— Мария, как и когда вы стали заниматься фотографией?
— Это началось, когда папа подарил мне пленочный фотоаппарат. Тогда мы жили в Молдове, и я фотографировала все подряд. Скоро мне наскучило проявлять пленку, и я увлеклась живописью. Парадоксально, но я питала одинаковый интерес и к творчеству, и к наукам. Химия, биология и анатомия притягивали как магнит. При этом я отдавала себе отчет, что врачом я не стану из-за своей впечатлительности. Но в один день все изменилось.
— Если честно, о том, что в больницах работают фотографы, известно далеко не всем — многие из нас о такой работе слышат впервые. Как вы пришли в профессию?
— В 2014 году я подала документы на обучение в Вестминстерский университет и стала одним из двадцати кандидатов, которым одобрили обучение. Факультет назывался The BSc (Hons) in Clinical Photography. Сначала мы получали теоретические знания о цветной фотографии и, например, об использовании крупноформатных камер и поэтапном химическом проявлении пленки, а потом галопом неслись в другой кампус, где превращались в будущих медиков. Анатомия человека, физиология, патология болезни, общение с пациентом. Все то, что поможет органично вписаться в современную биомедицинскую среду. Кстати, курс предусматривал прохождение практики в фотостудии и в медицинском отделе при университете.
Затем выпускники получали возможность работать клиническими фотографами в больницах NHS. Поскольку в разработке курса с Вестминстером активно участвовали IMI (Институт медицинских иллюстраторов) и AHCS (Академия по аккредитации практикующих ученых для здравоохранения), нас включали в государственный реестр медицинских работников. А дальше начиналось ответственное, но тем не менее захватывающее приключение.
![](https://zimamagazine.com/wp-content/uploads/2021/01/Microsuture-doctor-training-1024x684.jpg)
— Чем именно занимается клинический фотограф?
— Мы — это призраки, которые документируют протекание болезни, процесс лечения и результат. Причем, мы делаем это по приказу, отключая любую эмоциональность. Объясню на примере: каждый клинический фотограф состоит в штате больницы, где работает и выполняет задания лечащих врачей и медсестер.
Например, когда онкологу предстоит операция по удалению злокачественной опухоли в груди, он зовет нас. Мы устанавливаем оборудование, настройки — освещение, высота штатива, линза — не меняем, иначе теряется достоверность. Я делаю кадры до операции и после, что помогает врачу понять, где он, допустим, ошибся или где шов не так зажил. Далее фотографии попадают в архив больницы и хранятся в личном деле пациента рядом с рентгеновскими снимками. Фактически мы визуализируем историю болезни людей с филигранной точностью, чтобы облегчить пациентам принятие себя и своего тела после медицинского вмешательства.
![](https://zimamagazine.com/wp-content/uploads/2021/01/Me1-683x1024.jpg)
— Сталкивались ли вы с какими-то сложностями во время работы?
— Их целый список. Для меня настоящим испытанием всегда были хирургические операции. Я не чувствую приступов тошноты, когда врач делает надрез, не плачу, когда вижу открытые органы… Я лишь боюсь уронить фотоаппарат. Обычно мы с собой приносим специальную скобу, чтобы было удобно делать снимки, нависая над бессознательным пациентом. Но в моей голове всегда возникает страх: «Вдруг вспотеют руки, я выроню камеру, и она окажется прямо внутри тела?» Даже при мысли о таком форс-мажоре у меня бегают мурашки.
Еще одна трудность — невозможность вмешаться в процесс лечения, если что-то пошло не так. Особенно тяжело фотографировать детей. Мы обязаны присутствовать на родах, запечатлеть первый вздох малыша. Если ребенок не смог выжить, я делаю его фотографию и отправляю прямиком в архив. Спустя какое-то время она понадобится психологу, который долго работал с несчастной матерью, и понял, что она готова осознать страшную правду.
— А как пациент реагирует на то, что его будут снимать во время операции?
— Перед началом приема каждому пациенту дают медицинское соглашение, где он указывает, что дает согласие на съемку, а также то, как и где эти фотографии могут использоваться. Большинство отказов случается в стоматологических клиниках, куда приходят подростки. Они стесняются, что кто-то увидит их лицо до операции по изменению прикуса или установке брекетов. В этом случае мы фотографируем только зубы, опять же до и после.
![](https://zimamagazine.com/wp-content/uploads/2021/01/Infra-red-1024x764.jpg)
— Вы сказали, что отключаете эмоции во время клинической съемки. Были исключения, которые пошатнули нервную систему?
— Да, к сожалению. Несколько лет назад я работала в одном из госпиталей Брайтона через университет. Помимо основных задач, нас направили в палату, где лежали пожилые пациенты с деменцией. Однажды к нам доставили женщину, которая упала с лестницы и сломала ногу. Меня попросили сделать снимки во время наложения повязок. Помню, как старушку держало несколько сестер, а она будто не замечала их. Вместо этого неотрывно смотрела на меня и беспрерывно шептала: «Помоги мне». Как я уже говорила, клинический фотограф не имеет права вмешиваться в процесс лечения, так что я смотрела на нее сквозь объектив, а у самой на глаза наворачивались слезы.
— Давайте поговорим о пандемии. Чем вы занимались, когда был объявлен первый национальный локдаун?
— На тот момент я работала там же, где и сейчас — в Guildford Hospital. Он находится в 40 минутах езды от Лондона, в достаточно спокойной и тихой местности. Раньше мы специализировались на офтальмологии и стоматологии. Моя основная деятельность заключалось в том, чтобы фотографировать ортодонтических пациентов, несложные операции и делать сканы глаз, но в феврале 2020 года все изменилось. Были выявлены первые случаи заболевания COVID-19. Нам выдали специальные защитные костюмы и маски. Вопреки ожиданиям, наша больница опустела.
![](https://zimamagazine.com/wp-content/uploads/2021/01/Anterior-segment-scaled-724x1024.jpg)
Обычных пациентов больше не пускали, аргументируя, что они могут либо занести вирус, либо им заразиться. Спустя некоторое время палаты начали заполняться, но никто не придавал этому особого значения. Если у человека был кашель, его изолировали и делали тест на ковид. Что касается меня и других клинических фотографов, мы сидели без дела, но смогли адаптировать наши услуги для PR-фотографии госпиталя. Внешне ковид никак не сказывался на заболевшем, поэтому мне не удавалось фотографировать изменения. Вирус бушевал внутри организма. Пациентов с коронавирусом становилось больше, и к основному зданию пристроили еще одно — на 18 палат. Я не могу сказать, что во время первой волны мы сильно переживали. Хотя я звонила подругам в более крупные больницы, и они рассказывали, что там творится настоящий хаос.
Мне стало не по себе только ближе к Рождеству. К этому времени мы уже заметили изменения во внешности заболевших COVID-19. Если пациенты неподвижно лежат в постели, у них образовываются пролежни. Некоторым надевают специальные кислородные маски, чтобы облегчить дыхание, после которых остаются глубокие следы на переносице. Вот две вещи, которые я фотографирую для пациентов с ковид.
— Как сейчас обстоит ситуация в госпитале?
— Гораздо хуже, чем раньше, из-за послаблений, которые были введены перед рождественскими праздниками. К нам поступает все больше пациентов. Сейчас мы, клинические фотографы, работаем в облегченном режиме, чего нельзя сказать о лечащих врачах.