слова «ковид», «пандемия», «маска» стали позывными, по которым мы узнаем своих и чужих. Раздражителем, вызывающим острейшие и неразрешимые споры. В некоторых talk shows на британских радиостанциях ведущие даже договариваются не произносить слово на букву «к» («с») и запикивают его, если кто-то все же оговаривается. Как в самый разгар страстей вокруг Брекзита — и на радио, и дома за столом люди старались избегать слово на букву «Б» («B»). На радио, конечно, ведущие так шутят, ни один выпуск новостей не обходится без слов «ковид» и «пандемия». А в социальных сетях вопрос об отношении к пандемии в общем и к маскам в частности стал принципиальным.
Можно было бы сказать, что это как война остроконечников и тупоконечников в «Путешествиях Гулливера». Но обычно, когда говорят об описанной Свифтом нелепой войне, имеют ввиду какую-то идиотскую, абсурдную вражду ни о чем, в то время как пандемия коронавируса — это все же вопрос жизни и смерти.
Но и Свифт вкладывал в эту метафору более сложный подтекст: считается, что под видом войны остроконечников и тупоконечников в «Путешествиях Гулливера» он вывел вражду между католиками и протестантами. В непримиримости позиций между теми, кто верит в существование пандемии, и ковид-диссидентами тоже есть что-то от религиозных войн. Кстати, слово «диссидент» изначально тоже пришло из религиозных распрей: диссидентами в Англии XVI—XVII веков называли членов протестантских групп, противостоявших официальной Англиканской церкви — пуритан, квакеров и т. п. В Речи Посполитой после начала реформации диссидентами стали называть сначала последователей всех христианских исповеданий, а позднее слово «диссиденты» стало обозначать только некатоликов.
Нынешняя война захватила не только обывателей, выбравших себе наиболее подходящую по темпераменту и философии позицию, но и медиков, которые встали во главе колонн. Одни — с цифрами и графиками в руках доказывают реальность опасности, перед которой оказался мир, другие — тоже, вроде бы, медики, и тоже с цифрами в руках — доказывают обратное: пандемии нет, необходимости в локдаунах и масках нет, все идет нормально, потери неизбежны, но они не так страшны, как потери от разрушенной экономики.
Самое интересное, что и те, и другие в каком-то смысле правы. Приверженцев той или другой группы отличает лишь их отношение к ценности человеческой жизни, наличие эмпатии или ее отсутствие, уж простите за пафос. Вам не жалко те, условно говоря, 20 процентов стариков, больных и немощных, которые умрут от «не пандемии, которая не хуже сезонного гриппа» (цифры прилагаются), зато экономика не рухнет и выжившие не обеднеют, или все же вам не хотелось бы, чтобы эти 20 процентов заболевших от коронавируса умирали. Вам их просто жалко.
Интересно, что разница в отношении к ковиду не идет ни по возрастному, ни по политическому принципу. Да, в протестах против масок и локдаунов мы видим в основном молодежь, но в Европе именно молодежь обычно и ходит на митинги. Однако и среди «отрицателей» или ковид-диссидентов полно немолодых людей, верящих в мировой заговор и всякие конспирологические ужастики. Политический принцип разделения на «лагеря» тут тоже не совсем подходит. Казалось бы, левые должны требовать от правительства локдаунов и денежных компенсаций, а правые — печься о спасении экономики. Но не все так просто: правительство консерваторов в Великобритании ратует за жесткие меры и щедро раздает бюджетные деньги, в то время как правые по всей Европы (да и в Америке) яростно протестуют против жестких мер борьбы с пандемией ради здоровой экономики.
Через много лет, если человечество не вымрет, историки будут изучать этот феномен и, наверное, придут к каким-то утешительным выводам. А пока что мы будем ломать копья и до хрипоты спорить, с какого конца разбивать яйцо.