Оуэн Мэтьюз. Кризис британских ценностей

Раньше вариантов ответов было всего два: иронический и ностальгический. «Британия и спустя пятьдесят лет по-прежнему будет страной длинных теней на территории графств, теплого пива, непобедимых зеленых пригородов, любителей собак и национальной футбольной лотереи«, — сказал премьер-министр Джон Мейджор в 1993 году. Джордж Оруэлл писал о «незлобивости, лицемерии, легкомыслии, благоговении перед законом и отвращении к униформе», характеризуя Британию в 1941 году. Он называл ее «чопорным викторианским семейством», но отмечал, что «возглавляют его не те люди».

Так почему же это семейство размером с нацию, по традиции фанатично преданное крикету, теплому пиву и чаю с молоком, начинает вести себя как шайка революционеров с континента? В прошлом году разъяренные толпы низвергли памятник филантропу (и рабовладельцу) XVII века Эдварду Кольстону в Бристоле. Затем они осквернили статую Уинстона Черчилля перед Вестминстерским дворцом и написали на ней «расист». Тогда мэр Лондона сформировал комитет, в который вошли пятнадцать активистов этнических и сексуальных меньшинств, и поставил перед ним задачу проанализировать лондонские памятники, монументы и названия улиц на предмет пропаганды расизма и сексизма. Даже принц Гарри, герцог Сассекский, заявил, что Британия поражена «структурным расизмом» и что «мир, который мы знаем, был создан белыми людьми для белых людей».

Радикальная борьба с расизмом — не единственный фронт идеологической войны в британской культуре, подрывающий национальные традиции толерантности и сдержанности. Другое мощное течение связано с классовой дискриминацией: престижное образование из пропуска в высший класс становится клеймом позора. В прошлом году Кембриджский университет установил «целевые показатели доступности», чтобы ограничить долю студентов, получивших образование в частных школах, 25 процентами. Одно поколение назад, когда я учился в Оксфорде, их доля превышала 55 процентов. Из частной школы, где учится мой сын, обычно в Оксфорд и Кембридж поступали более двадцати человек из выпуска, однако в текущем году попасть в эти университеты удалось всего двум. Аналогичные потрясения переживают Итон и Школа Св. Павла.

Когда-то культурный авторитет основных частных учебных заведений Британии был настолько высоким, что даже премьер-министры, получившие бесплатное образование, такие как Эдвард Хит и Маргарет Тэтчер, пытались подражать манерам выпускников этих учебных заведений. Сегодня эксперты, которым никогда не приходило в голову критиковать политиков, представляющих рабочий класс, из-за их происхождения или образования, регулярно нападают на Бориса Джонсона из-за безрассудного решения его родителей отправить сына учиться в Итон. Частное образование стало эквивалентом привилегии белых.

Раньше британцы славились своим бесстрастием, сдержанностью, хладнокровием и характерной демонстративной умеренностью. «Англичане, безусловно, отчаянно гордятся тем, что никогда себя не восхваляют«, — отмечал художник и писатель Уиндем Льюис в 1949 году. По словам писателя-юмориста венгерского происхождения Джорджа Микеша, «в Англии считается дурным тоном быть умным, уверенно утверждать что бы то ни было». Он считал, что «стороннему человеку не представить себе, насколько [англичане] боятся исступления». Возможно, это так и было в 1946 году, когда Микеш писал свою классическую сатиру «Как быть иностранцем». Но его наблюдение плохо согласуется с сегодняшней жизнью Британии, где принцессы намеренно проливают слезы, по телевидению транслируются скандальные реалити-шоу, а масс-медиа одержимы знаменитостями. Пылкое и самозабвенное самобичевание, с которым англичане критикуют собственную историю в контексте протестов под девизом «Black Lives Matter», показалось бы Микешу или Оруэллу глубоко чуждым, если не удручающим.

Действительно, легендарный образ классического британского джентльмена жив скорее в воображении иностранцев, чем в сознании самих англичан. Тех, что читал Дж.К. Честертона, Джона Голсуорси и Артура Конан-Дойля, среди образованных русских больше, чем среди среднестатических британцев.

Почему Британия вдруг принялась стыдиться себя? И когда мы потеряли нашу английскую выдержку? Одна из причин заключается в том, что в культурном смысле Британия превратилась в предместье Америки, усваивая ее привычки и участвуя в ее идеологических дискуссиях.

Важно, однако, отметить то утешительное обстоятельство, что эти перемены происходят преимущественно в среде британской элиты. Городские социалисты, включая руководство лейбористской партии, охвачены классовой ненавистью к Борису Джонсону и его старому приятелю по Итону Джейкобу Рис-Моггу. Но реальные представители английского рабочего класса на последних выборах проголосовали именно за них, что стало причиной падения «красной стены» в бедных избирательных округах на севере страны. Как это ни парадоксально, упреки в принадлежности к высшему классу в адрес таких людей, как Джонсон и Могг, очень популярны среди тех, кто находится на противоположном конце социальной лестницы, главным образом потому, что такие критики воплощают собой узнаваемые, традиционные британские социальные стереотипы. Лейбористы были категорически против Брекзита, но в референдуме, проведенном в 2016 году, победили голоса людей с низкими доходами, которые в опросах общественного мнения заявляли о своей озабоченности разрушением британской культуры из-за мигрантов и влияния из-за рубежа. Возможно, решение о Брекзите является катастрофически безрассудным и  самоубийственным, но в сущности оно представляет собой протест против элиты с ее политкорректностью и космополитизмом.

Наверное, ненависть левых интеллектуалов к традиционным британским ценностям была знакома Оруэллу — социалисту и выпускнику Итона. «Английская интеллигенция кушанья получает из Парижа, а мнения — из Москвы, — писал он — Пожалуй, Англия — единственная великая страна, в которой интеллектуалы стыдятся собственной национальности… Практически каждый английский интеллектуал больше постыдится встать при звуках британского национального гимна, чем украсть монету из кружки нищего».

Во времена Оруэлла такие антипатриоты представляли собой «своего рода островок оппозиционного мышления» среди «общего патриотизма, царящего в стране». Для того, чтобы услышать эти мнения, тогда приходилось разыскивать журналистов социалистического толка или ходить на приемы в Хампстеде. Сегодня шумное политкорректное меньшинство благодаря социальным сетям обрело платформу, которую намного труднее не замечать, и перехватило национальную повестку. В сети политкорректности попали ключевые институты, отвечающие за формирование общественного мнения, такие как BBC, органы местного самоуправления, полиция и профсоюзы учителей. Смогут ли британские ценности — сдержанность, вежливость, уважение к традициям, эксцентричность, оригинальность суждений и законопослушность — пережить этот натиск? 

Оруэлл писал в то время, когда Лондон бомбили настоящие фашисты, а не выдуманные сегодняшними воинствующими поборникам политкорректности и равноправия, и был настроен оптимистично. «Лондонская фондовая биржа исчезнет, соха уступит место трактору, загородные резиденции превратятся в детские лагеря, о крикетных матчах между Итоном и Хэрроу не вспомнят, но Англия останется Англией; подчиняясь законам природы, она будет неизменно тянуться в будущее, не теряя извечную с прошлым, и, как и все живое, сохранит силы, чтобы меняться до неузнаваемости, но при этом оставаться собой».